Истинная на сдачу, дракон в комплекте

Глава 36. Моё обещание

С каждым прикосновением губ я будто пробовал её на вкус — такой живой и тёплый. Словно нектар из цветка, что распустился только для меня. В ней не было холода — ни на коже, ни в дыхании. Только тепло. Только отклик, будто мы знали друг друга вечность и лишь теперь позволили себе быть ближе.

Я ловил каждый её выдох, каждый едва слышный стон, будто вдыхал её в себя, растворяя границы. Между нашими телами уже не было расстояния, но казалось, что переплетаются не просто руки и губы, а нечто большее — дыхания, мысли, души. Она была в каждой клетке моего тела, в каждом ударе сердца, в каждом напряжённом и трепетном движении.

Я гладил её кожу, запоминая ощущение шелка под пальцами. Берёг каждый миг, как самый драгоценный. Она была центром моих мечтаний, того тихого уголка внутри, в который раньше я боялся даже заглянуть. А теперь он был настоящим. Был — моим.

И я знал: я не просто желал эту женщину. Я берег её как самое дорогое, что когда-либо держал в руках. Как надежду и свет, как последнее и единственное спасение.

Я держал её рядом, в своих объятиях, слушая, как постепенно выравнивается её дыхание. Тело Александры, укрывшееся моим, уже не дрожало, только пальцы всё ещё слабо сжимали ткань на моей груди, будто боялись отпустить. Но я не собирался исчезать. Не собирался никуда уходить.

Я чувствовал, как в ней медленно угасает напряжение, и вместе с этим — что-то в моей душе наконец становится на место. Словно длинная, бессонная зима, где я плутал в одиночку, завершилась. Словно я нашёл свой дом. Настоящий и живой.

В комнате царила полутень, тёплая и уютная, и в ней не было ни призраков прошлого, ни воспоминаний, что когда-то сжимали горло. Только мы. Только её дыхание, тихое и ровное, и тепло, к которому я тянулся всем существом.

Я прижался к девушке щекой, вдыхая аромат её волос — медовый, с лёгкой горчинкой. Словно травы из моей кладовой, только живее и теплее. Вкуснее. И в этот момент я впервые за многие годы почувствовал себя полностью... спокойным. Я позволил себе закрыть глаза. Впервые не потому, что был уставшим. А потому, что рядом была она — та, с кем я больше не боялся уснуть и проснуться.

Спал я от силы пару часов, но даже этого оказалось достаточно. Не было ни тяжести на плечах, ни привычной внутренней усталости — только ясность, лёгкость и тёплое, почти трепетное ощущение, что всё теперь иначе. Я не просто отдохнул. Я ожил.

Рядом — она, укутанная в простыню, с чуть растрепанными волосами и спокойным дыханием. Её ладонь всё ещё лежала на моей груди, словно не хотела отпускать даже во сне. Но мне нужно было идти. Это нельзя было отложить.

Я осторожно и медленно разжал девичьи пальцы, стараясь не потревожить этот хрупкий покой. Одним движением перекинул край одеяла, укрывая её теплее, и, задержавшись на секунду, наклонился и коснулся губами её лба. Тёплая, родная... Даже во сне моё счастье улыбалось, и я сжал челюсть, чтобы не поддаться искушению остаться.

Тихо поднялся с постели, на цыпочках прошёл к креслу, где накануне оставил одежду и сумку, и начал собираться. Всё было подготовлено с вечера — но теперь каждый ремень застёгивался особенно точно, каждый флакон с зельем аккуратно ложился на своё место. Я чувствовал, что иду не потому что обязан кому-то. А иду, чтобы защитить и не подвести.

И если раньше я сражался за своё имя, за честь рода, за долг — теперь всё это потеряло смысл. Теперь я шёл туда ради неё. Ради того, чтобы вернуться.

В холле меня уже ждал Орлин. Старик, как всегда, стоял прямо, с деловитым выражением лица, будто я отправлялся не в ущелье, а всего лишь за парой снопов сена. Он молча протянул мне свёрток с едой, заботливо завёрнутый в ткань, и небольшой флакон, аккуратно перевязанный тонкой шёлковой лентой — зелье.

— В нём нет силы мага-целителя, — проговорил мой старый друг, понизив голос. — Я старался держаться старого рецепта вашей покойной бабки. Как минимум, не навредит. А может, и поможет, — усмехнулся он в бороду не без гордости за проделанную работу.

Я взял флакон, глядя на старика чуть дольше, чем следовало бы, и, кивнув, искренне улыбнулся:

— Спасибо, Орлин. — Он только хмыкнул, словно отмахиваясь от лишней сентиментальности, и уже собрался развернуться, но я остановил его: — Не буди Александру, пусть поспит. Тогда моё ожидание сократится… — я задержал дыхание, прежде чем добавить, — Я постараюсь вернуться как можно скорее.

Старик кивнул и больше ничего не сказал. И в этой тишине, полной понимания, я вышел за порог, где утренний воздух, ещё не успевший прогреться, обдал кожу лёгкой свежестью. В небе висели остатки ночной тьмы, будто сам рассвет медлил сегодня с приходом. Всё вокруг было ещё сонным, но уже живым: в траве слышалось тихое шуршание, а где-то вдали закаркала ворона.

У калитки, прикрыв глаза и низко надвинув шляпу на лоб, дремал Тиберий. Он устроился на телеге, опершись на мешок с сеном, словно и не сомневался, что я появлюсь именно сейчас. Мы с ним ещё вчера обговорили ранний выезд, и, как всегда, он не подвёл.

— Ещё бы чуть позже — начал бы храпеть, — пробурчал он, едва я подошёл, и уже через миг соскочил с телеги, проверяя упряжь.

Я уселся рядом, бросив на сиденье сумку с зельями, едой и коробами для трав. Лошади тронулись с места, и вскоре наш дом, освещённый только первыми робкими лучами солнца, остался позади.

Дорога лежала сквозь туман, неспешно поднимающийся над землёй, словно сама природа ещё не определилась — будет ли сегодня обычный день или что-то особенное. Ветки редких деревьев казались чуть приникшими, будто склоняли головы в предчувствии чего-то. Я отогнал эту мысль — бессмысленную и тревожную. Нет, сегодня всё должно пройти спокойно.

Мы ехали молча. Тиберий сосредоточенно поглядывал на дорогу, не задавая лишних вопросов. А я, глядя вперёд, мысленно перебирал список нужных растений, составлял в голове маршруты, отбрасывал лишнее... Но всё равно где-то глубоко внутри не давало покоя то самое чувство — глухое и вязкое, словно кто-то тянул за край сознания, нашёптывая: будь осторожен.

Я лишь сжал ремни сумки крепче. Всё будет хорошо. Я обещал вернуться и сдержу своё слово.

Ущелье встретило меня тишиной и влажной прохладой. Каменные стены, покрытые мхом и бледными пятнами лишайника, поднимались вверх, словно замершие волны — тяжелые и недвижимые. Я быстро обошёл участок, где в прошлый раз собирал травы: росник уже был срезан, а новые побеги только проклёвывались из земли, слишком молодые и нежные для сбора. Здесь делать было нечего.

Свернув с основной тропы в узкое ответвление, я зашёл в сторону, где, по воспоминаниям, находились каменные арки — изогнутые природные мосты, под которыми росли более редкие травы. Я двигался осторожно, ступая по тонкой, усыпанной гравием тропинке. Природа в этом месте была особенной: тихая, затаившая дыхание, как будто сама наблюдала за каждым моим движением.

Путь сопровождался привычным сбором: я не проходил мимо добротных кустов росника — зелёного, сочного, плотного, с мелкими капельками влаги на узких листьях. Желтолист Долесский тоже попадался — его пышные, воронкообразные цветы были легко узнаваемы, и я быстро укладывал стебли в короб. Горный зильник — чуть капризнее, но и он поддавался, и вскоре сумка ощутимо потяжелела.

Но всё это — не то, за чем я пришёл. Моя настоящая цель была другой. Бельтра синяя и душистый эриней — вот ради чего я снова отправился в это ущелье.

Бельтра встретилась неожиданно — пара аккуратных кустиков в тени прижатой к скале коряги. Цветы её были насыщенно-синие, с характерным отблеском, и я с особой бережностью срезал каждый стебель, укладывая в отдельный мешочек. Это была удача, но не победа.

Проверив одну каменную арку за другой, я не находил ни малейшего следа эринея. Я осматривал мох, заглядывал под уступы, проверял влажные впадины — всё безрезультатно. Ни знакомого тонкого аромата, ни мягких сизо-зелёных листьев с бархатистой поверхностью. Где-то глубоко внутри начинало подтаивать терпение. Я не любил сдаваться, но отсутствие даже одного побега начинало казаться насмешкой.

Солнце давно перевалило за зенит, сползая к горизонту. Время подсказывало, что я уже должен был бы возвращаться, но я всё ещё не был готов это признать.

Я присел на плоский камень, вытянув ноги и позволив себе передышку. Сумка уже была полна — достаточно для сборного чая, чтобы покрыть часть долга, возможно, даже немного заработать сверху. Но не хватало главного: эринея. Без него невозможно было создать тот самый сбор, который заставил бы покупателей возвращаться снова и снова.

Я поднял взгляд на один из поворотов ущелья, где в прошлый раз заметил ржанников. Возможно, в той стороне и скрывается мой приз. Но стоит ли рисковать? Путь туда не просто опасный, он непредсказуемый. С другой стороны — сколько ещё таких дней выпадет мне в ближайшее время?

Я вздохнул, вытирая влажные ладони о штанины, и склонился вперёд, перебирая в голове карту ущелья. Остаться здесь и продолжить искать? Или вернуться и пойти по известному, хоть и непростому маршруту? Решение нужно было принимать быстро. И я чувствовал, что медлить больше нельзя.

Я все-таки решил рискнуть и направился в ту часть ущелья, что оставалась неисследованной — узкий карниз, теряющийся среди нависших скал, поросший мхом и колючим кустарником. Тропа туда была едва заметной, едва ли не звериной, и я не знал, приведёт ли она хоть к чему-то, но надеялся. В глубине души, может даже молился, чтобы именно там мне улыбнулась удача.

Я двигался медленно, раздвигая ветви, следя за каждым шагом, чтобы не сорваться вниз. Склоны здесь были круче, а свет — рассеянным, будто сам день не решался сюда заглядывать. Но именно в такой тени чаще всего встречался эриней — требовательный к влаге, прячущийся от прямого солнца.

И вот, когда я почти потерял веру, взгляд выхватил знакомые сизо-белёсые листья, что тускло поблёскивали в полутьме под скальным навесом. Я не поверил сразу, даже замер, приглядываясь, словно боялся, что растение исчезнет, стоит мне моргнуть. Куст эринея был лишь один, и, увы, снова не цветущий. Но он был жив, и этого уже было достаточно. Он пустил корни, значит, остался в этом месте и, возможно, рано или поздно всё же зацветёт. Осторожно, почти с благоговением, я собрал листья, не повредив стебли, и отложил мешочек с травой отдельно — как нечто особо ценное.

А потом, поднявшись чуть выше по уступу, я наткнулся на поистине щедрый дар: целая семейка бельтры раскинулась на каменном выступе — пышные кусты с насыщенно-синими цветами, упрямо пробившимися к свету сквозь трещины в скале. Их было много. Намного больше, чем я мог надеяться. Намного больше, чем мне было нужно для одной поставки. Радость взорвалась внутри и тёплой волной разлилась по телу — я не удержался и коротко рассмеялся, зачерпывая острым ножом стебель за стеблем, аккуратно срезая их, чтобы не повредить корни.

Я быстро наполнил короб — он стал приятно тяжелым, пахнущим горечью и свежестью. И всё же я срезал ещё немного, радуясь, что наконец фортуна обратила на меня внимание. Да, теперь трав хватит не только покрыть все обещанное, но и останется в запас, а может, и на следующий сбор.

Я уже собирался спуститься обратно, осторожно подбирая место для ноги на гладком камне, как вдруг... Глухой рык пронёсся по ущелью, пробежал по позвоночнику морозом. Низкий, протяжный, с хрипотцой. Так рычали ржанники.

Я замер, не двигаясь, только сердце ухнуло вниз. Рык повторился, ближе. Намного ближе.

Я не стал терять ни секунды. Одним движением достал короткий меч, лезвие которого блеснуло в приглушённом свете ущелья. Сумку с травами сдвинул на бок, чтобы не мешала, перекинув ремень через плечо — так было проще двигаться и, если что, бежать. Рука скользнула к поясу, где в кожаных петлях покоились зелья — я заранее отстегнул крышку фляжек, чтобы в случае необходимости можно было схватить их и пить на бегу. Всё, что требовалось — уже в пределах досягаемости.

На противоположном склоне, чуть выше, появились первые силуэты. Ржанники. Трое. Высокие, жилистые, покрытые тёмно-серой шерстью, с вытянутыми мордами и красными глазами, в которых не было ни капли разума — только голод и слепая ярость. Они двигались легко, почти бесшумно, по-хищному замирая на каждом шаге, будто играли с добычей.

Твари двигались со стороны входа в ущелье — той самой, откуда я пришёл и куда мне теперь было нужно возвращаться. Это отрезало мне путь к отступлению, словно тяжелая каменная дверь захлопнулась за спиной. Обойти? Не вариант. По обе стороны — отвесные скалы и сыпучие осыпи, по которым можно было либо упасть, либо остаться, беспомощно карабкаясь, в самый неподходящий момент.

Отступать глубже в ущелье тоже не выход. Я не знал, что скрывается впереди. Может, тупик. Может, более опасные твари или та самая чаща, которую даже ржанники обходили стороной. А главное — я не знал, как потом оттуда выбираться, особенно с грузом трав и полной сумкой.

И всё это время в воздухе висело глухое, давящее эхо — чёткий зов, направленный далеко за пределы ущелья. Призыв. Они звали своих сородичей. Сначала я услышал его как отголосок ветра, но теперь не сомневался: ржанники подзывали остальных. И если я не выберусь сейчас, через несколько минут их станет не трое, а десяток. А может, и больше.

Стиснув зубы, я выдохнул, ощущая, как сердце переходит на боевой лад — глухие удары в груди и горячая кровь в висках, мне некогда было колебаться. Или я прорвусь сквозь них сейчас, или останусь навсегда в этом проклятом ущелье.

Я сделал шаг вперёд. Один. Второй. Словно проверяя свои силы и вспоминая ритм. Клинок в руке был продолжением моего тела, дыхание выровнялось, а в голове воцарилась глухая сосредоточенность. Не страх и не отчаяние. Только холодная решимость.

Первый удар пришёл неожиданно — тварь прыгнула, стремительно и резко, с выпущенными когтями. Я не успел полностью уйти, её лапа полоснула по груди, оставив жгучую рану, но я уже нырнул под бок и с разворотом вонзил меч под ребро. Ржанник взвыл и отступил, а его сородич бросился следом. Всё происходило стремительно: я двигался, отклоняясь от удара, шёл вразрез с траекторией, заставляя врага промахнуться, и тут же, не давая себе времени на отдых, отвечал резким выпадом в шею.

Второй ржанник отшатнулся, но тут же третий соскользнул с камня и рванулся ко мне сбоку. Я успел увидеть его краем глаза, развернуться, парировать и отбросить, но укол боли в плече напомнил — я не машина. Я устаю. Я кровоточащий человек с обнажёнными нервами и всё более тугими мышцами.

Когда появились ещё двое, сердце ухнуло. Пятеро. Это уже не схватка. Это настоящая охота. И охотник здесь — не я.

Я начал пятиться, заставляя их сбиваться с ритма. Один бросился — я встретил его ударом, ушёл в сторону, разрубил сухожилие. Второй, подловив момент, впился клыками в бедро, но я вонзил меч ему под челюсть, чувствуя, как лезвие входит в плоть. Успел вырваться, шатаясь, но уже не владел равновесием так, как прежде. Каждое движение давалось ценой боли. В боку жгло, спина взмокла от пота, а дыхание стало рваным, как у загнанной лошади.

С каждым новым мгновением бой терял чёткость. Руки наливались свинцом, удары становились медленнее, зрение — уже не охватывало всего. Я отбивал атаки, но не замечал тех, что готовились за спиной. И одна из них оказалась роковой.

Словно вспышка — удар сзади. Сильный, с точной целью. Зубы впились в бок, прорвав ткань и кожу. Я закричал, почти не осознавая, что именно сорвалось с моих губ — это был не крик боли, а что-то древнее, дикое и надломленное. Ноги подкосились, и я упал. Руки соскользнули по камням, а клинок выпал из пальцев. В глазах всё поплыло, а сердце, колотившееся до этого с яростью умирающего зверя, вдруг замедлило ход.

Ржанники окружили меня. Я всё ещё чувствовал звериное дыхание, но уже не мог пошевелиться, только наблюдал, как их морды тянутся ближе, как капает на камни их слюна, как подрагивают ноздри, вбирая запах крови.

И тогда, на границе сознания, там, где уже не было мыслей, только ощущение приближающегося конца, я услышал рык. Он не был похож на их рычание — низкое, срывающееся на хрип. Это был другой голос. Мощный. Уверенный. Он сотряс воздух, будто удар грома в закрытом пространстве. Его не просто услышали — его почувствовали кожей, костями, самим нутром.

Я не знал, кто это, но мне уже было почти всё равно. Вот только ржанников новое действующее лицо всё же пугало.