Истинная на сдачу, дракон в комплекте

Глава 29. Эта жизнь — наша первая

Александра

За готовку обеда мы принялись слаженной командой. Я привычно занялась овощами: нож в руке скользил уверенно, как будто я всю жизнь только этим и занималась — морковь, лук, корень сельдерея, всё летело на доску в аккуратных полосках.

Мы с Орлином не разговаривали — он что-то напевал себе под нос, а я думала о том, как быстро всё стало… нормальным. Странно нормальным. Вчера ещё рабыня на продажу, а сегодня — повар с овощным ножом в почти родной кухне.

И в этот момент в дверях показался он. Кристиан.

На мужчине была простая рубашка, лёгкая, чуть помятая — и с расстёгнутыми верхними пуговицами. Всего-то две — а эффект... Я даже руку на миг задержала в воздухе, не закончив резать морковь. Грудная впадина, ключица, светлая кожа. Он никогда не выглядел неряшливо, и тем более — небрежно, но сейчас был именно таким. И выглядел герцог… чертовски хорошо.

Я, признаться, залюбовалась. Совсем чуточку. Ну ладно — с секунд десять. Если бы кто-то в этот момент увидел моё лицо — не знаю, каким оно было, но уверена, что ничего достойного дворцовой этики в этом взгляде не нашлось.

И как раз тогда, когда я окончательно зависла, разглядывая всю эту картину — голос Орлина разрезал воздух, будто шлёпнул меня по затылку:

— Ваша Светлость, вы можете пока отбить этот кусок мяса.

Я дёрнулась. Старик стоял у охладительного ящика и, будто фокусник на сцене, извлёк оттуда вырезку — сочную, свежую, мясистую. Герцог, кажется, даже моргнул удивлённо, но кивнул и шагнул вперёд.

— Конечно, — спокойно ответил он, засучивая рукава.

И когда его пальцы легли на молоток, а рубашка подтянулась по спине, я поймала себя на мысли, что этот обед определённо будет самым горячим за всё моё пребывание в поместье. Мужчина встал у кухонного стола, аккуратно расправил вырезку и с таким видом взялся за молоток, будто собирался отбить не мясо, а честь герба своего рода.

— Только не переусердствуйте, Ваша Светлость, — предупредил Орлин, хитро прищурившись. — А то снова получится фарш.

— Это был один раз, — спокойно ответил Кристиан и ударил. Глухо, ровно, точно.

Я продолжала резать, стараясь не пялиться слишком открыто, но периферийным зрением замечала каждое движение: как напрягаются мышцы на его предплечье, как рука уходит вверх, а рубашка едва заметно соскальзывает с плеча. Не жарко ли стало на кухне? Или это просто мне кажется?

— Осторожно! — окрик старика вернул меня в реальность.

Я моргнула — и тут же поняла, что чуть не порезалась: лук из-под ножа выскользнул на край доски. И мой палец оказался спасён в последний момент.

— Всё в порядке, — пробормотала я, пряча смущённую улыбку.

— Это от вида благородной помощи на кухне, — заметил старик. — Дамы сразу теряют хватку. Да и мужчины, признаться, редко держатся.

— Орлин, ты сейчас намекаешь на что-то или рассказываешь это из личного опыта? — Кристиан не обернулся, но в голосе его слышалась улыбка.

— Я всё сказал, — буркнул мой напарник, но губы его тоже дёрнулись. Он явно наслаждался этим зрелищем — как и тем, как я краснею до ушей.

Когда мясо было отбито, герцог аккуратно передал его мне — и наши пальцы на мгновение соприкоснулись. Совсем чуть-чуть. Но этого хватило, чтобы внутри что-то щёлкнуло. Словно по коже пробежал ток, лёгкий, почти неощутимый, но вполне реальный.

— Спасибо, — сказала я, словно благодарила за мясо. Хотя сама не поняла, за что именно.

— Пожалуйста, — ответил он, и наш взгляд встретился.

Мы оба на секунду замерли — а потом что-то с грохотом рухнуло за спиной. Орлин уронил половник.

— Ох, неловко, — пробормотал он, поднимая его с пола и не глядя ни на меня, ни на герцога. — Возраст, пальцы не те. Всё из рук валится.

Старик аккуратно вытер утварь, делая вид, что ничего не заметил. Ни взгляда. Ни легкого замирания между нами. Я выдохнула и вернулась к кастрюле, хотя руки по-прежнему немного дрожали. А сердце… сердце колотилось так, будто это я отбивала мясо, а не Кристиан.

Обед получился быстрым, насыщенным и, на удивление, очень домашним. Всё вокруг наполнялось ароматами: пряный пар поднимался над мисками, печь приятно гудела, а огуречный салат, кажется, вышел идеальным — хрустящим, с едва уловимой кислинкой.

Мы накрыли на стол — не богато, но щедро: тушёное мясо с травами, запечённые корнеплоды, свежеиспечённый хлеб. Орлин сдвинул табуреты, достал из буфета кружки и молча поставил одну прямо перед Кристианом. Сели мы без церемоний. Просто — втроём за деревянным столом с паром над тарелками и запахом запечённого лука в воздухе.

— Что-то вы сегодня с душой на кухне поработали, Ваша Светлость, — заметил старик после первого куска мяса. — Не каждый день герцог готовит отбивную.

— Меня подкупила подача, — сдержанно ответил Кристиан, бросив на меня быстрый взгляд.

Я отозвалась короткой улыбкой и, чтобы скрыть смущение, принялась нарезать хлеб.

— Ещё пару таких обедов — и к нам, пожалуй, начнут сбегаться соседи, — проворчал Орлин, вытирая руки о полотенце. — Правда, ближайшие — за три лиги. Но запах, глядишь, долетит.

— Надеюсь, дракон не доберется до нас первым, — усмехнулась я. — А то вчера он уже пытался унести корзину с луком.

Кристиан едва заметно улыбнулся, откинулся на спинку стула, наблюдая за мной.

— Ты преувеличиваешь, — сказал он, — он просто осматривал её. Возможно, проводил инвентаризацию.

— Ага. Зубами, — фыркнула я и встретилась с ним взглядом.

Мужчина смотрел внимательно и почти тепло. Не как герцог, а как человек, которому здесь… хорошо. И от этого взгляда внутри будто что-то сдвинулось. Я опустила глаза в тарелку, стараясь не выдать ни смущения, ни щекочуще приятного волнения, которое расползалось по коже. Орлин шумно хлебнул компота.

— Ну что ж, если никто не помер — значит, обед удался.

Мы рассмеялись. Тихо, негромко, но по-настоящему. Это был обычный обед: простой, без серебряных ложек, без официантов и без благородных титулов. Но в то же время — совершенно особенный. Потому что вдруг стало ясно: здесь не просто готовят и едят. Здесь живут. По-настоящему.

После обеда мы вернулись к работе — солнце уже склонялось к закату, но день ещё не заканчивался, и недостроенный забор у огорода всё так же терпеливо ждал своего часа. Я уже натягивала верёвку на один из колышков, когда заметила, что Кристиан не спешит вернуться в дом, а, напротив, остался стоять рядом и спокойно произнёс:

— Покажите, с чего начать.

Я обернулась с лёгким удивлением — то ли от того, что он не ушёл, как это делал прежде, то ли от самого спокойного, будничного тона, будто помощь герцога в строительстве изгороди была чем-то совершенно обыденным.

— Вы хотите… помочь?

Он кивнул без пафоса, без тени иронии, просто и честно, и в этом простом движении было что-то разоружающее — не требующее пояснений и не нуждающееся в одобрении.

— Ладно, — я протянула ему молоток, и уголки губ сами собой дрогнули в полуулыбке. — Только если что — за синие пальцы я ответственности не несу.

Кристиан усмехнулся — коротко, как будто между делом, — и мы с головой ушли в работу.

Сначала всё шло по плану: доска за доской, колья, верёвка, скрепляющие рейки, перекладины. Мужчина быстро понял, как держать стойки и выравнивать по уровню, и с каждым ударом молотка действовал всё увереннее, будто вспоминал забытые движения, которые когда-то знал. Мы обменивались короткими репликами, взглядами, скупыми жестами — не столько ради дела, сколько ради присутствия, как люди, только начинающие говорить на общем языке, но с каждым шагом осваивающие это умение всё увереннее.

В какой-то момент я нагнулась за упавшей дощечкой и, когда выпрямилась, оказалась с герцогом лицом к лицу. Буквально. Он держал доску, я — противоположный край, и, неожиданно для нас обоих, пространство между нами сократилось до минимума, словно воздух сгустился, не позволяя отступить.

Моё сердце сжалось — резко, глухо, как будто внутри что-то дрогнуло. Он не отступил. Я — тоже. Мы смотрели друг на друга, и в этом взгляде не было ничего лишнего: ни вопроса, ни ожидания, только неподдельное внимание и внутренняя тишина, в которой всё сказанное стало бы лишним.

Я ощущала его дыхание — не сильное, но близкое, чувствовала тепло, исходящее от его плеча, и запах — не аромат благовоний или дорогого одеколона, а запах чистой кожи, солнца, дерева и чего-то такого, что невозможно объяснить, но хочется запомнить.

— Всё хорошо? — спросил мой помощник чуть тише обычного.

— Да… — выдохнула, едва заметно кивнув. — Просто… близко.

Он отступил на шаг почти незаметно и с уважением. Но при этом не отвёл взгляда, словно хотел сказать: я понял, и я здесь.

— Простите, — сказал спокойно. — Я не хочу, чтобы вам было неуютно.

— Дело не в этом, просто я немного волнуюсь, — ответила почти сразу. И сама удивилась, насколько это было правдой.

Мужчина кивнул мне в ответ — коротко, будто утвердив для себя что-то важное, — и мы продолжили работу, словно этот момент и не происходил. Но он остался между нами — не как неловкость, а как касание, которое не случилось, но уже значило слишком многое.

Мы работали до самого заката, и когда последний гвоздь встал на своё место, и перекладина встала ровно, я вытерла лоб тыльной стороной ладони, ощущая, как приятно ноет тело от усталости. Забор вышел не идеальным, но гордым и честным — и я смотрела на него с чувством странного удовлетворения, которого не испытывала давно. Драконёнок, устроившийся у края двора, лениво наблюдал за происходящим и, кажется, одобрил наш труд — он даже не фыркнул, просто опустил голову на лапы и щурился на последние лучи заходящего солнца.

Ужин прошёл тише, чем обед — не только потому что мы устали, а и потому что говорить особо не хотелось. Слова, кажется, уже были сказаны там, между досками и кольями, во взглядах и движениях. Мы ели медленно, наслаждаясь теплом очага и тишиной, которую не хотелось нарушать.

Когда Орлин ушёл к себе, сославшись на гвозди, требующие внимания, мы остались вдвоём.

Я закончила с посудой, повернулась и застала Кристиана у окна. Он стоял, словно вслушиваясь в тишину, не вглядываясь — а просто пребывая в этой вечерней мягкости, как будто она давала ему то, чего не могли дать ни титулы, ни столица, ни проклятые дворцовые стены.

— Спасибо, — сказал он тихо, не оборачиваясь.

— За что?

— За то, что вы есть. За сегодняшний день. За то, что позволили мне быть собой.

Я подошла ближе, прислонившись к краю стола. Плечи всё ещё помнили тепло дневной работы, но внутри уже начинало подниматься другое — то самое, что я боялась называть.

— А вы знаете, кто вы — без всех этих титулов и должностей?

Мой собеседник медленно обернулся. Его лицо было мягким, чуть уставшим, но по-настоящему спокойным.

— Сегодня знал, — ответил он. — Сегодня я просто был. И мне этого оказалось… достаточно.

Я смотрела на него не как на герцога или мага, а как на обычного человека. И впервые с того момента, как я попала в этот мир, я действительно почувствовала, что стою рядом не с кем-то чужим, а с тем, кто тоже потерян, кто ищет и кто просто… живёт.

— Мне страшно, — призналась, голос чуть дрогнул, но я не отвела взгляда. — Потому что это всё начинает казаться реальным. А когда что-то настоящее — его ведь можно потерять.

Мужчина шагнул ближе. Неуверенно, будто давая мне время отступить. Но я не отступила. Не хотела.

— Мне тоже страшно, — сказал он. — Но я не хочу, чтобы мы это потеряли. Ни вы. Ни я.

Мы стояли рядом без слов и без прикосновений. Но между нами уже не было пустоты. Воздух будто дрожал, насыщенный чем-то неуловимым — тем самым, что долго растёт внутри, не находя выхода, а потом вдруг выплёскивается в одном решении. Одном движении.

И тогда я почувствовала поцелуй.

Он был лёгким — почти невесомым, словно дуновение теплого ветра или прикосновение мечты, которую я даже боялась озвучить. Его губы едва коснулись моей щеки — неуверенно, бережно, будто Кристиан спрашивал разрешения даже тогда, когда уже действовал. А я… я не отпрянула.

Мир на мгновение стал тише. Всё исчезло: скрип старого дома, потрескивание печи, шелест деревьев за окном. Осталось только сердце, гулко бьющееся в груди, будто оно забыло, как быть просто спокойным. Оно не просто стучало — оно будто откликалось на зов.

Герцог отступил — всего на шаг, но его присутствие всё ещё витало в воздухе. Он смотрел на меня внимательно, чуть тревожно, но в его глазах не было извинений, не было вины. Только честность. Открытая, пугающая и в то же время… тёплая.

— Надеюсь, я вас не слишком шокировал, — произнёс он негромко. — Но я едва ли не впервые сделал то, что мне действительно хотелось.

Мужчина замолчал, будто и сам испугался сказанного. Потом выпрямился, как-то неловко отвёл взгляд, будто только сейчас осознал, насколько хрупким был этот момент.

— Спокойной ночи, — добавил он, слишком быстро, почти шёпотом, — и… спасибо.

После чего ушёл. Почти сбежал, оставив за собой шлейф тепла и недосказанности. А я осталась стоять посреди кухни, растерянная, растревоженная, с сердцем, которое колотилось в груди так, будто только что сбежало с привязи.

Я не знала, что чувствовала в это мгновение и не была уверена, что хочу в этом разобраться. Но точно знала одно — мне не было страшно. Не сейчас.

Я посмотрела на стол, на оставшуюся чашку, на заплутавший в углу луч света от лампы. И вдруг — рассмеялась. Тихо, облегчённо, будто выпустила из себя напряжение, которое тянулось весь этот день. Странные чувства. Очень странные. Такие, от которых сбивает дыхание… и которые заставляют желать невозможного.

Я взяла тряпку, хотя всё уже было убрано, и ещё раз начисто протёрла столешницы — не потому что было нужно, а потому что всё ещё пыталась осознать произошедшее. Потому что движения помогали собраться и успокоиться. Держаться за привычное, когда внутри всё уже менялось.

Когда всё было вычищено до скрипа, я выпрямилась, вдохнула поглубже и, не включая больше света, вышла из кухни. Драконёнок спал свернувшись клубочком в углу у печки, комната дышала тишиной, как будто и она бережно укрывала этот вечер.

Я поднялась по скрипучей лестнице, прошла мимо окон, за которыми медленно темнело небо, и, наконец, вошла в свою комнату. Закрыв дверь, я прислонилась к ней спиной и задержала дыхание — как будто боялась выдохом разрушить хрупкое ощущение чего-то настоящего. И, может быть… важного.

Кристиан Виери

Я вошёл в свою комнату, тихо прикрыв за собой дверь, и лишь тогда позволил себе сделать глубокий вдох, задержать его на несколько мгновений и с выдохом отпустить всё напряжение, которое незримо держало меня весь этот вечер.

Не сказать, что я чувствовал себя глупо или неправильно — нет. Впервые за долгое время я не испытывал ни вины, ни стеснения, ни нужды оправдываться даже перед самим собой. Напротив — внутри разливалось странное, непривычное ощущение лёгкости, почти эйфории, как будто я наконец сделал шаг в ту сторону, куда давно хотел, но не смел повернуть.

Это не был порыв или игра. Я не искал близости, чтобы отвлечься от дел, и не испытывал мимолётного желания, которое угасает вместе с ночной тенью. Всё было куда глубже, тише и чище. Я коснулся её, потому что не мог не коснуться. Потому что её взгляд, её слова, даже её молчание — всё в Александре говорило на языке, который я начинал понимать. И в этом хрупком, мимолётном касании было больше правды, чем во всех моих речах за последние годы.

Я прошёл к окну, отдёрнул занавеску и замер, глядя на залитый лунным светом двор. Вдалеке, за изгородью, все еще копошились гусята, устроившиеся спать в траве, как будто чувствовали себя полноправными обитателями этого дома. Всё было спокойно. Тихо. И я стоял в этой тишине, как будто впервые за долгое время позволял себе просто быть — без обязательств, без чужих ожиданий, без гербов и масок.

И всё же внутри меня звучал вопрос, от которого я не мог отмахнуться. Что я готов ей дать?

Ответ родился не сразу, но когда появился — был кристально ясен. Я не знал, что ждёт нас дальше. Не знал, кто она на самом деле, откуда, зачем оказалась в моём доме и кем станет завтра. Но я знал одно — я сделаю всё возможное, чтобы девушке здесь было хорошо. По-настоящему. Чтобы этот дом стал для неё не временным укрытием, не случайной остановкой, а местом, где можно дышать, смеяться и жить. Где можно быть собой.

И в то же время — если в какой-то день Моя случайная гостья подойдёт ко мне, взглянет в глаза и скажет, что должна идти, что её дорога ведёт дальше — я отпущу. Не потому что мне будет всё равно. А потому что именно это и значит забота. Не держать. Не цепляться. А быть тем, кто рядом — пока нужен и важен.

Я кивнул сам себе, как будто утвердил это решение, и, не раздеваясь, опустился в кресло у окна. Тело устало, но мысли были спокойны, как вода в глубокой реке. Я чувствовал: сейчас всё правильно. Даже если ничего не понятно — всё на своём месте.

Я провёл в кресле у окна несколько минут — или, может быть, дольше. Время текло иначе, растворяясь в ночной тишине, нарушаемой лишь лёгким постукиванием старых ставней. Но даже в этой тишине, даже в этом хрупком покое всё равно жил напоминанием о вещах, от которых нельзя отмахнуться.

Медленно, с нехотящим возвращаться ощущением, я выпрямился, встал и потянулся за походной сумкой, которую оставил в углу. Ткань была туго завязана, ремни — крепко пристёгнуты. Я заранее подготовил всё, что может понадобиться, но не спешил собираться, будто надеялся отсрочить момент. И вот теперь, в этом простом, земном движении — развязывании узлов, перекладывании фляг и коробочек для сбора растений — реальность вернулась со всей своей ясностью.

Прошло уже три дня. Три из тех тридцати, что были даны мне, чтобы я успел собрать всё необходимое для контракта с Градским. Срок, который показался мне щедрым в день подписания, теперь начинал сокращаться с пугающей скоростью.

Для начала я должен добраться до ущелья, отыскать все нужные травы, сохранить их в надлежащем виде, а затем — доставить в особняк маркизы. Она — не тот человек, кого бы мне хотелось обманывать, тем более, что за этим заказом могут последовать другие. Постоянное сотрудничество. Плата. Средства, которые, как бы ни был мне дорог этот дом, необходимы, чтобы он не рухнул окончательно. Но сначала вернуть долг, взятый в залог на особняк и мои земли.

Оставшуюся часть ночи я провёл в сборах, перебирая снаряжение и одновременно — собственные мысли. Всё, что должно было быть подготовлено заранее, я проверял по второму и третьему кругу: коробочки для хранения, плотные свёртки ткани, карту, список трав, ножи, запас воды и пару скромных порций еды, которые Орлин сунул мне днём в полотняный мешочек с хмурым видом, не терпящим отказа. Всё было на своих местах, но я всё равно перекладывал предметы с места на место, будто в попытке отвлечь себя от другого — того, что не помещается в рюкзак и не укладывается по списку.

Мысли возвращались к ней раз за разом. К лёгкому прикосновению взгляда, к теплу, которое осталось на коже после поцелуя, к тому, как Александра не отвернулась. Как осталась.

Я понимал: это всего лишь начало: хрупкое, ещё не окрепшее, но уже слишком живое, чтобы делать вид, будто его не существует. И тем важнее было не разрушить его легкомыслием или ложными обещаниями. Я должен был уйти. Сейчас. Выполнить своё обязательство. Сделать всё, как должно быть. Чтобы потом — если судьба позволит — вернуться не с пустыми руками.

За окном ночное небо уже теряло свою глубину. Звёзды стали бледнее, будто устав от собственной яркости. Тот самый промежуток, когда тьма ещё держит мир в объятиях, но уже отступает, и в ней появляется свет — едва заметный, предрассветный, но неумолимо приближающий утро.

Я поднялся. Тихо, без рывков, будто проснулся не с кровати, а изнутри. Проверил рюкзак в последний раз, убедился, что ничего не забыл, и медленно открыл дверь своей спальни.

Коридор встретил меня тишиной — глубокой, неподвижной, словно дом спал и дышал ровно. Я ступал неслышно, стараясь не тревожить ни половиц, ни тени, что лежала вдоль стены. Когда я проходил мимо двери её комнаты, то, сам не осознавая, задержался на полшага. Дверь, как и положено в этой части дома, была простой, деревянной, с изношенной латунной ручкой. Такая же, как у всех. Но для меня — особенная.

Я не стал подходить ближе, не коснулся ручки, не задержался дольше, чем позволено. Только посмотрел. И пошёл дальше.

Внизу, в холле, я уже затягивал ремень сумки, когда за моей спиной мягко щёлкнула дверь и в проёме появился Орлин. На нём был тот же самый жилет, поверх которого он накинул плащ — небрежно, наспех, как будто выбежал на пару минут, просто взглянуть, кто шумит у входа.

— Не думал, что вы пойдёте сегодня, — сказал он негромко, подойдя ближе. В голосе не было упрёка. Только констатация.

— Время не ждёт, — ответил я. — Уже три дня прошло. Если хочу успеть собрать всё до конца месяца, тянуть нельзя.

Старик кивнул, посмотрел на сумку, на мою куртку, потом — на дверь. Несколько секунд мы молчали. Он не задавал лишних вопросов — знал, куда и зачем я иду, просто, видимо, надеялся, что я задержусь ещё на день. А может, понимал, что я бы не ушёл, если бы мог иначе.

— Берегите себя, — сказал мой старый друг. — В этом году в ущелье грязи много. Склоны сыплются. Смотрите под ноги и не задерживайтесь у реки. Она тоже теперь другая.

Я медленно кивнул в ответ, впитывая в себя эту простую, скупую заботу. Орлин посмотрел на меня чуть внимательнее, потом тихо добавил:

— Удачи вам, Ваша Светлость. — Я уже собирался шагнуть к двери, как он остановил меня одной последней, короткой фразой: — Возвращайтесь.

Я снова кивнул. На этот раз чуть иначе — глубже, с каким-то внутренним согласием, которого раньше во мне не было. Потому что теперь у меня действительно было к кому возвращаться.