Понаехали!

Глава 48 О том, что не всяким знакомцам верить надобно

Книжника Лика обнаружила в той же комнатушке. Нет, она вовсе его не искала, но просто услышала вдруг шубуршание, как будто там мыша преогромная завелась, и решила глянуть. Для порядку. Вдруг и вправду мыша, тогда-то и жаловаться можно будет.

И требовать, чтоб переселили.

Но мыши не нашлось, зато обнаружился давешний книжник.

— Привет, — сказала Лика, подумавши, что, может, так оно и лучше. А то ведь тоска смертаная, тут скоро и с мышами беседовать станешь.

Если поймаешь какую.

— Доброго дня, — Славка почесал кончик носа пером. На носу уже пятно виднелось, и еще одно — на щеке. — Вы еще тут?

— Ага, — Лика приглашения не дождалась и вошла. Бочком. Оно-то, конечно, маменька попеняла бы за невоспитанность, ибо приличные девицы не приходят незваными, но Лика же не виноватая, что её не зовут. Этот вот… он же ж книжник.

А книжники — они все жуть до чего недогадливые.

— Я вчера говорил, чтобы переселили. Все-таки тут довольно прохладно и климат для ребенка не лучший. А…

— Гулять ушли, — сказала Лика, оглядываясь.

Эта комнатка, в отличие от той, которая им досталась, была просторна. Сюда б и четыре кровати влезло б, да для сундуков осталось бы место, а не то как они вчерась маялись, добро свое пристраивая.

Матушка, верно, очень обрадовалась, если прислала целую дюжину сарафанов. И Лилечке еще. Одной только ведьме ничего не прислали, и Лике стало её жаль.

Она-то поделилась.

Ей не жалко.

А ведьма покраснела, видно, неудобно ей сделалось, но отказываться не стала. И правильно. Стеснение стеснением, но не будет же она в одном и том же ходить.

— А ты?

— А я не пошла, — Лика присела на край сундука, который стоял у двери. Огроменный. И по виду старый, может даже древний. И что в нем этакого?

Папенька оценил бы.

— Почему?

— Не знаю… тесно тут, что ли… вот у нас, если гулять идешь, так по-настоящему… ну там, хочешь на речку, хочешь на поле. И верхами тоже можно. Я как-то в ночное ходила, правда, маменька потом ругалася, сказала, что если прознает кто, то замуж не возьмут.

Лика подумала и рукой махнула.

— И ладно бы… чего там хорошего.

— В ночном?

— В замуже.

— А любовь? — Славка склонил голову на бок. Вот ведь… и волосы торчат, и сам лопоухенький, и платье вновь измазал, что один рукав, что другой.

— Любовь… — Лика вздохнула. — Кто ж про неё думает-то? Маменька говорит, что по любви — это не серьезно.

— А как серьезно?

— Так, чтоб человек хороший был. Достойный. Чтоб опора и… правда, папенька наш — такая себе опора, вечно сидит да пишет, пишет… — Лика махнула рукой. — Зато маменька все-то хозяйство держит крепко. У ней не забалуешь.

Славка молчал, ожидая продолжения.

— Чтоб… с деньгами.

— Большими?

— Ну… не знаю. Чтоб на жизнь хватило. Маменька сказывала, что когда она за папеньку пошла, то у него денег вовсе мало было. И терем покосился, и хозяйство вовсе в упадок ушло. Она-то все поправила, но то она… вот моя сестра, она хорошо мужа себе отыскала. Правда… — Лика замолчала, подумав, что навряд ли человеку стороннему хоть сколько интересны перипетии жизни Аннушки.

И самой Лики.

И… и что она вовсе сказать интересного может? Как силки ставить на куропаток да зайцев? Или как по лисьему следу идти? Про охоту глухариную, болота с клюквою и старое дерево с дуплом, где пчелы обжились. Дикие, само собою.

Про медведя, который к этому дуплу ходить повадился, мед чуя, и про то, как она, Лика, однажды полдня на ветке просидела, тряслася жутко, боялась, что медведь почует. А он все кругами ходил, ходил, даже взлезть попробовал, да только не вышло.

Нет, это все… обыкновенное какое-то.

Не изящное.

А он во дворце вот живет. И наверняка знает что-то этакое… только как спросить?

— А… — вспомнилось, что матушка советовала спрашивать мужчин об их делах. Что, мол, за дела они поговорить страсть до чего любят. — Чем ты занимаешься?

И в глаза заглянула.

Как матушка учила. Еще и вытаращилась, чтоб искренней оно гляделось. Ну и чтоб собственные глазья казались большими. Тогда оно красивше. Наверное, получилось, если Славка вдруг порозовелся и взгляд отвел. Мужики, они к женской красоте вообще жуть до чего чувствительные.

— Я… рукописи старые разбираю. В библиотеку… там много чего в сундуках… вот и смотрю, что из того полезное, а что так…

Он засмущался и глядел теперь не на Лику, которая изо всех сил тужилась, глаза пучила, того и гляди треснет, но терпела. Красоты ради.

— И… что так?

— Ну… вот есть список от некоего боярина Профунского, подати, которые он с имения Курки взымает. Три гуся, кур дюжину, перо… — принялся старательно перечислять Славка. — Меду лесного туес…

— Хорошее село, — кивнула Лика, подумавши, что если щеки надуть, то глазищи еще больше станут. Но с другое стороны, как ей с надутыми щеками беседу вести премудрую? Или вот… и так вона, ломит от натуги, а еще выскочат глаза да покатятся. Страху-то будет.

— Хорошее? Мелочь одна…

— Так, село ведь. Селянам проще так, чем деньгою. И то, посуди, им-то когда по ярмарокам ездить? А вот ежели ключник соберет подати, там уж и сам порешит, кого и куда. Мед от в клети, ежели мало, а когда много, то что-то и на торг можно. Из пера холопки подушки с перинами сотворят. А шерсть чесаная, так, ежели с умом, то и вовсе…

Она замолчала, поняв, что вновь не о том говорит.

— …а вот тут, скажем… — Славка вытащил еще бумагу. — Прошение на имя боярина Любознайского от углежогов… просят дозволить им лес валить, и уголь жечь.

— Хорошее дело, — согласилась Лика. — Только надобно, чтоб они после того, как пожгут, новый посадили. А то этак изведут весь лес под корень.

— Понятно, — Славка почесал переносицу. — Мой наставник полагает эти свитки напрочь бесполезными, а мне кажется, что он не прав. По ним многое сказать можно.

— О чем?

Лика присела на сундук, благо, огроменный, выдержит.

— О том, как люди жили прежде. Что ели, что пили, какое держали хозяйство. И с того понять, стали мы жить лучше или нет.

За всех людей Лика не знала, но вот они-то точно жить стали не хуже, ежели матушкиным историям верить.

— Представляешь, прежде в каждом селе своя ведьма имелась, не менее чем с тремя классами школы, — он вытащил из кипы свитков один. — Вот, перечень… и записка докладная на имя Верховной… ей лет триста, думаю.

— Верховной? — подивилась Лика. Она-то слышала, что ведьмы живут дольше, но вот чтобы так…

— Записке. Чудом в наш архив угодила, не иначе… тут список девочек, которым рекомендуется завершить обучение по-за малым уровнем дара. И мест, куда их отсылают… вот ты слышала про Забугорье?

— Неа.

— И я нет… а туда направили ведьму. Тут… вот, еще к этому перечню, докладная на имя казначея. Выделить ведьме Несвяте двадцать пять золотых монет на обзаведение…

Лика покивала.

И подумала, что да, было бы неплохо, когда б ведьма жила, пусть бы и не в Забугорье, кто его знает, где это самое Забугорье, но где-нибудь поместья недалече. Чай, проще было б и луга заговорить, и с водою поладить, и скотьих камней, за которыми маменька в столицу посылала, чтоб, стало быть, и вправду зачарованные, приобресть.

Дешевше.

— Это не единственный случай, — Славка вскочил и руки за спину заложил. Эк его… беспокойство за прошлое-то мучит.

Аккурат, что папеньку.

Даже умилительно.

— Если оглянуться, то относительно недавно ведьмы и маги были распределены по территориям более-менее равномерно, что позволяло добиться того уровня оказания магических услуг населению, который был приемлим если не для всех, то для состоятельного большинства. Что, в свою очередь, значительно повышало эффективность хозяйства…

— Это да, — вставила Лика, уставши глаза пучить. — Ведьмы в хозяйстве зело полезные… помнится, у нашего соседа тем годом едва ль не все стадо подохло. А коровы у него знатные были, круглобокие и молочные. С островов вез. Везти привез, а на скотьего бога денег пожалел. Вот и полегли. Матушка, как прослышала, так своими камнями поделилась.

— Это… тут при чем?

— При всем. Была б ведьма, небось, сразу б закляла стадо от болезней.

Лика покачала головой. Ишь ты, умный, умный, а таких простых вещей не разумеет.

— А… пожалуй, что… в последние десятилетия идет стремительное сокращение. С одной стороны, маги закрывают отделения Гильдии в малых городах и сокращают контингент в средних, мотивируя это недостаточной окупаемостью, с другой — уменьшают набор в Университет, поскольку вновь же магам-выпускникам некуда податься. И получается внутреннее противоречие. С одной стороны провинция остается пустой, с другой здесь, в столице, образуется явный переизбыток магов, что приводит к повышению уровня конкуренции…

Он выдохнул.

А Лика кивнула. На всякий случай. Маменька говорила, что, ежели ничего не понимаешь, соглашайся. Мужчинам понимание — оно так, без особой надобности, а вот любят они, когда с ними соглашаются.

— И это, заметь, я не касаюсь военной сферы, которой нынешние маги спешат избегать, пользуясь лазейкой в уставе Гильдии. Раньше служить было почетно, а теперь… только те и служат, которые желают за отцом боярскую шапку принять, да и то стараются, чтобы поближе, побезопасней…

— Оно и ясно, — Лика погладила крышку и задумалась. — А… другие, которым податься некуда?

— Кто-то и подается на службу, но этого недостаточно… категорически. Мы долго жили в мире, но именно из-за сильной школы магов, а она теперь, пусть даже Гильдия и отказывается это признавать, пребывает в полном упадке.

Он потер переносицу.

— Извини… я просто… отцу записку давал. И не только ему. Он-то как раз понимает, но понимать — одно, а изменить что-то… не все согласятся на перемены. И… неспокойно, — признался вдруг Славка, поежившись. А потом вдруг предложил. — Хочешь, я тебе крепость покажу? Старую еще?

— Покажи, — согласилась Лика, ибо дальше слушать про магов ей ну совершенно не хотелось. Да и глаза болели от долгого выпучивания.

Надо было от маменьки не отмахиваться, а послушать, как еще красоту на себя наводить.

Или не маменьку, но сестрицу старшую?

Она-то в красоте толк знала, да…

— На самом деле дворец состоит из нескольких уровней, — Славка подскочил и быстрым шагом вышел из комнатушки. Едва не сшиб, оглашенный. И главное, ноги-то длинные, что у журавля, идет, версты шагом меряет, а Лике пришлось юбки поднять, чтоб посперь за ним. Она и подняла, подумавши, что этого точно в маменькиных наставлениях не было. — Я отведу тебя в самый… скажем так, основной, с которого все и начиналось. Если верить семейной легенде, то когда-то давным-давно тут стояла маленькая крепостица…

Он остановился перед стеною и погладил её, а стена взяла да разошлась, будто не каменная вовсе. Лика тоже погладила, но перед нею стена расходиться не стала. Чуяла, что ли, что Лика этой стене посторонняя? Не важно.

Главное, лестничка появилась узенькая, тесненькая, по такой не всякая баба протиснется. Вот Лика еще сумела, а маменьке тяжко пришлось бы.

— Идем же… — Славка взял за руку и за собой потянул. — Не бойся.

— Я и не боюсь.

— И правильно. Она не причинит вреда… когда-то давно мой прапрапрадед то ли спас ведьму, то ли она его спасла, то ли все вообще иначе было, а как взаправду — кто знает, летописям я особо не верю, уж больно одинаково все рассказывают, стало быть — врут.

От этакого выверта мужского разуму Лика едва не споткнулась. А может, не от выверта, а от ступенек, узеньких, как ногу поставить, но при том высоких. Славка-то ничего, скачет с одной на другую, выше и выше, и не боязно ему! И главное, не понять, где они. Слева камень, справа тоже, а сзади темень кромешная и что-то Лике подсказывало, что не след головой крутить.

Идти надобно.

Поспешать.

Она и поспешала, как умела.

— Главное, что в те стародавние времена маги с ведьмами не больно-то ладили. А тут случилась любовь… и еще хазары напали. Тогда они много гуляли по Беловодью, грабили, насильничали, в разоренье вводили страну. Добавь междуусобицы меж старыми родами. В общем, не было порядку.

— Маменька говорит, что, где хозяина нет, там и порядку не будет.

— Мудрая женщина… в тот год хазары подошли к крепостице. Все-то вокруг пожгли, и её предать разоренью желали. А ведьма… ведьма вышла и сказала слово, и не стало хазар.

— Как?

— А вот об этом история умалчивает. Не знаю… может, отошли, а может, мор какой случился. Или еще что… хотя когда годом ранее ведьма наслала проклятье и город Вышковец обезлюдел, тогда так и написали. А тут скромненько так… не стало.

— Потонули.

— С чего ты решила?

— Так… просто решила, — Лика пожала плечами. — Может, воды поднялись и все… озеро-то глубокое, небось, не искали.

— Не искали, — задумчиво произнес Мир. — Что ж… главное, что тогда-то и стала крепостица местом, с которого Беловодье нынешнее началось.

А лестница, слава всем богам, закончилась. Лика ажно запыхалась вся, что от ступенек этих, что от бегу. Главное, остановились вновь не пойми где, перед дверцою махонькой да темной, вона с виду старая, но видать, что ухоженная. Что железные полосы, дерево крепящие, ржой не тронуты, что петли маслом поблескивают.

— Когда-то давным давно меня сюда отец привел, — Славка толкнул дверцу и она отворилась беззвучно. Он же отступил в сторону, позволяя Лике пройти первой. А как пройти? Тут место узенькое, и дышать-то тяжко… — Я сперва и не поверил, что такое возможно…

Какое?

Любопытство взяло верх, и Лика шагнула к порожку. А за ним… они поднимались, но чтоб вот так… она вдруг поняла, что стоит на махонькой площадочке, которая высится и над стенами крепостными, и над самим теремом. И что терем этот глядится вовсе кукольным, махоньким.

Кто бы иной испугался, а у Лики просто сердце застучало быстрее от этакого чуда. Слева и справа чернотой заговоренной расстилались воды Ильмень-озера. И солнце золотило их, правда скупо, редко. Небо же казалось близким, облака на нем — что клочья пуха, аккурат, которые были, когда маменька решила подушки пересыпать…

— Красиво как… — выдохнула Лика и оглянулась.

И…

Славка осторожно прикрыл дверь, которая взяла-то да и сгинула, словно не было её, оставив пустую каменную стену, а после шагнул к Лике и, заглянув в глаза, спросил:

— Кто ты такая? И что тебе от меня надо?