Понаехали!

Глава 71 Где речь идет о тайнах прошлого и некоторых обстоятельствах нынешнего

Радожский вырядился в черное.

Хороший цвет. Ему к лицу. И лицо это одухотворенное до крайности. Так прямо рука зачесалась затрещину отвесить, чтоб градус одухотворенности уменьшился слегка.

— Уезжаешь? — поинтересовалась Стася мрачно.

— Увы, это… единственный выход, — князь поклонился.

— А как же… расследование?

…оно ж только началось. Недели еще не прошло с того самого, несостоявшегося царского пира.

— Что там расследовать, — махнул Радожский рукой. — Димитриев рассказал, что знал, другие тоже. Все-то понятно… странный заговор. Обиженных.

Он все-таки присел.

— И главное, каждый в нем мнил себя самым обиженным. Проклятая царевна всех собрала, столкнула лбами… если бы получилось, не стало бы Беловодья.

Город жил.

Стася точно знала. Она уже дважды выбиралась, желая убедиться, что все именно так, как и прежде. Убедилась. Кипела ярмарка, что жизнью, что слухами. Скользили корабли по глади озерной, будто бы и не отступала она. Плясал дрессированный медведь под скоморошью дудку.

Разве что храм преобразился, да и то Стася, сколь ни силилась, так и не поняла, в чем дело.

— Димитриева-младшая вчера отошла, а матушка её еще тогда. Слишком уж с темною силой связаны они были, вот, как заклятье рухнуло, так по ним и ударило. Примороченных будут лечить, кого можно… если нет, то по монастырям отправят. Тех, кто клятву добровольно принес, казнят… да им все одно. Димитриевы как пали, так и клятва сработала, там казнь — это даже милосердно.

Стасю передернуло.

Все-таки не настолько она к местным реалиям адаптироваться, чтобы вот так все воспринимать.

— По мелочам же найдется кому вытянуть…

— А ты уедешь.

Мрачный. Хмурится. Сопит. И главное, обижен. Он ведь добровольно Китеж покидает, может, даже поперек царского слова. Подвиг еще один совершить собирается.

Самоотречения.

А Стася не ценит.

И Ежи не ценит. Стоит. Руки на груди сложил. Взглядом мрачным буравит.

— Жениться я на тебе не стану, — сказал Радожский и голову еще выше задрал. — Это… это, может, от проклятья и избавит, да…

— А Горыню бросишь?

— Горыню? Ну… тут… думаешь, ей легче будет, если вот так, без благословения? — вскинулся князь. — И дети незаконнорожденные? Да еще и проклятые, как… или ты придумал, ведьмак, как от этого избавиться?

Сказал и руку поднял.

Ежи понурился.

Он думал.

Книги вон все перебрал, те, что нашел, да только…

— Если ты уедешь, то проклятье не отступит. Сначала тебя сожрет. Потом её…

— Её — вряд ли. Я у Верховной спрашивал, говорит, что ведьму сложно проклясть. Что-то там… вроде как сам мир бережет. Так что… от моего отъезда вам ущерба не будет.

— Погодите вы, — Стася присела, и на колени тотчас взобрался Бес.

…ведьмы письмо прислали, просят дозволить им котиков приобрести. То есть, взять на содержание, ежели на то Стасина воля будет.

Можно подумать, Стася что-то решает.

Пусть приходят. Авось, кому из кошачьей братии и глянутся.

— Ты говорил, — она указала на Ежи. — Что там буква и суть различались, верно?

— Верно.

— Что буква говорила о заключении брака, так?

— Так.

— А по сути он желал чего? Единения родов, так?

— Так… ему необходимо было получить доступ к силе Радожских, которые несут в своей крови каплю истинного огня, того, которого от птицы, фениксом именуемой, достается…

— Хорошо, — Стася поднялась и подошла к князю. — Но ведь… единение это — это же не только через брак можно!

— Что?

— Брак — проще всего, но… дай-ка сюда, — она сама вытащила клинок из ножен и ткнула в протянутую ей руку.

— Больно! — возмутился князь, но как-то не слишком уж активно.

— Ничего, — себя порезать было сложнее, но Стася справилась. А потом сжала широкую его ладонь и сказала: — Вот как муж ты мне, уж извини, не особо и надобен, а за брата вполне сгодишься…

— Брата? — Радожский моргнул.

— Брата… брат тоже родственник. И близкий. Поэтому, если братом тебя признать, то роды единятся. Так, Евдоким Афанасьевич?

Выглянувший из стены дух хмыкнул.

— Волковы… что ж, ничего против этакого единения я не имею.

И дом тоже.

Гром не грянул. Тьма на землю не спустилась, как и солнечный свет не поспешил затопить мир. В общем, почти ничего-то не изменилось, кроме…

…поползли по руке черные руны, зашевелились, как и само проклятье.

И кровь, смешавшись с кровью, потемнела. А потом обернулась прахом. И ветерок, которого вот еще не было, закружил его, поднял к самому потолку, чтобы оттуда уронить… оно, конечно, не розовые лепестки, но какой обряд, такое и сопровождение.

А знаки исчезли.

Будто и не было.

И судорожно резко выдохнул князь. Сама Стася тоже вот выдохнула, потому как совсем даже не была уверена в том, что из задумки этой хоть что-то да получится.

А оно взяло и…

— Брат… — задумчиво повторил Радожский и руку погладил. — Старший…

— Чего это старший?

Что-то этот тон совершенно Стасе не понравился, как и взгляд. Сразу мысль мелькнула, что со спасением она слегка поспешила.

— А потому что брат, — он поглядел этак, насмешливо. — Ныне я старший в роду, а стало быть…

Стася скрестила руки.

— …я несу ответственность и за сестру, и за честь родовую и…

Евдоким Афанасьевич, кажется, расхохотался. И дом отозвался на этот смех порывом ветра, распахнувшим узорчатые окна. Где-то внизу хлопнула дверь, то ли впуская гостей, то ли выпуская…

— В козла превращу, — тихо сказала Стася, оборвав речь, в которой сказывалось, как она, Стася, неосмотрительно эту самую родовую честь позорит, позволяя себе вольности.

— Почему в козла? — удивился Радожский.

— Могу в козу.

— В козу не надо!

— А в козла?

— Я же серьезно!

— И я серьезно, — спасаешь их тут себе на голову, а в ответ никакой благодарности.

— Скажи своему ведьмаку, чтобы сватался, — Радожский был хмур. В козла обращаться ему не хотелось. Это вот с волками если, то как-то даже… благородно что ли, романтично. А от козла какая романтика. — По-человечески. Или… лучше я сам.

Развернулся на пятках и гордым чеканным шагом направился к двери, которую открыл Ежи.

— Не подерутся? — осведомилась Стася на всякий случай.

— Всенепременно, — Евдоким Афанасьевич выступил из стены. — И не раз. Но оно полезнее, пусть лучше так воюют, чем за спиною друг другу козни строить.

Недовольным дух вовсе не выглядел.

Скорее даже наоборот.

— Не думала, что получится… Ежи просто, когда сказал о сути, что тот… который был вашим зятем… он желал даже не единения, а полностью получить силу Радожских, а уже для этого и единение нужно было… сложно это все.

— Сложно.

— И дальше просто не будет? — спрашивала так, уже зная ответ наперед.

Пусть нет больше зачарованного войска, и спокойны ныне воды Ильмень-озера. Пусть ведьмы притихли, пытаясь совладать то ли с силами, то ли с грядущими реформами, а маги тоже притихли, ибо число их несколько убавилось: сыскались и средь них заговорщики.

Исчез в небытие законный наследник Волковых.

А род Тамановых был отправлен в далекий Северный предел, который получил в свое владение. Пусть… многое изменилось, но многое осталось прежним.

— Не будет, — сама себе ответила Стася и Беса погладила, который ныне был по-кошачьи тих и к ласке равнодушен. Даже глаза не открыл. — Но… может, и к лучшему?

Ведьма сидела в саду и тонкой веткой с пучком листьев на конце дразнила кота. Кот делал вид, что дразнится, и время от времени лениво взмахивал лапой. Когтей не выпускал, да и глаза приоткрывал редко, лишь когда листья касались пышной шерсти его.

— Свататься пришел? — спросила ведьма, сощурившись. И сделалась донельзя на кота своего похожа.

…ныне еще троих забрали. Тоже ведьмочки, из молодых, которые подошли, вроде как гуляючи, к забору, да стали цветы разглядывать. Благо, одичалая роза цвела на диво пышно. Вот и любовались.

Часа два.

А там, из кустов, и выбралась сперва длинная, что вобла, кошка какого-то рыже-рыжего окраса, а за нею и два кота с круглыми мордами. В общем, с прибытком ушли.

Надо полагать, завтра ответные подарки отправят.

Странный обычай.

И не обычай даже, но… как-то так получалось вот.

— Поговорить, — смутившись, сказал Ежи. — Если… ты не возражаешь.

— А свататься?

— Сперва поговорить.

Наверное, можно было бы промолчать. В конце концов, Подольский жив, и супруга его, о которой Ежи справился осторожно, через знакомого, вполне неплохо себя чувствует.

Не в Китеже они, в Новом городе, куда Стася, если подумать, вряд ли когда загляден. А заглянувши… но не шли из головы слова Подольского. Да и вовсе… нечестно молчать.

— Тогда ладно, — она ветку отложила и встала. — Пойдем, погуляем, что ли?

— Пойдем, — согласился Ежи.

И Стася сама взяла его под руку.

— Гадость скажешь? — она и заговорила первой, не дождавшись, когда он подберет нужные слова. И правильно. Молчание затягивалось, слова не подбирались.

Как вообще говорить о таком?

— У меня есть ребенок. То есть… будет. Скорее всего, если все в порядке… надеюсь, что все в порядке, — Ежи сказал, как выдохнул. — Дурная история… и я обещался молчать. Я бы молчал, но… мало ли оно. Тайны в таких делах…

— Имеют обыкновение переставать быть тайнами в самый неподходящий момент?

— Именно… там… глупо получилось. Я не собирался заводить детей… и… просто… — почему-то рассказать вышло, пусть и сбивчиво.

Неловкая ситуация.

Некрасивая.

И чувствует себя Ежи совсем погано, хотя, если подумать, то особой вины за ним нет. Он ведь…

— Спасибо, — первой опять заговорила Анастасия.

— За что?

— За честность, — она остановилась у ограды, той, за которой поднялись заросли колючего шиповника, и надо бы их обрезать, тонкие гибкие плети эти, ощетинившиеся иглами. Да только… как-то к месту они, что плети, что иглы, что тяжелые бутоны бледно-розового колера. — Честность — это уже много…

— А…

Она пожала плечами.

— Если вдруг понадобится помощь, думаю, тебе скажут… а до остального если, то… дети — это хорошо. Даже нежданные… и вообще, какая разница, что было раньше?

Наверное, никакой.

Ежи кивнул, но как-то неуверенно. А ведьма подошла, обняла, положила голову на плечо и тихо, ласково сказала:

— Вот если теперь попробуешь учинить что-то этакое… точно превращу!

— В козла? — усмехнулся Ежи.

— Уже нажаловался?

— Скорее… интересовался, возможно ли это с научной точки зрения.

— А ты?

— Что я? Я сказал, что с научной, конечно, невозможно, а вот если с ведьминской, так вполне себе…

— И правильно, — ведьма почесала нос. — Пусть не зазнается… и вообще… будет в личной жизни мешаться, я тоже вспомню, что его Горыня мне служить еще обязана. Так и передай.

Ежи усмехнулся.

Передаст.

— А свататься? — сварливо поинтересовалась ведьма. — Или передумал?

Ежи молча достал из кармана колечко… обыкновенное такое колечко, простенькое совсем с виду.

— Это…

Ведьма осторожно коснулась.

…а ведь мог бы иное что взять. Там много чего было, на проклятом острове, в кладе, кровью замкнутом. И Страж сдержал бы слово. Страж с гордостью раскрыл он пред Ежи сокровищницу свою.

…меч-кладенец из заговоренного железа. Злой да голодный до крови, способный любого превратить в воина, равных которому нет и не будет.

Лук с зачарованными стрелами. Тонкими, полупрозрачными, словно иглы, пробивающими, что плат шелковый на лету, что бронь из шкуры цмока.

…дудку, что людей лишает разума и воли.

…кубок, превращающий воду по желанию, хоть в лекарство, хоть в отраву.

…темный кристалл, в котором легко прозреть грядущее.

Острую иглу, одного укола которой хватит, чтобы душа уснула. Гроб хрустальный, сохраняющий человека, будто живого… много чудес, за которые Гильдия отдала бы все. А он колечко взял. Просто колечко, что лежало на пыльном блюде.

— Примешь?

Не золотое, не серебряное, без камней, без резьбы, грубоватое даже с виду.

Почему?

Он и сам не знал. Только Страж умехнулся и сказал:

— Что ж, по тебе и судьба…

Пусть так.

Ведьма надела кольцо на палец, и то в пору пришлось, а на руке Ежи само собой второе возникло. И пришло вдруг понимание, что так оно и должно, что сватовство… на кой оно ему надобно, коль теперь их души связаны.

Разве что… князь вон изнервничался весь. Так что пусть будет ему сватовство.

Для порядку.