Понаехали!

Глава 13 Где волшебный конь находит хозяина

Конь при свете дневном гляделся до отвращения обыкновенным. То есть, вне всяких сомнений, он был удивительно красив, и даже князь залюбовался, но и только.

Он обошел коня дважды.

Заглянул в рот, несмотря на явное недовольство животного, — в чем-то Стася даже понимала коня. Ей бы вот тоже не понравилось, если бы кто-то грязными пальцами в рот полез.

Князь же кивнул.

Присел.

Поднял одну ногу.

Вторую.

И опустив, поинтересовался:

— Вы уверены?

Причем вопрос был адресован не Стасе. Ежи же, не прекращая жевать, — теперь в руках его был пирог, — кивнул:

— Более чем, — произнес он с набитым ртом.

А конь потупился.

Скромно так, по-девичьи. Мол, я тварь приличная и всяким там незнакомым магам суть свою не являю. Но стоило князю обернуться, как конь ресницами хлопнул. И даже заржал так жалобно, тоненько.

— Это обыкновенная лошадь, — Радожский похлопал коня по шее. И протянул кусок хлеба, который тот взял аккуратно. — Точнее жеребец. Красивый, да, но обыкновенный.

— Хочешь сказать, нам примерещилось?

— Хочу сказать, что ни капли магии в нем нет. Я проверял. И не только я, — князь приподнял длинную гриву. — Его и штатный маг осматривал, вон, клеймо стоит и, стало быть, все в полном порядке.

— Что в порядке? Что тут происходит! Кто вы такие…

По двору спешил мужчина.

Был он невысок, плотно сбит и слегка косолап. Из-за косолапости ли, или же сами по себе, но ноги его выгибались дугою, и оттого при быстрой ходьбе казалось, что мужчина этот переваливается с ноги на ногу. Темный кафтан его, украшенный серебряным шитьем, слегка запылился, а шапка съехала на бок, не способная удержаться на буйной шевелюре.

— Это ваш конь? — поинтересовался Ежи, разглядывая купца с интересом.

И Радожский посмотрел.

И Стася.

И даже конь.

— Мой.

— А вы…

— Градомысл, — сказал мужчина, отирая пот батистовым платком.

— Князь Радожский, — представился князь.

— Князь Курбинский, — сказал Ежи, наградив Радожского ревнивым взглядом, который тот предпочел не заметить.

— Анастасия, — Стася решила, что князей с бедного купца хватит. А конь и вовсе благоразумно промолчал.

Бес же, до того сидевший тихо, — он и вовсе в последнее время повадился Стасю сопровождать, при этом держась словно бы в стороне — произнес:

— Умр.

И все замолчали. Ненадолго.

— Скажите, откуда он взялся? — Радожский хотел было хлопнуть жеребца по шее, но тот попятился, оскалился и захрапел так, нехорошо.

— Так… старшенький мой привез.

— А откуда, если не секрет?

Купец погладил бороду, в которой было изрядно седины. По всему выходило, что говорить ему не больно-то хотелось, но и не сказать он не мог.

— Острова… — наконец, промолвил он. — Там-то ничего хорошего нет. Я так думал. Что бриты в лошадях понимают-то? Вечно норовят подсунуть негожих, но заупрямился… вот я и подумал, пущай сходит, сам глянет, авось чего и надумает.

— И он сходил?

Купец склонил голову.

— И давно вернулся?

— Так… уж седмицы две как.

— С прибытком?

— Как сказать. Кобылки-то так себе, хотя и жеребые. И этот вот… хорош. Диво до чего хорош…

— Тогда отчего здесь держите? — поинтересовался Ежи.

А Бес заурчал, подступая к стойлу бочком, бочком. Конь же оскалился пуще прежнего, предупреждая, что не стоит к нему приближаться.

— Так… думал забрать, да…

— Думали, но не забрали? — Радожский теперь смотрел на коня с прищуром. И что-то определенно ему не нравилось.

— Не знаю, — честно сказал купец. — От гляжу и… всем-то хорош. И статью, и масть редкая, в жизни такой не видывал. Норовистый… такого под седло не пустишь, но на развод — самое оно.

— А сынок ваш что говорит?

— Говорит, что из диких. На Зеленом острове выменял, — Градомысл спрятал платок в рукав. — Не ест он… Марфа еще когда сказывала, что не ест. Потому и поставила наособицу. Магов дважды приглашал, а они только руками разводят. Мол, здоров. Но как может быть, чтобы скотина не ела, а здоровой была?

— И вы решили подержать его в сторонке?

— Так… решил… с Марфой я честь по чести договорился… а… мне тут сказали…

— Нет больше Марфы.

— Правда, стало быть? — осторожно поинтересовался купец, осеняя себя кругом. — Надо будет прислать кого… я как заслышал, то не поверил…

— Батько! — этот вопль с другой стороны двора заставил коня взвиться на дыбы. И хлестанул по ушам тонкий протяжный крик. Вскинулся и взвыл Бес.

А на руке князя возник привычный клубок огня.

— Прекратите, — сказала Стася. — Вам не говорили, что огонь — это не игрушка?!

— Извините. Привычка.

— Отвыкайте уже, а то диво даже, как никого не сожгли ненароком с этакими вот привычками.

— Батько! — парень приостановился. — Маменька сказала, что вы того…

— И этого, — проворчал Ежи в сторону. А после прищурился и сказал: — Он.

— Что «он»? — князь все-таки пламя погасил и руку за спину убрал, для надежности.

— Он его держит. Неужели не видишь?

— Что именно я должен видеть?

— Темноту, — Ежи закрыл глаза и нахмурился. — Это не просто привязка… на крови она… и коня он уже опробовал…

Кажется, произнес он это слишком громко, если парень попятился.

А Стасе подумалось, что вовсе тот немолод. На отца похож, разве что в плечах шире, да и выше на голову. Сколько ему? Лет сорок с виду…

— Стоять! — рявкнул князь, и от голоса его замерли все, включая коня, который до того пританцовывал в стойле.

— Чего тут… — заговорил было купец, а сын его вдруг всхлипнул громко-громко и крикнул:

— Это ты виноват… ты во всем виноват… — он вдруг кинул наземь что-то, а что именно, Стася и не разглядела. Главное, что это рассыпалось прахом, а парень руки отер и сказал. — Ату их!

И громко истошно закричал конь, взмывая свечей, а потом вдруг разом перетек по-над дверью стойла, оказавшись в узком проходе конюшни. Взметнулась грива, преображаясь, и рябью пошли серебряные бока.

— Мать моя…

Князь добавил пару слов покрепче.

И за огонь схватился, да только конь зашипел по-змеиному. Глаза его вновь стали черны, а зубы… в общем, у коней не должно быть таких ровных белых острых зубов.

Заволновались другие лошади.

Затрещало пламя, готовое сорваться с княжеской ладони…

…а потом Ежи вдруг вцепился в конскую гриву и одним движением оказался на спине, стиснул чешуйчатые бока, прижался к шее и громко крикнул:

— А ну вперед, волчья сыть…

И конь, заверещав, присел на задние ноги, чтобы взмыть серебряной стрелой. Только земля загудела, принимая удар копыт.

— Что ты творишь… — Радожский едва не выпустил огненный шар.

А Стася…

Стася дала себе слово, что если этот идиот выживет, то она его сама прикончит, чтоб не мучился.

…наверное, Ежи сошел с ума.

Определенно, сошел.

В тот ли день, когда уснул в зачарованном лесу, или позже, на болотах, а то и вовсе здесь, на конюшне, решивши, что у него выйдет то, что не получалось ни у кого прежде.

Конь хрипел.

И плясал.

Он пошел кругом по двору, по-козлиному вскидывая задом да норовя прижаться к забору, скинуть всадника. У него-то и встал на дыбы, а после попятился, явно намереваясь забор взять. Да только Ежи, дотянувшись до уха, скрутил его, дернул, выворачивая.

— Не шали, — рявкнул он, и вторую руку потянул к нити, что обвивала конскую шею. — Давай-ка… мы с тобой…

Договорить не успел.

Конские бока раздулись. И спали. А он, Ежи, вдруг полетел. Вместе с конем, конечно, но по-над забором, по-над крышей овина, к этому забору притулившегося. На улочку узкую, по которой зазвенели копыта водяным железом.

И вперед.

И быстрее.

Так быстро, что замутило, закружило. Ну уж нет. Ежи ухо крутанул сильнее и за нить вцепился, хотя и норовила та выскользнуть из пальцев. Ничего, удержал как-то.

Усидел.

И когда на берег вынесло.

И когда застыл, замер у самой воды жеребец.

— Тише… погоди… остановись… я помочь хочу… — Ежи говорил, уже почти не сомневаясь, что речь его конь понимает. Но остановиться тот способен не был. То ли не верил людям больше, то ли натура нечисти брала свое.

Он поднял копыто.

И опустил.

Попятился, не способный переступить через запрет…

— Тише, — Ежи провел ладонью по влажной шее, сбивая на землю тяжелые капли. — Тише… стань передо мной, как лист перед травой!

Простые слова. Бестолковые. И силы-то в них нет, как нет вовсе ничего, помимо самих слов, вот только жеребец сгибает шею и замирает, покорный.

И как это понимать?

Впрочем, понимание Ежи решил отложить на более позднее время. Теперь же он не без труда сполз с конской спины. Ноги дрожали. Руки тоже дрожали. Да и сам он позорнейшим образом трясся.

А жеребец…

— Смешно тебе? — поинтересовался Ежи, пытаясь отдышаться после лютой скачки.

Жеребец заржал.

— Понимаю… против природы не попрешь. И приказ… где он тебя нашел-то? И чем связал? Чем бы ни связал, но…

Мелькнула мысль, что коня, раз уж он покорен, следовало бы в Гильдию отвести, пусть уж сертифицированные маги разбираются, кто там и кого да с какой целью подчинил. Мелькнула и исчезла.

Стоять-то конь стоит, но как надолго его хватит?

Да и…

Жалко?

Нет, это ведь нечисть. И, если поискать, наверняка найдется кто-то, кого она укатала. Или сожрала. Или… и все-таки…

Ежи погладил серебряную шею.

— Показывай, что там у тебя… — пальцы зацепились на невидимую нить, которая натянулась и дрожала, грозя сдавить горло. И ведь сдавит.

Определенно.

Это здесь, у воды, близ стихии конь мог хоть как-то сопротивляться хозяйской воле. Оттого и принес сюда Ежи. И теперь… теперь надобно нащупать узел. А потом что?

Ежи думал, думал, но ничего-то лучшего, кроме как плеснуть в этот самый узел сырой силы ведьмаковской, не придумал.

— Прости, если что, — сказал он за мгновенье до того, как поделился силой. И узел вспыхнул, потемнел, а конь содрогнулся и упал на колени. Правда, вскочил тотчас, взвился свечою.

— Не шали, — велел Ежи.

Это было даже интересно, смотреть, как эта странная сила пожирает другую. Теперь незримая нить сделалась зримой, тонкою, из волоса сплетенною? Надо будет узнать, что это за волос… главное, что он истлевал на глазах, поглощаемый тьмою.

И конь чуял.

Вот глаза его снова сделались черны. Он попятился, затряс головой, разбрызгивая соленую морскую воду, заржал хрипло грозно…

— Я ведь и тебя могу, — на всякий случай предупредил Ежи, несколько, правда, сомневаясь, потому что не был уверен, что и вправду может.

Точнее может, но вот что?

Конь задрал верхнюю губу. Зубы у него оказались ровными и острыми. И глядя на эти зубы становилось несколько не по себе.

Но вот он замер.

И голову склонил. Ударил копытом, и на этот удар вода всколыхнулась.

— А теперь послушай, — Ежи говорил спокойно, зная, что будет понят. — Здесь тебе оставаться нельзя. Озеро — конечно, вода, но не та, которая тебе нужна. Ты ведь морскою рожден был?

Конь махнул головой. Значило ли это согласие?

— Вот и иди к морю. Останешься — маги найдут. Может, в ведьмаков они и не верят, но в водяных коней — вполне себе. И не дури, не трогай людей. Ясно?

Он пятился.

И пятился.

И… и оказавшись в воде просто-напросто рассыпался серебристыми искрами. Волна поднялась было и опала, а берег сделался пуст.

Вот ведь…

…а еще объяснительную писать придется. Наверняка. Князь, чтоб его, молчать не станет… думать о князе было неприятно, даже более неприятно, чем об объяснительной. А потому Ежи просто сел на мокрый камень, закрыл глаза и подставил лицо летнему солнцу.

Хорошо-то как…