Понаехали!

Глава 4 О славном граде Китеже и жителях его повествующая

Китеж показался белым туманным облаком, сквозь которое мелькали золотые искорки крыш. Облако близилось, растекалось по водам Ильмень-озера этаким покровом. И соскользнув со стен городских, тот и вовсе растворился, превратившись в туман.

Стася глядела.

На стены городские, издали казавшиеся белоснежными. На башенки, что по-над стенами поднимались. На крыши их красные, черепитчатые. Смотрела на дома, издали глядевшиеся единым белокаменным лабиринтом. И на дворец, что стоял на вершине холма, возвышаясь по-над прочими строениями. Окруженный зеленью садов, гляделся он нарядным.

Игрушечным.

— Так-то тут белый город, — Фрол Матвеевич все еще изволил выказывать недовольство дочерью, которая сидела рядышком, на сундуке, и семечки грызла. Сосредоточенно так грызла, глядя исключительно себе под ноги. — Земля государева, он её и дает на обзаведение, стало быть. Поместья боярские, старые. Из новых кому редко перепадает землицы. Помнится, последним разом Засечным дозволено было терем поставить, но на самой окраине.

Зелень.

Много зелени.

Весь город ею окутан, укутан. И зеленый этот цвет смягчает прочие, примиряя темно-красный кирпичный колер черепицы с этой вот невероятною белезной стен.

— Там он дальше — купеческая слобода, — Фрол Матвеевич поглядел на дочку искоса. Та же поднялась, оперлась на борт — Стася даже немного испугалась, не случится ли дереву треснуть под тяжестью красоты девичьей — и теперь глядела на стольный град Китеж жадно, разом позабывши и о ссоре с батюшкою, и о женитьбе его, и даже о семечках. — Но тоже не для всех. Надобно не просто в гильдии купеческой состоять, но быть в числе первое сотни…

Купеческие терема мало отличались от боярских, во всяком случае на Стасин взгляд, даже понаряднее были со своими башенками, крышами да пузатыми куполами, разукрашенными во все цвета радуги.

— Далее идут те, кто попроще…

— А наш где?

— Нету нашего, — со вздохом признался Фрол Матвеевич и за бороду себя дернул, смущение испытывая немалое. И тут же поспешил. — А на кой нам туточки терем? Землица дорога. Подати высоки. Лавку поставить… изведешься весь! Нет, нам туточки и корчмы доставало. А вам, госпожа ведьма, в корчму неможно, но есть у меня знакомая…

— У меня дом. Быть должен, — сказала Стася без особой уверенности, потому как теория теорией, а на практике за триста лет с домом могло случиться всякое. В её мире дома бесхозными не оставались. И как знать, не придется ли Стасе воевать не столько с разрухой, сколько с какою-нибудь дальней роднею, которая вовсе не обрадуется возвращению законной наследницы.

Не говоря уже о том, что законность еще доказать надо будет.

Она поежилась.

— Так… оно-то да, но… ежели вдруг… есть тут одна женщина хорошая… вдова… на постой возьмет с охотою немалой.

Баська фыркнула и отвернулась, всем видом показывая, что она думает о всяких хороших женщинах, пусть даже и не вдовах, которые жить живут, приличными людьми кажутся, а потом берут и замуж выходят. Подло. За спиною.

— Эх… порол я тебя мало, — Фрол Матвеевич покачал головою с укоризной, правда, сказано сие было отчего-то виновато.

— Хорошо, — Стася хлопнула в ладоши. — Тогда так и сделаем. Сперва остановимся у этой вашей знакомой. На пару дней буквально. А там дальше видно будет…

…ведьмы ей тоже предлагали.

И дом.

И поместье. И школу навестить, самолично взглянуть на юных ведьм, которых обучали премудростям всяким. Может, даже самой поучиться. С ведьмами или вот личною наставницей. Настойчиво так предлагали. От этой настойчивости и появились в душе пренехорошие предчувствия.

Нет, у вдовы Стасе всяко спокойнее будет.

— Только… — она погладила Беса, который на корабле сделался тих и даже почти незаметен. — Вы её предупредите, что мы с котиками… ладно?

Достопочтенный Градомысл Зимославович не даром слыл человеком не только разумным — купец первой сотни иным быть не может — но и удачливым. Еще батюшка его, поклонившись когда-то Гильдии шелками из далекой страны Хинд — получил золотую бляху, а с нею и право поставить двор на Белой земле. И правом воспользовался, да… батюшкин терем до сих пор хорош был, пусть бы и давно ныла жена, что тесновато в нем стало, дескать, расширить бы, перестроить…

…можно подумать, позабыла, где и как росла. Небось, сговорили её всего-то с парой сундуков шитья да лисьею шубой. Батюшка еще тогда, помнится, все хмурился, приговаривая, что мог Градомысл и иную невесту выбрать.

Ругался даже.

Одного раза и вовсе вожжи взял, вразумления сына ради. А Градомысл тогда уперся рогом, мол, иной жены ему не надобно… и что вышло? Году не прошло, как Беленушкин отец в поход пошел, а вернулся с него с дюжиной жеребцов невиданной породы, махоньких да неказистеньких с виду. И все-то только руками разводили, мол, не кони это, а недоразумение одно.

И только Градомысл сумел понять, что животинки-то на редкость крепкие.

Выносливые.

А уж до того неприхотливы… по снегу ходют, копытами разгребают да траву под ним выискивают. Или вот даже мох. Кору и ту грызть сподобились, словно козы. Он их и развел.

И торговать начал, пусть батюшка тогда еще хмурился, не веря в успех этое затеи. Но и мешаться не стал. И что? Пяти лет не прошло, как за Градомысловыми коньками со всего Беловодья народец съезжаться стал. Может, они и не шибко пригожи, да только селянину с пригожести что?

Уж после он сам отправился ко фризам и привез огромных их коней черное масти с гривами, будто шелковыми. И тонконогих арабских жеребчиков сумел добыть, едва при том головы не лишившись. Диво разумных гишпанских лошадок, которые и речь-то человеческую разумеют… ныне бессчетны были табуны Градомысловы, и собственные сыновья его уж бороздили моря-окияны, выискивая новых, диковинных, коней. Вот старший-то и прибыл.

— Поглянь, тять, — прогудел он, горбясь.

Годы-то минули, и пусть по-прежнему крепок был Градомысл Зимославович, что разумом, что телом, да сыновья-то выросли. Вон, Божедар, на полголовы батьки выше, в плечах ширше и бородой обзавелся солидною. Её и теребит, беспокоясь, что батько скажет.

Градомысл же с ответом не спешит.

Поглядывает на лошадей, которых с ладьи сводят, одного за другим… ладью-то к самому причалу привели, сходни кинули широкие, и по ним, стало быть, коней и сводили.

Хороши…

Правда, не понять, какой крови, но хороши… вон тот жеребец сизой масти будто из серебра сотворенный. Идет, красуясь, шею гнет лебяжью. Голова точеная. Тело крепкое, а ноги тонки, дивно даже, как держится он на ногах-то этих. Обычно-то кони после морского пути неказистыми глядятся, даже самые крепкие, красивые красы изрядно теряют. А этот вот…

— Добре, — Градомысл обошел жеребца кругом, сунулся было зубы глянуть, да тот вскинул голову, затряс, заржал тоненько. — Ишь ты, с норовом…

— А то! А уж какой ходкий, тять! — Божедар сам коня по шее похлопал. — Чисто ветер… и устали не ведает. Я его день гонял, а он и не взопрел даже…

Конь зубы-таки оскалил. Белые, ровные, будто и не конские… что-то этакое кольнуло, но не успел Градомысл мыслишку этую поймать, как сын вновь заговорил.

— Я от мыслю, что надобно его на тот табун, который из-под Ногайца пошел. Там кони статные, а с этим и крепкие станут…

— Погоди…

— А после-то в Кружевчино отослать, пусть всяких кобыл кроет, а там поглядимо, что лучше…

— Погоди! — уж громче сказал Градомысл, и сын смолк, понявши, что пусть конь и хорош, но нельзя ж вот так, сходу, за дело браться. Дела спешки не любят.

Надобно посидеть.

Подумать.

Книги учетные глянуть, которые Градомысл еще когда завел, каждого своего коня, пусть бы самого худого, в них записывая. Да и к жеребцу приглядеться. А то он, конечно, хорош, но как знать, примет ли новое место? Сумеет ли приспособиться к зимам беловодским. Или вот к корму? Чем вовсе его потчевать? А то всякое бывает…

— Да, тять…

— Сведи пока…

…терем теремом, но конюшни новые ставить надобно, старые-то тесноваты, маловаты. Да и… нет, после дороги долгой лошадкам надо бы постоять отдельно, а то всякое возможно.

— К Марфуше, — решил Градомысл. — У ней, небось, конюшни давно пустуют. И ежели чего, то беды особой не случится…

…баба она разумная, с пониманием, да и не раз случалось ей принимать на постой Градомысловых лошадок. Завтра вона магик наведается, глянет опытным глазом, здоровы ли.

— Сам от мамку навести. Гостинцев привез?

— Обижаешь, тять, — прогудел сынок.

— От и славно… от и хорошо…

Градомысл еще раз обошел серебряного жеребца. Всем хорош, до того хорош, что поневоле тянет кликнуть холопов, велеть, чтоб заседлали. А там уж вскочить на спину, сжать бока конские коленями, как в годы молодые, да плеткою над ухом щелкнуть, чтоб полетел-поскакал чудесный жеребец, понес Градомысла по улочкам Китеж-града.

…понесет.

После.

— Веди, — велел Градомысл холопу. — И смотри у меня…

…и отступил, отвлекаясь на иные заботы. Помимо лошадей с тяжелой ладьи скатывали бочки с ворванью, несли сундуки да короба…

Ведьмам Стасино решение не понравилось.

Никому-то не понравилось.

— Помилуйте, — всплеснула Эльжбета Витольдовна. — К чему вам ютится у какой-то там вдовы, если у Ковена имеется гостевой дом?

— Я готов предоставить собственный, — влез князь Радожский. — Думаю, в нынешних обстоятельствах никто не сочтет это… недостойным. В конце концов, вы моя невеста…

— Спасибо, нет.

— Я настаиваю! — произнесли они одновременно и поглядели друг на друга так… с вызовом.

— Настаивайте, — пожала плечами Стася. — Лучше всего на кедровых шишках. Так говорят.

— Послушайте, — Радожский сделал было шаг, но остановился, потому как Бес тоже сделал шаг. Нет, не к князю. Кто тот такой, чтоб взрослый кот на него внимание обращал. Случайно получилось… — Здесь вам не там!

Он взмахнул рукой и на кота, усевшегося перед Стасей, покосился. Бес же человека взглядом не удостоил, лапу растопырил и вылизывать принялся. Вспомнилось: кот умывается к гостям. И от этой мысли Стасе поплохело: куда ей еще гостей? С нынешними бы разобраться.

— А тут вам не здесь, — пробормотала Стася, озираясь. На пристани Китежа царила суета. На глади озера покачивались корабли, иные подбирались вплотную к пристани, терлись деревянными боками о настил. И скрипели, что корабли, что сам настил, обмениваясь новостями. Спешили люди, какие с грузами, какие нет. Мычали коровы, орал осел, отказываясь подниматься по сходням. Матерился человек, пытаясь осла затолкать, и голос его надрывный выделялся из общего гомона толпы.

Кто-то кричал.

Кто-то махал руками. И всем-то было не до Стаси с её котами да заботами. Разве что Фрол Матвеевич держался близко, за что Стася была ему благодарна. А вот Матвей Фролович и Ежи куда-то да убрались. И теперь Стася чувствовала себя… одинокой?

Несчастной?

Беззащитной. Этак она и прослезиться от жалости к себе.

— Ваше поведение позорит мой род! — все-таки князь решился приблизиться, но руки тянуть не стал. За спину убрал, наверное, чтобы точно избежать искушения. Читалось на лице его этакое мучительное желание сомкнуть оные руки на шее одной упрямой ведьмы. — Мало того, что вы позволяете себе… больше, чем следует… даете надежду этому… этому… магу! Хотя… он, кажется, больше и не маг. Не важно… главное, что ваше поведение бросает тень не только на вас, но и…

— Послушайте, — Стася почесала ладонь, которая стала зудеть, намекая как бы, что она все-таки ведьма. — Я к вам в невесты не напрашивалась. Да и вообще… если вы тут жених, это еще ничего не значит.

А то в самом-то деле. Дашь слабину, и моргнуть не успеешь, как вляпаешься в счастливое замужество. Нет, Стасе пока и так неплохо.

Радожский нахмурился.

И подбородок вздернул. Еще немного и шею сломает от избытка родовой гордости.

— Если вам что-то не нравится, то это исключительно ваша личная проблема, — она обвела взглядом всех, кто собрался на пристани.

— Деточка…

— Я устала, — сказала Стася, позволив себе перебить Марьяну Францевну. — Я не знаю, зачем это вам надо, но окажите любезность, оставьте меня в покое.

Не оставят.

Сейчас вот — возможно, если только ненадолго, позволяя ей перевести дух и избегая очередного несчастного случая с превращением кого-нибудь во что-нибудь. Но завтра же вернутся.

Или послезавтра.

Или… главное, вернутся всенепременно.

— Нате от, — под рукой оказался Антошка, который в эту самую руку пирожок сунул. — А то ж маменька моя, помнится, тоже, как оголодает, так прямо спасу нет…

Стася пирожок откусила, чтобы не сказать слов, о которых она потом пожалеет. А пирожок, к слову, оказался ничего таким… мягоньким, с корочкой, что не размякла, со сладкой начинкой и чудо просто.

— От то-то же, — сказал Антошка наставительно. — Ты сперва бабу покорми, а потом уже женихаться лезь…

Что ответил Радожский, Стася не услышала.

К счастью.

Наверное.