Урожай Смерти

Глава 38

Сложно сказать, чем руководствовались лидеры альянса королей… Но на переговоры они согласились. В своём письме я поставил простые условия: только лидеры, на их территории, в определённом месте.

Этим местом была одна небольшая ничем не примечательная скала в Ренегоне: в нескольких днях пути от границ Палеотры и Ганатры.

В принципе, можно было бы ожидать новой команды захвата: именно поэтому за время ожидания я превратил небольшую, высотой всего в несколько десятков метров, каменную скалу в один могучий артефакт смерти.

Пожалуй, это было даже приятно после всей последней суеты: прожить пару недель в полном одиночестве, заняться чем-нибудь кроме разрушения… Недавно обросшая мхом и неровная скала моими стараниями превратилась в ровный прямоугольник с удобными ступеньками к вершине, а на гладких каменных стенах навеки застыли символы древнего искусства…

Я не стал проводить каких-то хитроумных ритуалов или проклинать скалу. Сделал проще: превратил её в один большой концентратор и накопитель энергии, имеющий удобные бойницы-энергоканалы, которыми можно воспользоваться для любого удара в любом направлении. Пригодились наработки Эскилиона: творчески развив их, я сумел найти неплохой способ превратить в довольно долговечный накопитель смерти любой достаточно прочный и твёрдый объект. Разумеется, из простого камня можно было получить максимум артефакт, что создаст небольшое несварение в желудке… Но что если взять целую скалу? Простой, но универсальный инструмент: неплохое место для ритуалов, хорошее место для обороны в руках опытного мастера смерти, безопасная ночлежка для отдыха…

Я даже сделал немного мебели: простой круглый переговорный стол и скамейки из камня, несколько лежанок для кроватей внутри небольшой нише на вершине… Не то чтобы мне было это сильно нужно: но чтобы скоротать время ожидания — почему бы и нет? Кто знает, может, однажды эта скала ещё не раз послужит молодым адептам смерти. Сама возможность создания артефактов казалось мне столь естественной и возможной для любого магического мира, что только закончив обработку скалы я внезапно осознал, что пересёк какую-то черту.

Потому что искусство смерти не предполагало возможности подобного. Вообще. Я имею в виду, что вся ритуалистика и артефакторика смерти всегда базировалась на жизни. Это было отчасти парадоксально, но нельзя было подготовить предмет с проклятьем или провести многоступенчатый ритуал, не используя в нём живую или мёртвую плоть. Иногда не столь важно какую именно: но органику, или то, что когда-то было ей… Кровь, кости, костяной прах, даже древесная зола: всё это когда-то было живым и потому резонировало со смертью, могло выступить проводником, стать носителем проклятья!

Металлы и камни таким свойством не обладали. Нет, проклясть можно было всё что угодно, хоть слиток золота, хоть гранитный булыжник, но проклятье так или иначе быстро развеется, исчерпав заложенную энергию. Я медленно, неторопливо пошарил рукой по поясу, доставая свой старый костяной стилет. Прошло уже немало времени с тех пор, как я последний раз вонзал его в живую плоть: и всё же он был со мной, как добрый верный друг. Возможно, не слишком нужный бессмертному магистру смерти: но приятное напоминание о том, с чего начался этот путь.

В нём всё ещё была сила, разумеется. Сила, что сохраниться долгие века, если не тысячелетия. Мёртвая плоть, что когда-то была живой, могла хранить в себе смерть веками: но не безжизненный изначально камень.

Я взглянул на изрезанную символами скалу по-новому. А затем коснулся её рукой, напрягая все чувства…

Скала была живой. Или нет, не так… Она уже не была безжизненной. Передо мной была нежить, огромной немёртвое существо, словно дух, заключённое в камне. Существо, сотворённое мной: даже без собственного оформленного желания, просто само по себе.

Я медленно опустился на камень, смотря на закатное солнце. Ты не можешь создать нежить из камня, это аксиома! Возможно, шаманы или мастера земли справились бы с тем, чтобы оживить голема своей стихии, но смерть так не работает. Выходит, мне всё же удалась изначальная задумка? Давний эксперимент, поставленный в Ганатре, взошёл и дал свои плоды? Создать нечто новое, смерть которая не смерть, нежить, которая не нежить, способная развиваться: а это один из ключевых аспектов жизни, на минуточку!

Мог ли развиваться глазоед? Сложно сказать наверняка, слишком мало наблюдений. Но вот существо, сотворённое в Таллистрии? Определённо. Ограниченное мои изначальным узким видением в состоянии транса, оно не было способно научиться некоторым понятиям: но незнакомый концепт пыток приняло на ура.

Ты вообще хоть понимаешь, что только что создал?

Он прав, я не понимал. Но мог догадаться. Ответ был простым: жизнь. Основанную, пожалуй, на другой энергетике, иную, ограниченную, но всё же… Высшая нежить способна развиваться в той мере и степени, в которой способна развиваться её душа: бессмертное сердце, сама суть живого существа.

Проклятье Таллистрии не имело души. Вполне возможно, не имел её и глазоед: я не готовился к удержанию душ и сотворению высшей нежити, когда проводил те эксперименты. Не имела собственной души и одинокая скала, что была выбрана мной для переговоров…

Было ли это зерном способностей глазоеда, проросшим под влиянием урагана смерти? Неосознанным навыком, что стал отточен до автоматизма с годами практики? Или неоформленным, подсознательным, но истовым желанием, что исполняла моя собственная сила?

Я не знал ответа. Но он и не имел значения. Важно было только одно: теперь я мог больше. Очередной шаг к моей вечному королевству… И к моей мести.

Остаток времени до прибытия моих злопыхателей я провёл, готовясь к бою. Перебирал в памяти наиболее изощрённые и могучие боевые проклятья, закопал в земле вокруг скалы несколько костяных големов, созданных из собственных костей, вырастил внутри тела нити смерти, и вырезал на собственной коже множество укрепляющих символов: везде, кроме лица и рук, чтобы не бросалось в глаза…

Если бы мои враги явились сюда с армией боевых магов, я бы убил их всех: в этом я был уверен. Такой исход, пожалуй, казался мне весьма вероятным и даже в чём-то желанным: неудачи последнего месяца определённо не были тем, чего я хотел. Наверное, самому себе я мог признаться: я даже не особо хорошо понимал чего я сам хочу от этих переговоров. Меня бы устроили любые исходы, но какой будет лучше?

Земли Таллистрии принадлежали мне, и сейчас они медленно умирали. Жители королевства жизни сейчас они корчились в агонии, погибая от результатов моего собственного гнева. Я не хотел этого, но так было: и всё моё могущество не могло остановить чудовищное оружие, что родилось в беспощадном потоке моей ярости и злобы.

Меня уже давно не трогали страдания других людей… Однако проблема была в том, что это были МОИ ЛЮДИ! Мои собственные слуги, и с каждой смертью я терял их, возможно, даже больше чем одного слугу: потому что сложно сохранять верность человеку, который буквально уничтожил твою родину, превращая царство жизни в мёртвую серую пустошь!

Осознание факта бессмысленности этих потерь вызывало во мне новое чувство удушающей злобы. Но урок был свежим: поэтому я контролировал себя…

В Таллистрии жили миллионы людей. Эвакуация подобного масштаба вдобавок через труднопроходимую местность, требовала всех ресурсов оставшихся трёх моих королевств, и даже больше. Нужна была провизия, солдаты, целители, телеги, все мастера-боевики: всё, что только можно было достать. Требовались даже культисты и моё личное присутствие: любые способы ещё больше замедлить проклятие, дабы выиграть времени!

Я не мог продолжать вести полномасштабную войну и одновременно заниматься спасением таллистриек: это означало бы провалить обе задачи. Если бросить силы на спасение, вероятно, за время эвакуации я потеряю большую часть оставшихся земель. Если бросить силы на войну, миллионы моих людей просто погибнут.

Именно поэтому следовало попытаться свалить как минимум часть эвакуации на другие королевства. Харен не откажет в помощи, безусловно, но одного Харена мало: Таллистрия граничит с Лиссеей, Ренегоном, Бинглом…

На их месте я бы отказался помогать, воспользовавшись моментом, и поэтому подспудно ожидал атаки и провала. Но, вопреки моим ожиданиям, реальность оказалась прозаичнее.

Они явились на рассвете, вдвоём: лидер альянс королей и владыка святой земли, Кормир II Ренегон, и рука Отца, верховный жрец бога людей, первосвященник и верховный иерарх церкви: Этериас Инвиктус.

Я бросил взгляд на чистый горизонт, убеждаясь, что никого больше рядом нет. А затем неторопливо хрустнул шеей и поднялся на ноги, заканчивая медитацию.

Этериас совсем не изменился с нашей последней встречи. Мне довелось услышать немало баек и историй об этом человеке. Один из лучших магов королевств, последняя рука Отца в королевствах, святой первосвященник, самый молодой из верховных иерархов Отца… Но на деле передо мной стоял молодой парень лет двадцати пяти с совершенно простым, в чём-то стандартным лицом: по такому мазнёшь взглядом в толпе и не особо запомнишь. Наверное, если бы кто-то хотел взять самое обыкновенное лицо без каких-либо отличительных признаков, этот человек бы выглядел именно так: даже цвет глаз и волос у него был самый распространённый.

Владыку святой земли я уже видел как-то раз, живя в Ренегоне. Он не сильно изменился с тех пор: все те же пронзительные синие глаза и волевой аристократический подбородок с короткими каштановыми волосами. Однако… Сегодня на висках лидера альянса поблёскивала почти незаметная седина.

— Мы не были представлены. — перевёл я взгляд на короля.

— Считаешь, это необходимо? — сухо спросил король, усаживаясь за стол. Этериас остался стоять, сверля меня подозрительным взглядом.

Я последовал примеру короля.

— Нет. — отбарабанил я пальцами по столу. — Думаю, сегодня мы можем отбросить формальности.

— Хорошо. — безразлично посмотрел на меня король. — Если это ловушка, чтобы убить нас, можешь приступать. Но ценной информации перед этим ты не получишь.

Я откинулся на спинку каменного стула, глядя на владыку Ренегона с лёгким интересом.

— Выходит, ты понимаешь, что я могу убить вас обоих на месте. — прищурился я. — И всё же пришёл сюда? Любопытно, чем ты руководствовался. Может, стоило прислать новую группу захвата?

— Ты можешь попытаться. — заговорил Этериас, вступая в диалог. — Может, даже преуспеешь. Но не думай, что мы сдадимся без боя. Гастон почти достал тебя, а я не хуже него.

Я даже улыбнулся этой восхитительной самоуверенности. Стоять внутри МОЕЙ скалы и говорить такое… На мгновение я даже всерьёз задумался, не стоит ли укоротить лидеров альянса на голову здесь и сейчас. Но место Этериаса может занять тот же Гастон, или другой мастер, может даже поумнее? А у короля есть наследники… Даже убей я всех: вряд ли это прекратит войну, нет, скорее, на место лидеров встанут другие людей. А вот переговоров больше точно не будет. Стоит ли это того? Смерть этих двоих на одной чаше весов против миллионов жизней жителей Таллистрии или таким трудом добытых мною земель?

Конечно, они не звери, вряд ли закроют границы. Радушно примут всех беженцев и так, определённо. Но страх повторения заставит их кидать на меня большую часть сил, стремясь воспользоваться моментом и лишить меня союзников: и слишком много будет потеряно в этой борьбе…

— Живите пока. — махнул рукой я. — Цените моё милосердие, сегодня я убивать вас не буду. Хотя, если вы припрятали где-то за ближайшим холмом ударную группу, дерзайте: у меня руки чешутся прикончить кого-нибудь в связи с последними событиями.

Этериас фыркнул.

— Что, даже не боишься? Ведь на любую силу найдётся другая сила. Возможно, однажды именно я буду судить тебя, обессиленного, раненого и поверженного… Если тебе повезёт уцелеть в том бою: но Гастон говорил, что ты живучий, так что шансы велики.

Я встал из-за стола и подошёл к главе церкви почти вплотную. Тот наблюдал за мной быстрыми, внимательными движениями карих глаз, готовый к бою или атаке.

— Я не боюсь никого и ничего. Посмотри мне в глаза, последний из рук бога. Сама смерть смотрит на тебя сквозь них. Как можешь ты надеяться остановить её?

Возможно, стоило бы добавить силы смерти, сделать так, чтобы мои глаза заволокло чёрной дымкой… Но я воздержался от излишнего пафоса, стоя лицом к лицу с будущим трупом. К чести верховного иерарха, в его глазах не было и тени страха. Этот человек был готов встречать смерть без сомнений: подобно мне самому. Это можно было уважать.

— Я слышал о том, что случилось в Виталии. — негромко ответил Этериас. — И потому ты сам знаешь, что твои слова — это ложь. Даже смерть может быть остановлена. Даже мёртвые могут умереть снова. И твои силы, какими бы могущественными они ни были, всего лишь часть нашего большого мира. Но пока ты можешь не волноваться: рядом нет никакой группы захвата. Мы, по крайней мере, будем вести переговоры честно, и дадим тебе уйти.

Первосвященник, вероятно, имел в виду смерть Меллистрии: слухи о поднявшихся трупах скрыть было практически невозможно. Таким образом, за время моего короткого правления жители Таллистрии познакомились с такими явлениями, как изнасилование, рабство, восставшие мертвецы, оружие массового поражения, и готовились познакомиться с прелестями переселения народов.

Ничего не скажешь, отличное бы вышло резюме. Для тёмного властелина… Я вернулся за стол, ответив главе церкви тёплой улыбкой. Его передёрнуло от отвращения.

— К делу. — сцепил руки Кормир, цепким взглядом смотря на меня. — В твою капитуляцию никто не поверит, а без этого прекращение войны невозможно, думаю, мы оба это хорошо понимаем. А если ты рассчитываешь, что недавнее поражение заставит нас сдаться, это пустые надежды. Чего ты хочешь и что предлагаешь взамен?

— Поражение? — приподнял бровь я.

Иерарх с королём переглянулись. А затем владыка Ренегона досадливо поморщился.

— Полагаю, тебе ещё не сообщили. — скривился король. — Но неважно, весть разлетится быстро… Бирюзовая гвардия разбила мою армию недавно.

— И ты ещё жив? — хмыкнул я. — Я был лучшего мнения об Элдрихе…

— В твоём понимании лучше — значит быть более жестоким? — глава церкви покачал головой. — Твой командир дал нам отступить, хотя, я уверен, мог бы добить всю армию. Это говорит о наличии чести… Воистину, нет в королевствах более чёрной души чем у тебя.

— О моих достоинствах мы можем поговорить и позже. — улыбнулся я. — Но так и быть, разрешаю хвалить меня. Пожалуй, поделюсь ответной новостью: Аттароку удалось обмануть меня. Он разделил свою армию на три части, две я разбил, а третья соединилась с Лиссейскими войсками и разбила армию Палеотры. Полагаю, они выдвинулись в Ренегон…

На словах о похвальбе первосвященника перекосило. Надо же, какой чувствительный. Король же с интересом выслушал информацию о судьбе Аттарока и позволил себе лёгкую улыбку.

— Стало быть, один-один. — задумчиво заключил Кормир II. — Но ты так и не ответил на вопрос о цели переговоров.

Я помедлил с ответом.

— Прежде всего, я хочу сказать, что перед началом кампании я заключил с Аттароком пари, в котором он выиграл. По его условиям я оставляю Ниору в покое до конца войны. Передайте ему это… Если увидите его раньше меня.

Вот теперь мне всерьёз удалось их удивить. Они переглянулись с какой-то лёгкой растерянностью.

— Это не означает, что я перестану убивать воинов Ниоры. — педантично уточнил я. — Просто воздержусь от оккупационных действий и порабощения мирного населения до тех пор, пока они сами не буду бить в спину.

— Что-то не верится в такие широкие жесты от того, кто подстроил смерть сотни тысяч жителей Виталии. — скептически посмотрел на меня король.

— Вы можете верить во всё, что хотите. — пожал плечами я. — А случившееся в Виталии целиком и полностью на совести Гастона. Я даже не знал, что вы выслали ударную группу, как я мог это подстроить?

— Ты правда думаешь, что мы слепые и не видим закономерных связей? — изогнул бровь Этериас. — Ты лучший мастер смерти в королевствах, кто ещё мог создать подобную дрянь, чтобы убить столь многих? Не говоря уже о том, что сразу после началась целая серия обвинений в нашу сторону, в то время как Гастон вообще убил твою жену случайно и совершенно точно не имел приказов о массовых убийствах.

Я прищурился.

— Ты должен уметь определять ложь, маг. Проверь меня. Незадолго до того, как нас атаковал Гастон, я снимал проклятье с Меллистрии. Оно было крайне мощное и мерзкое, с первого раза я не справился, лишь ослабил его. Но если бы ваша группа захвата прибыла месяца на три позже… Скорее всего, пострадали бы только они. А теперь посмотри на меня и скажи, что я лгу.

Кормир обернулся, вопросительно посмотрев на волшебника. Но Этериас только поджал губы и слегка качнул головой, подтверждая мои слова. Король Ренегона тяжело вздохнул и прикрыл глаза рукой, слегка массируя веки. Но взгляд, который он вскоре поднял на меня, оставался твёрдым:

— Нейтралитет Ниоры — единственное что ты хотел обсудить? — спросил король.

Я поднялся из-за стола и повернулся к собеседникам спиной, скрестив за ней руки. И некоторое время молчал. Вообще-то, признаваться в таком своим врагам… Одним словом, мне не хотелось. Очень не хотелось. Но скрыть то, что я являюсь источником поразившего Таллистрию проклятья, невозможно. Это видела целая армия, и в ней наверняка найдутся предатели, что сочтут подобное… чрезмерным. И в общем-то будут правы. Однако… Даже мне было тяжело выдавить из себя признание, перебарывая многолетнюю, въевшуюся привычку: никогда не признавайся в том, что сделал.

Признание свои проступков перед твоими врагами никогда не облегчит тебе жизнь: напротив, повредит. Но убедить их заключить перемирие, не объяснив ситуацию, я не мог. Называйте это интуицией, проницательностью, или чем-то еще: но сидя перед глазами своих врагов, я отчётливо понимал, что убедить их дать мне то, что я хочу будет непросто. Слишком много ненависти таилось в глубине их глаз. Ненависти не просто ко мне: скорее к образу моих мыслей, к жизненному пути, что я избрал. Они хорошо умели держать себя в руках, но я видел это исступлённую, почти фанатичную уверенность в своей правоте, что окружала их: такие люди никогда не смогут даже просто смириться с существованием кого-то вроде меня.

Опыт подсказывал мне, что это нормально. Дело не в конкретном короле или конкретном волшебнике: так мыслили большинство жителей королевств. Быть может, когда я выиграю эту войну это измениться.

Но не раньше.

— Таллистрия умирает. — наконец, разомкнул губы я, не оборачиваясь. — Умирает, и я не могу это остановить. Вы ещё не заметили этого, как и большинство её жителей, всё началось недавно: но могущественнейшее в королевствах, а возможно и на всём Тиале проклятье сейчас медленно пожирает королевство жизни, и когда оно закончит, эти земли превратятся в одну безжизненную серую пустошь, начиненную смертоносными ловушками. Я сумел замедлить проклятье, и теперь оно локализовано в границах королевства, но таллистриек это не спасёт. Необходимо организовать эвакуацию всего королевства, а у меня не хватит людей и ресурсов сделать это, одновременно ведя войну с вашим альянсом. Поэтому я хочу заключить перемирие: сроком на год, может, полтора. На то время, пока я буду спасать людей Таллистрии. А затем мы продолжим войну.

— Он говорит правду. — услышал я голос Этериаса. — Но я не понимаю… Как это вообще возможно? Что произошло? Что за сила способна уничтожить полное жизни королевство? Откуда взялось это проклятие?

Я вновь помедлил с ответом.

— Я создал его. Я был очень зол, когда узнал о предательстве, которое позволило второй части армии Аттарока уйти лесными тропами от моей армии. Вы что-нибудь знаете об этом, кстати?

Я не оборачивался, но шестым чувством уловил, как мои враги переглянулись.

— Я договорился с одним из герцогств Таллистрии, чтобы они помогли людям Аттарока пройти через леса. — неохотно ответил король Ренегона. — Мне казалось…

— Подожди-ка секунду. — прервал короля Этериас. — Мне не послышалось? Ты только что сказал, что НАСТОЛЬКО вышел из себя, услышав о предательстве и поняв, что тебя переиграли в стратегии, что сорвался и утратил контроль над своей силой, как какой-то ребёнок? И итог оказался настолько разрушительным, что ты буквально обрёк на смерть целое КОРОЛЕВСТВО?

— Да. — просто ответил я, не оборачиваясь.

Глава церкви грязно, непечатно, и совершенно неподобающе своему положению выругался и взмахнул рукой, запуская в сторону со скалы приличный огненный шар, что разнёс вдребезги стоящий вдалеке небольшой камень. Я не шелохнулся.

— Вот поэтому мы и забираем всех детей, обладающих даром к мистическим искусствам на обучение в любом возрасте. — голос Этериаса был мрачнее тучи. — Чтобы подобного дерьма никогда не происходило. Но целое королевство… Ты уверен, что это сделал ты? А не какая-то иная сила? Подобное могущество в руках одного человека… Мне просто не вериться. Я знаю, что такое интуитивное применение искусства, был свидетелем стихийного транса пару раз… Память после такого должна быть фрагментарной, разум обычно просто не выдерживает долгого погружения в стихию, и в первую очередь приносит в жертву ненужные функции.

Я резко обернулся и угрожающе посмотрел на первосвященника.

— Могу повторить, если хочешь. С Ренегоном. Вы так ещё и не поняли? Перед вами сильнейший магистр смерти в королевствах. Я могу уничтожить целую армию в одиночку. У вас вообще нет шансов в этой войне, все, что вы делаете — это бессмысленно посылаете на смерть людей.

Я вскинул руки и ударил прямо со скалы по небольшому лесу проклятьем сухой смерти. Не самое могучая сила в моём арсенале, но с поддержкой вновь созданного артефакта… Серые струи силы смерти пронеслись через перелесок, оставляя после себя лишь мёртвые деревья.

Король пристально проследил за ударом, затем, похоже, прикинул, сколько людей уместилось бы в перелеске: и коротко выругался.

— Сколько таких ударов, по-твоему, надо, чтобы уничтожить армию? Десятки? Может сотня? — с прищуром посмотрел я на волшебника.

— Ты не можешь сражаться вечно. — расцепил губы Этериас, широко раскрытыми глазами смотря на мёртвый перелесок.

В ответ на это заявление я повторил удар. А затем ещё один. И ещё один…

Скала была высокой и удобно обустроенной: можно было легко бить в любом направлении. Спустя полтора десятка ударов в радиусе полумили от переговорной скалы осталась лишь посеревшая сушёная трава и мёртвые деревья: мой собственный филиал пустоши. Может быть, позёрство… Но демонстрация силы — неплохой способ склонить их к перемирию. К тому же, это далеко не самый серьёзный удар в моём арсенале. Вообще-то, вместе со скалой такое бы и Улос мог осилить: не так сложно убить траву и деревья, в конце концов. Чай, не пожиратель жизни, просто растянутое на большую площадь проклятье средней силы. Требуется лишь немного мастерства и много силы: а в ней у меня недостатка не было. Король с иерархом наблюдали за этим молча, внимательно изучая меня цепкими взглядами. Закончив убивать окружающую нас флору, я вновь вперил взгляд в Этериаса.

— Скажи мне, я выгляжу уставшим? — с угрозой в голосе произнес я.

И вот теперь его проняло. Впервые за всё время переговоров я увидел в глазах главы церкви страх: нет, он не боялся собственной смерти… Но теперь он боялся за других людей, которых я могу убить. Впрочем, он справился с собой быстро, натянув на лицо бесстрастную маску.

В глазах короля Ренегона появилась усталость: он даже слегка поник, тяжело рассматривая окружающую нас пустошь.

— Ты отдаёшь себе отчёт, что являешься авангардом вторжения в наш мир? — внезапно спросил он меня.

— Разумеется, нет. — пожал плечами я. — Это полный бред, в который не поверит даже самый глупый крестьянин.

— Вот как? — пристально всмотрелся в меня Этериас, и я внезапно понял, что сумел уловить то самое неприятное ощущение пронзающего тебя взгляда. Возможно, именно так мастера Тиала определяют ложь? — Может, ты скажешь, что ничего не знаешь о странном существе, похожем на облако чёрного тумана, которое ты призвал в главном храме, убивая вместе с ним верховных иерархов церкви?

Король Ренегона осуждающе посмотрел на соратника, покачав головой. Вот значит как, да? Не знаю как, но, похоже, они сумели как-то выяснить, что там произошло. Интересно… Пожалуй, это даже объясняет объявление войны. Меня считают эмиссаром демона!

Нет, доля правды в этом была. Он и в самом деле привёл меня в этот мир ради своих целей и я до сих пор отчасти работал на меня. Но вот сдавать ему собственные королевства и выполнять чужие приказы я точно не собирался: если тварь где-то откроет портал в иные миры и решит устроить тут вторжение, я немедленно поверну все свои силы на то, чтобы закрыть его.

— У тебя есть какие-то доказательства? Это очень серьёзное обвинение. — дипломатично спросил я, вернув на лицо бесстрастную маску.

Этериас протяжно вздохнул.

— Можешь не пытаться отпираться. Мы сумели заглянуть в прошлое в храме, придумали особый ритуал, вывели проекцию прошлого для всех зрителей… Тот, как прошёл призыв и как ты вместе с чёрным облаком убивал верховных иерархов, видели все короли альянса, полсотни мастеров и множество гвардейцев. Так что отпираться здесь бессмысленно. Ты можешь убедить своих людей, но не тех, кто видел это своими глазами.

— Я никому не служу. — ушёл от ответа я, не соглашаясь и не отвергая обвинения. — Если какие-то твари решат завоевать наш мир, можешь быть уверен, я буду сражаться за него так же, как и ты.

— Тогда зачем ты вообще всё это делаешь, раздери тебя бездна?! — в сердцах воскликнул глаза церкви. — Это же абсолютно бессмысленно!

Я пожал плечами.

— С твоей стороны, быть может. — уточнил я. — Я, например, считаю, что объединение людей под одним цветом пойдёт на пользу нашему обществу. И вообще-то, это вы объявили мне войну и являетесь здесь злодеями-агрессорами! Но я великодушен: можете просто сдаться и признать меня королём королей. Обещаю даже провести амнистию военных преступников в этом случае.

— И этот цвет, разумеется, должен быть исключительно твоим? — язвительно спросил меня король Ренегона. — И о каких военных преступниках ты вообще говоришь? Мы не совершили ничего…

— Убийство сотен тысяч жителей Виталии — раз. — начал загибать пальцы я. — Восстание против моего владычества - два. Шпионаж против соединённого королевства - три. Переманивание моих людей и склонение их к предательству, что повлекло за собой большие жертвы и гибель Таллистрии - четыре. Убийство перебежчиков армией Аттарока - пять. Вторжение в Палеотру и пленение благородного герцога Ниласа - шесть. Покушение на меня и мою жену, наконец! И это я только начал! Не удивлюсь, если вы пытались настроить против меня орден, или ещё какую гадость удумали!

По мере перечисления их преступлений глаза короля и главы церкви становились все шире и шире. Такого цинизма они, похоже, не ожидали даже от меня.

— Так мы ни к чему не придём. — вздохнул король Ренегона, первым взяв себе в руки. — Хорошо, допустим, мы можем обсудить условия перемирия. Но что будет потом? Ты действительно готов положить на алтарь войны сотни тысяч невинных жизней, только чтобы покрыть свои преступления?

Я сладко улыбнулся, заставив своих оппонентов резко напрячься.

— Мы можем договориться о том, чтобы решить всё в одном генеральном сражении. Все, кого я смогу собрать за время перемирия, и все, кого сможете собрать вы. Мирные жители не пострадают, только солдаты. Или можем вести войну на территории всех королевств: но тогда вы сделаете ровно то, в чём только что пытались обвинить меня.

Кислые лица моих врагов дали мне понять, что своё попадание в эту логическую ловушку они прекрасно осознали. Идти у меня на поводу им не хотелось, но после недавних слов... Вообще-то, такое предложение было выгодно в первую очередь мне: учитывая, что у них больше сил и территорий, они могут атаковать меня сразу с нескольких направлений, а я не могу разорваться и быть в нескольких местах сразу. Аттарок это хорошо показал, а ведь у него была в руках только армия Ниоры… Но и отказаться сейчас они не могли: это значило намеренно втянуть в войну мирных жителей, что шло вразрез с их принципами.

Король с иерархом обменялись взглядами, ведя невербальный диалог: и быстро пришли к согласию!

— Это приемлемые условия. — кивнул король Ренегона. — Хорошо, мы готовы заключить перемирие вплоть до конца эвакуации Таллистрии, а затем устроить генеральное сражение вместо множества боёв по всей территории королевств. Предлагаю сделать это на большом каменистом плато на моей территории: там нет рядом деревень и никто не живёт, и местность довольно ровная. Мы также примем всех беженцев, что предпочтут уйти на нашу территорию. Но знай, если ты сам нарушишь эту сделку, мы будем к этому готовы, и тогда мы не станем дожидаться, пока ты закончишь со спасением своих людей.

Этериас вскинулся, намереваясь возразить, но Кормир остановил его одним взмахом руки.

— Плато меня устроит. — кивнул я. — Вы приняли разумное решение и оказались умнее, чем я думал.

— Помимо этого, необходимо договориться о пропуске гонцов через твою территорию. — невозмутимо продолжил владыка Ренегона. — Оставлять Ниорцев, Нелейцев и Лиссейцев без связи с нами — неприемлемо.

— Согласен, но тогда в обе стороны. Мои люди тоже должны иметь свободный проход.

Мы потратили ещё немного времени, договариваясь о нюансах перемирия. Этериас всё порывался сказать что-то, подозреваю, рвался помочь в эвакуации… Но король больше не дал ему вымолвить ни слова, похоже, всерьёз опасаясь, что тот сболтнёт что-то лишнее.

В целом условия перемирия меня более чем устроили. Без определённых сроков, и прерываемое лишь тогда, когда обе армии сочтут себя готовыми к финальной битве. И при этом никаких запретов на то, чтобы посылать группы ассасинов или вести иную подковерную шпионскую деятельность… А в этом я точно их переиграю. Я никак не показывал своего удовлетворения, всеми силами делая вид, что иду на это из чистого человеколюбия. Но насколько мои враги поверили в эту игру — хороший вопрос.

— Что же, полагаю, мы здесь закончили. — спокойно кивнул я, когда последний этап торга завершился. — Думаю, подписывать какие-либо бумаги будет излишним. Мы все знаем, каковы будут последствия досрочного разрыва этого перемирия для каждой из сторон.

Король Ренегона криво усмехнулся.

— Пожалуй, что так. Но никогда не знаешь, на что рассчитывать, имея дело с подлецом, правда?

— Не слишком задерживайтесь на моей скале. — проигнорировал оскорбление я, поднимаясь из-за стола. — Она может быть не слишком гостеприимна к наглецам, что не высказывают мне уважения.

— Вообще-то, это моя скала. — заметил король. — Это мои земли, и всё, что на них, также принадлежит мне.

Я ненадолго остановился у каменной лестницы, бросив через плечо:

— Это была твоя скала. Теперь это изменилось.

Уже у подножия скалы, в самом низу каменной лестнице, меня догнал голос верховного иерарха:

— Постой… Возможно, это наш последний разговор, верно?

— Возможно. — прищурился я, оборачиваясь.

Для него так точно. Впрочем, могущественный маг мог думать иначе: и я не намеревался развеивать его заблуждения. Несколько долгих мгновений мы смотрели друг на друга: бесстрастный равнодушный повелитель смерти внизу лестницы, в тени скалы, и сиятельный поборник добра и света, за чьей спиной поднималось солнце. Это могла бы быть в чём-то иконическая, легендарная картина: праведный, не знающий сомнений защитник справедливости против безжалостного тёмного лорда.

Однако реальность была иной: на лице моего врага читались полная растерянность, глубочайшие сомнения и не было и тени одухотворённого фанатизма:

— Ты ведь не остановишься, верно? — тихо спросил меня Этериас. — Всю свою жизнь я верил, что мы, люди, добры от природы: такова наша суть. И пусть сейчас я знаю, что это не так… Я всё ещё верю, что даже в самое злобной, обезумевшей душе есть свет истинной добродетели. Однако я смотрю на тебя и прихожу в растерянность. Ты невероятно самоуверен: даже больше чем самоуверен! Я встречал многих людей, убеждённых в своих заблуждениях, упрямых, не желающих даже смотреть на чужой точку зрения… Но даже в глубине их душ можно было поселить ростки сомнений разумными доводами. Никогда в жизни я не встречал настолько несокрушимой, невероятно сильной убеждённости в своей правоте, и то, что это посвящено злу, разрывает мою душу на части! Как человек может стать таким, скажи мне? Я просто не понимаю…

Я немного помолчал, задумавшись, не стоит ли оставить его в растерянности. Оказать последнюю милость приговорённому? Или оставить его в неведении до самой смерти? Эта наивная, детская убеждённость в собственной правоте: она была чем-то даже очаровательна.

— Что заставляет тебя думать, что я дам тебе знать о себе больше, чем я хочу? — слегка склонил голову я.

— Ты так убеждён в своей победе. В правоте своего безжалостного кровавого пути. — покачал головой Этериас. — Хоть я и не могу этого понять… Если ты промолчишь, не значит ли это, что у нас есть шансы на победу? Или твои слова дадут мне столь многое? Тогда, конечно, разумно будет промолчать. Но тогда… Я буду точно знать, что есть шанс. Что есть что-то, чего ты боишься. И если есть одна такая вещь, значит, найдётся и другая, верно?

Я всерьёз задумался. Интересно, если бы верховный иерарх прямо сейчас внезапно сменил свои убеждения, были ли у него шансы в этой войне? Пускай у него нет моих знаний, нет моей воли… Беспринципность уже может дать очень и очень многое. Человек, вроде меня, возможно, нашёл бы путь к победе надо мной: это я не отрицал. И всё же едкая, алчная нотка тщеславия в моей душе желала поделиться… Показать силу не только своего мастерства, но и силу своих убеждений.

Заставить его бояться ещё больше. Сделать ещё больше ошибок. Фанатик точно не станет похож на меня, в этом я был уверен.

— Твоя главная проблема заключается в том, что ты обманываешь сам себя. — спокойно ответил я. — Понятия добра и зла придумали разумные, и эти понятия субъективны. Разрушение, созидание, добро, зло, порядок, хаос… это все лишь абстракции, вид которых зависит от точки зрения смотрящего. В глазах одного человека жилище одинокого, неряшливого отшельника может смотреться воплощением хаоса, в глазах же самого отшельника — упорядоченным, удобным положением вещей. Для обитающего в лесу зверя корчевание его леса — величайшее зло, а для крестьянина — возможность прокормить свою семью. И, пожалуй, последний — это один из лучших примеров, что я знаю… Скажи мне, что ты видишь в искусстве, которым я владею?

Я обвёл рукой окружающую нас пустошь.

— Я вижу разрушение и смерть. — после коротких раздумий ответил Этериас. — Ты не зря называешь это искусством смерти.

Я присел и коснулся рукой подножия скалы, ласково погладив её.

— В твоих глазах, возможно. Но есть и нечто большее. Быть может, ты поймёшь… Если проживёшь достаточно долго.

— Если всё вокруг нас зависит от точки зрения, ради чего ты вообще живёшь? — скрестил руки на груди глава церкви. — Нет добра, нет зла, разрушение равно созиданию… В чём смысл всего этого? Имеет ли что-то ценность в твоих глазах? Почему бы тогда просто не покончить с собой, если ты ни во что не веришь.

Я выпрямился, пристально посмотрев своему врагу в глаза.

— Есть и ещё кое-что. Власть, что обращает мир в глину, покорную твоей воле. Сила, что позволяет ломать любые устои. Несокрушимая воля холодного разума, что способна осознать истинную тщетность бытия и выстоять перед лицом самой смерти.

— Значит, никаких правил, да? — покачал головой Этериас.

— Правила работают лишь до тех пор, пока есть тот, кто заставит людей соблюдать их. Имеет значение только сила. Только власть… В любой её форме. — усмехнулся я. — Но домашнему мальчику, вроде тебя, никогда этого не понять, правда? Ты ведь никогда не стоял на краю, не был загнанным в угол неодолимой силой? Никогда не ощущал своё бессилие так остро, что готов вывернуть душу наизнанку, но не испытывать это больше никогда?

Лицо верховного иерарха превратилось в каменную маску: защитная реакция, не иначе…

— Среди мастеров Аурелиона переживают обучение чуть меньше трети. — спокойно ответил Этериас. — Я прошёл его от начала и до конца.

Я только с улыбкой покачал головой, глядя на это ребячество... Из всех преступников высоко поднимаются единицы из тысяч, но я же не хвастаюсь успехами прошлой жизни?

— И всё равно не понимаешь. — грустно покивал я. — Но если тебе повезёт прожить достаточно, быть может, однажды… Загляни в свою душу, волшебник. Где-то там, глубоко, на самом дне, таится истинное отчаяние и древний, первобытный страх, что ждут тебя. Жди момента, когда наше перемирие окончится в страхе: потому что ничто не остановит меня после. Ты познаёшь настоящий ужас: я ввергну тебя в настолько глубокую бездну отчаяния, которые не видел ни один человек. Смерть покажется тебе милосердием, если ты вообще переживёшь это… Таково моё обещание тебе, Этериас Инвиктус.

Ты будешь стоять по колено в живых гниющих трупах своих друзей, бессильный: обещал мой взгляд.

Он понял угрозу, я понял по его глазам. Мы оба знали, что мастерам запрещено участвовать в битвах напрямую: а значит, ему оставалось лишь наблюдать или нарушить собственные правила… И в обоих случаях его ждало лишь отчаянное, обречённое сражение с непобедимым повелителем смерти. Я ожидал увидеть в глаза последнего из верховных иерархов отчаяние, страх, лихорадочный попытки найти ложь в моих словах: а ведь я говорил одну лишь правду, с непоколебимой уверенностью: что так и будет. Им не выстоять в битве на этом плато, будь там хоть всё человечество!

Мастеру смерти нет равных на поле боя.

Но совершенно внезапно, вопреки моим ожиданиям, всё оказалось строго наоборот: растерянность и непонимание, то и дело проскальзывающие на лице моего врага сменились благожелательным, лёгким спокойствием, словно он в один миг нашёл путь к победе, обретя мир с самим собой, придя к идеальному решению…

— Тогда слушай же и ты мои слова, Горд. — спокойно ответил мне маг. — Ты ступаешь по пути, который приведёт тебя лишь к абсолютному одиночеству. Чем больше людей ты будешь убивать, тем меньше остаётся тех, кто верит в твою ложь. Истинная сила, истинная власть никогда не может держаться на одном лишь страхе. Ты слепо идёшь дорогой смерти и разрушения, не видя, что твориться в душе людей, что стоят рядом. Для победы в войне, которую ты хочешь, тебе придётся уничтожить всех жителей королевств до единого. Но ведь ты этого не хочешь, верно? Ты хочешь властвовать над нами, править человечеством. Быть может, ты прав, и мне суждено погибнуть вскоре. Может, мы и правда проиграем эту битву, хотя я в это и не верю. Важно другое: на моё место встанут другие. И буду вставать вновь и вновь, сколько бы людей ты ни убил. И потому не столь важно, как долго я проживу, и как много светлых душ ты сумеешь погубить: тебе никогда не победить! И ты сам, честно и откровенно дал мне понять это. Поэтому, если мне и суждено погибнуть в этой войне, я уйду с лёгкой улыбкой на устах, без тени любого ужаса и отчаяния, с ясным осознанием того, что ты проиграл. Таково моё обещание тебе… Такова моя клятва.

Этериас Инвиктус улыбнулся мне лёгкой, светлой и до отвращения беззлобной улыбкой.

Убийство ради убийства бессмысленны: я всегда это знал. Но редко какой человек мог вызвать у меня настолько неистовое желание убивать… Первосвященнику это определённо хорошо удалось.

Гнев был почти настолько силён, что я, похоже, на пару мгновений изменился в лице: это отразилось в глазах моего врага. Я вскинул подбородок, усмиряя ярость: нет, не сейчас, не снова. Я выше этого…

Однако рядом был ещё кое-кто, кому было не наплевать. Мёртвые руны, вырезанные в скале, вспыхнули серым свечением, заискрившись мелкими чёрными молниями… А затем могучая молния смерти, сделавшая честь иному мастеру, ударил в сторону объекта моей ненависти!

Маг среагировал мгновенно, воздвигая вокруг себя полупрозрачную сферу… Но удар не дался ему легко: волшебник почти до крови закусил губу.

— Я думал, ты не собираешься нас убивать. — приподнял бровь Этериас. — Осознание неизбежного поражения заставило тебя передумать?

Гнев мгновенно ушёл, словно смытый лёгкой тёплой волной. Я улыбнулся и погладил рукой скалу, посылая ей успокаивающие образы.

— Не задерживайтесь. — уже не оборачиваясь, сказал я, уходя. — Как я уже говорил, теперь это моя скала. Право слово, не стоит её злить всякой чепухой… Что-то мне подсказывает, она это не любит.Бросив последню парфянскую стрелу, я направился в сторону небольшого грота, где спрятал костяную гончую. В этот раз мне все удалось. За оставшееся время Улос поднимет настоящие легионы: и плато идеально подойдет, чтобы бросить их в бой. Теперь у армии альянса не осталось ни единого шанса на победу.