Понаехали!

Глава 51 Сказывающая о том, что государи — тоже люди

Государь оказался человеком… обыкновенным.

Вот этого Ежи, пожалуй, менее всего ожидал. Ведь государь же. Батюшка. Солнце в очах подданных… солнце и вправду слепило, яркое ныне выдалось, пробивало лучами тонкие стеклышки, и государь кривился, морщился, заслонялся рукою.

На портрет свой, к которому Ежи за долгие годы службы привык, он походил весьма и весьма отдаленно. Следовало признать, что в портрете и величия было поболе, и важности, и грозности.

— Стало быть, чары? — уточнил государь, кривясь то ли от избытка солнца, то ли от новостей.

— Чары, — согласился Радожский, покосившись на Ежи. А Ежи кивнул, что, мол, так и есть. Чары. Правда, он-то понятия не имеет, какие именно и кто чарует, и чего хочет, но что-то в глубине души подсказывало, что вряд ли пожелают всяких благ миру и сущему.

Уж больно темные чары.

Едкие.

Даже солнце их растопить не способно оказалось.

— А это ведьмак? — государев палец ткнулся в Ежи. И пришлось опять кивать, уже виновато, ибо, конечно, ведьмаком быть неплохо, но вот чтобы обученным.

Серьезным.

Полезным государю-батюшке.

— И давно?

— С месяц, — вынужден был признать Ежи.

— Освоился?

— Пытаюсь, — получилось жалобно. — Не все выходит… но я стараюсь.

— И молодец.

Отчего-то государь нисколько вот не удивился, будто бы случалось ему встречаться с ведьмаками. Или вовсе знал он о них побольше, чем Ежи.

— Книгу передали? — Луциан привстал с кресла и, поморщившись, опустился в него, руками живот накрыл и пожаловался. — Пучит…

— Книга есть, — Ежи решился поглядеть на царя.

И еще.

И…

— Это хорошо… стало быть, взаправдошний, — Луциан вытянулся в кресле, обеими руками живот удерживая. — Ведьмаки нужны… в прежние времена-то их имелось, а после вот взялись и повывелись. Думаю, повывели, но… так неможно. Ведьмаки — твари зело полезные…

Ежи приободрился.

Глядишь, и выйдет… что-нибудь.

— …особенно, когда при книге… — государь помял бок. — Что скажешь, ведьмак?

И уставился на Ежи прозрачными серыми глазами, будто и вправду ожидая, что скажет он… что? Он понятия не имеет, что нужно говорить. Заверить в преданности?

Поклясться служить?

Или…

— Вас прокляли, — само собою вырвалось. — Извините.

— Ничего, — махнул рукою государь. — Дело житейское…

Может, оно, конечно, и так. Ежи ведь ничего-то про дела государевы не знал, может, проклятья и вправду тут столь же обыкновенны, что тараканы в дурных корчмах.

— И давно? — уточнил государь, голову склонивши, уставившись на собственное брюхо, которое разом округлилось.

На него же воззарился Радожский, до того стоявший тихо.

После перевел взгляд на Ежи.

И снова на государя.

— Думаю, что да… — Ежи решился сделать шажок. И еще один. — Мне бы поближе… я, конечно, не большой специалист…

— Я ничего не вижу, — счел нужным заметить князь.

— Ты маг. И я маг. И… все-то тут маги, а мы, следует признать, видим лишь силу, своей подобную. В том-то и беда. Еще батюшка мой сетовал, что прадед наш ошибся, не став вмешиваться в свару… что ведьмаки, конечно, великую опасность представляли, но и пользу несли немалую. И что изничтоживши дурную кровь, мы проблему не решили… мне раздеться?

— Не стоит, — Ежи смутился. — Я и так вижу… давно сидит. Очень давно… оно подле сердца, а вот корни пустило внутрь… спина давно побаливает?

— Да уж не один год.

— И ноги отниматься стали?

Государь, помедливши, кивнул. А после сказал:

— Кликни-ка Гурцеева… а ты смотри, ведьмачок. И спрашивай. А то же ж треснешь от избытку любопытстся.

Трескать Ежи точно не собирался. И не то, чтобы его любопытство мучило, но… почему и нет? Он осторожно коснулся руки государевой, и поморщился: тело того переполняла тьма. И была она давно, обжилась, обустроилась, пустила тонкие нити во все-то костички, оплела жилы кровяные, пленила сердце и печень, и в желудке шаром поселилась, отчего тот и перестал пищу принимать.

Но вот что со всем этим Ежи делать?

Снимать?

Да тут… не снимешь уже. Сказать? А ну как разгневается государь. Как бы и вовсе не обвинил Ежи в бездействии. И…

— Что с ними случилось? С ведьмаками. Ведь был же… круг, знаю, был. И… ученики были. И…

— Все-то было, — государь глядел спокойно и Ежи осознал, что тот понял все.

Правильно понял.

И…

…если попытаться локализовать отдельные узлы и каждый вычистить? Не за раз, но потихоньку… правда, Ежи не уверен, что главный, основной, станет ждать.

— Сам я знаю не так, чтобы много. Все ж и меня учили своей истории. История, она, если разобраться, у каждого собственная. Как и правда… так вот… во времена оны, когда случалось земле раздробленною быть, от того не было никому пользы. Маги сами по себе, друг от дружки городятся, когда воюют, когда… лучше б воевали. Ведьмы вновь же… силы у них было, но не всякая сила во благо. Люди выживали, кто как умел. Сюда и хазары ходили, что к себе, и булгары, и собственные, порой, хуже чужих… темные времена. Страшные. Тогда-то и случилось предку моему силу обрести немалую. Сперва он Китеж под руку взял, оборонивши от хазар…

Проклятье на прикосновени Ежи отозвалось всплеском тьмы, которую он поглотил. А после, осторожно, стараясь не потревожить крупные узлы, потянул к себе нити.

— …после ближние земли. А там уж пошло… многим оно, конечно, не по нраву было. Но нашлись и те, кто поддержал. Людям и подавно… всяко лучше жить на земле, где закон есть закон, а не воля мажеская. Да, не спорю, всякое случалось, — государь поморщился, но велел. — Ты тяни, ведьмак… тот мой предок тоже из ваших был… правда, до него ведьмаки как-то, как и маги, наособицу держались. Когда и помочь могли, когда… говорю же, не всякая сила во благо, а дар светел.

Нити таяли.

Текли к Ежи силой, которую тот принимал и пил, и казалась она ему горько-сладкою, как хмель перебродивший. Тихо открылась и закрылась дверь, стало быть, Радожский вернулся, да не один, но с боярином вида столь грозного, что поневоле в голове мысли появились… недобрые.

— Тот мой предок дар свой обрел и усилил, когда с ведьмою связался. Сильная женщина была, да… и многое сделала. Она-то и решила, что надобно ведьм собрать под крылом государевым, защитить, оберечь… научить. Многое зло шло от зла же, от людского непонимания и страха. Тут ведь как… ведьмы могут усилить собственный магов дар. Сила отдается, и сила пребывает. Вот… всем оно выгодно. Было.

— А сейчас?

— Сейчас… вроде и времена спокойные… куда спокойнее тех. И ведьм больше не топят, не палят, не оставляют в лесу волкам на съедение, да только и тех, что могли словом да жестом мир переменить не стало. Маги… тоже… вона, учат их, учат, движут науку вперед, чего-то там рационализируют, преобразуют, улучшают, но с каждым годом их все меньше, а сами собой слабее. Нет, когда-то не туда мы повернули… да только… — он скривился. — Тяни, ведьмак…

— Не уверен, что вытяну, — признался Ежи. — Оно очень давнее… даже не год, годы.

Он и сам не знал, откуда в нем эта уверенность.

— Это еще от батюшки…

— Государь? — прогудел боярин, поглядывая на Ежи с великим неодобрением.

— За дело… за обман… — государь приподнялся, и боярин поспешил руку подать. — Все одно к одному… сколько ни откладывай, а платить придется… хорошо, если мне, а не сынам моим. Ты, друже, не злись… видишь, ведьмака нашли. Настоящего. Глядишь, и сладится…

— Еще и ведьмака, — с какою-то непонятною обреченностью произнес боярин. — А я тут…

— О смуте упредить?

— О ней.

— И кто собирается?

— Скорее уж надо говорить, кто не собирается… — рука у боярина оказалась широкою да смуглою. — Не понимаю только, с чего вдруг… Медведев-то, пусть и многим недоволен был, но человек верный, я с ним еще когда воевал. Или вот Крумчинский. Или… будто разум потеряли.

— Потеряли, — согласился государь, уставившись на Ежи. А тот, вычистив тонкие нити, распутав клубок, который животу мешал, отступился.

— Надо постепенно, — голос прозвучал на редкость хрипло. — Если за раз все, то… не сдюжу. А вот потихоньку когда, и то… боюсь… вовсе не выйдет. Только временно.

— Временно — тоже неплохо, — согласился Луциан Третий и с помощью боярина подошел к окошку, оперся на парапет, сощурился, глядя на солнышко. — Вечереет…

— И тьма кипит, — вырвалось у Ежи, которого подпихнул в бок князь, чтоб, мол, не смел он тревожить государя своими домыслами.

— Кипит… пора, стало быть… так вот, в годы те давние маги, понявши, что в объединении есть своя польза, скоро избавились от тех, кто объединяться не желал. Мои… предки не мешали, решивши, что пусть меж собой грызуться, лишь бы к вящей пользе государственной. Чтоб ты понимал, заняло это не год и не десять лет даже… сменился сын Хельгена, его внуком, а после и правнуком, когда все-то стало, как оно есть. Старые рода держались наособицу, Гильдия кормилась с рук царевых, ведьмы… ведьмы были наградою, которую заслужить надобно, ибо верховная, от супруги Хельгена власть получивши, а с нею и память, умела распоряжаться и тем, и другим. Ведьмаки же… они короне не кланялись, не спешили служить, не приносили клятв. Они хранили верность старым богам, а с ними и память о том мире, когда меж богами и людьми никого-то не было. И так уж получилось, что эта память стала опасна для всех… мир-то сложился новый. Со своими порядками, в которые ведьмаки никак не вписывались.

— Их… вырезали?

— Не знаю, — государь покачал головой. — Возможно… о таком не рассказывают потомкам. Но… одни сгинули, с другими случилось несчастье, третьи утратили разум. Если кто и оставался, то предпочитал уйти от людей и мира. А вскоре и вовсе ведьмаки стали считаться страшною сказкой. Но… коль книга у тебя, то спроси. Расскажет. Только… она опасна.

— А…

— Мой предок тоже был ведьмаком. И свою книгу я храню, но я не он… никто-то больше из нашего рода не унаследовал того дара. Книга вот есть. Порой… позволяет заглянуть, но цену берет высокую. Тьма всегда берет высокую цену. Может, пожелай кто избрать этот путь, она бы не отказала. Только… зачем?

И вправду, зачем связываться с тьмою, когда есть иные варианты?

— Государь, — это было произнесено с упреком.

— Нет, друг мой, время… время пришло… отвечать… — он погладил живот. — Ишь ты, и не болит, почитай… мир не может оставаться недвижим. И когда-то предки мои, державшие власть в своих руках, оказались на краю. А потому, дабы с краю этого не… сверзнуться, скажем так, властью и поделились, нарушив старый обычай, еще от богов доставшийся. Тогда это казалось разумным. Да и боги… в храмах ныне жрецы обретались, а не боги. Вот… и вместо того, чтобы объявить смотрины и выбрать женщину по сердцу, а с нею и благословение божини, мой прапрадед взял в жены боярскую дочь. Что, может, и неплохо, но… ишь, погляди, и вправду будто туча… злая сила. И женщина злая. Обиженная… так вот, тогда-то у них сладилось, да… а новый порядок многим приглянулся. И сына своего он оженил также, на женщине боярского рода, хорошей крови, немалой заслуги. А тот своего… и повелось. Так вот, мой отец некогда пожелал и этот обычай сменить. Уж больно душила его власть боярская. И решил он, что, если и женить меня, то на чужачке, чтоб крови хорошей, силы немалой, но без родни многочисленной, которая уж очень многого желала. Тогда и заключил договор.

Ежи поморщился.

Опять договор. И надо полагать, с клятвою связанный, если так от аукнулся.

— Невеста прибыла ко двору… и всем-то показалась хороша. Ликом бела, румяна. Норовом тиха. Послушна. Да только…

Он замялся, явно не желая ворошить прошлое, но и не умея отступить.

— Ведьме она не глянулась. Еще не Эльвирке, до неё была… и не Верховная, нет. Просто старая из тех, которые обыкновенно дел человеческих старались держаться подале. А тут сама во дворец явилась… как? Кому ж ведомо… сказывают, что есть во дворце ведьмины дорожки, лишь им способные открыться. Может, и так. Само это место стоит на ведьминой крови, на ведьмином слове. Она же пришла ко мне и отцу моему. Я испугался. Я-то… не слишком жениться хотел, пусть и невеста… рядом с нею я совершенно терялся, вдруг забывал обо всем. Становился… это теперь-то понимаю. Тогда казалось, что это и есть любовь. А ведьма сказала, что темная кровь, дурная, проклятая.

— Мертвая, — произнес Ежи раньше, чем понял.

— Да, именно. Мертвая, — попробовал государь это слово. — И сказала, что отослать эту девку надобно.

— Не послушал государь, — Гурцеев покачал тяжелой головой.

— И без того скандал знатный вышел… были договоренности. Обязательства. Клятвы… её выдали за мелкого боярина, присовокупивши к приданому, и без того немалому, изрядно земель. Званием одарили княжеским. И услали подальше от столицы. Её бы и вовсе… но еще в договоре писано было, что никто-то вреда не причинит. А договор тот кровью заверялся. Вот и…

— Она вернулась?

— Полагаю, что так… за нею приглядывали сперва. И за родней её, но ничего-то этакого и не было. Жила тихо. Детей не прижила… муж у ней слабым оказался, склонным к винопитию, играм, ну-да это не редкость. Случается. Он и помер-то года этак через два после свадьбы.

— Сам? — уточнил Ежи.

— Тогда-то мнилось, что сам. Подавился вишневою косточкой, чему свидетелей имелось немало. Пир очередной… она-то недолго горевала. Вышла вскоре замуж за Димитриева, правда, испросив высочайшего благословения. Ей, пусть и не сразу, но дозволили, тем паче сам боярин просил… ему-то государь не отказал. Хороший человек… был.

— От веры родной отступился, — похоже, у боярина Гурцеева относительно хорошести неизвестного Ежи боярина собственное мнение имелось.

— Так-то да… однако тут уж его совесть.

Луциан Третий повернулся к Ежи.

— Дочка у них родилась. Еще тогда, когда только-только появилась она, Димитриев явился ко мне. Не один. С женой своей. Красивая женщина. Даже теперь красивая. Хотя моя-то Прекраса ничуть не хуже, да… он-то молчал с большего, а она про договор напомнила, про то, что дано слово было, что дети её на трон взойдут. И что она с обманом смирилась и готова простить, если я не отрекусь от данного отцом слова.

Гурцеев нахмурился.

Сильно так.

И Ежи понял, что он-то об этом договоре ничего не знал.

Как и Радожский. Видать, дело-то было не самым приятным, когда государь и ближним своим людям сказывать о нем не стал.

— Всего-то и надо было, что новый ряд заключить… — произнес государь презадумчиво. — И сам не знаю, почему не согласился… род-то крепкий, богатый. И там, у нее-то тоже… не просто так девица, цесаревна царьградская… а я вот…

— Боги не попустили, — произнес боярин, голову склонивши. — Уж прости, государь, может, она там и цесаревна царьградская, да только…

Он тяжко вздохнул.

— Там оне давно с дурною силой балуются… и всякое говорят. Нехорошее…

Царь кивнул, соглашаясь, что, может, так оно и есть. Правда, Ежи, конечно, крепко сомневался, что причиной отказа стали слухи. Скорее уж нежелание государя связываться с новою родней.

— Отказал я ей. Муторно было, тяжко, но отказал… в глаза глядючи. А сердце просто из груди рвалось, думал, вовсе на части развалится. Она же… усмехнулась только и ответила, что я глупых людей слушаю, что… не сыскать мне было бы жены лучше. Как и сыну моему… и что все еще повернется.

— И ты попустил такие слова…

— Посчитал её женщиною обиженной. А с женщиной воевать как-то оно… не с руки. Да и клятва опять же… не мог я её тронуть. Боярин же в ноги упал, просил прощения за жену… гордая она. Сколько лет прошло, а так и не свыклась, что боле она не царевна ахеянская, но лишь обыкновенная боярыня. Я… простил. Что еще делать оставалось? Говорили. Договорились вот. Я дал дозволение храмы ставить. Пусть и на его землях, но все иной веры… жрец, помнится, долго мне после пенял, все твердил, что раскол случится, что пойдет царьградская ересь да по земле беловодской. Но как-то вот… не пошла. Храм-то и то один лишь стал. Я узнавал. Пусть жрецов для него из самого Царьграда выписали, но и что? Посылал я туда и дознавателей, чтоб пригляделись, и у ведьм спрашивал. Люди, как люди. Обыкновенные. Не без греха. Один играть зело азартен, другой полюбовницу завел… но так… школу открыли. Детишек учили.

— Вере иной?

— Все больше грамоте да счету… честно говоря, через них-то придумка и пришла. Подумалось, что, коль уж они там, в Царьграде, не чураются люд простой учить, то и нам здесь негоже… но так вот. Она-то на прощание бросила, что Боги все видят и не попустят оскорбления. Что… иные клятвы должны быть соблюдены, раз уж сказано было слово.

Сказано.

Взевшено. И кровью запечатано. Ежи обменялся взглядом с князем, который, кажется, лучше других понимал, что произошло.

— Меня маги смотрят, — сказал государь. — Каждый день от… и на проклятья тоже.

— Смотрят они… чтоб еще видели, — вздохнул боярин.

И Ежи согласился, подумав, что во времена-то прежние он вот тоже много куда смотрел, да только мало что видел.