Понаехали!

Глава 34 Где случается заглянуть в прошлое, но толку от этого никакого

Ежи ходил по свитку еще дважды, надеясь, что увидит еще хоть что-нибудь, что поможет ему разобраться с проклятьем. И пусть всякий раз получалось у него легче, проще, но вот нового…

Он вытер кровящий нос и головой покачал.

— Не выходит.

— А что ты хочешь, чтобы у тебя вышло? — поинтересовался Евдоким Афанасьевич, который за этими вот экзерсисами наблюдал с немалым интересом.

— Не знаю.

— Вот потому и не выходит.

— Должен же быть способ снять проклятье, — Ежи прошелся по залу, который приспособил под собственную лабораторию. Благо, лаборатория в нем некогда и размещалась, а потому зал мог похвастать, что стенами каменными, изрядной толщины, что столь же каменным и надежным полом, ко всему и гладким. На таком руны чертить — одно удовольствие.

— Должен. В теории, — согласился Евдоким Афанасьевич. — Но порой теория с практикой весьма разнятся.

Это не то, чтобы смущало Ежи, скорее уж заставляло вновь и вновь возвращаться к книгам. Особенно к той, которая…

…она оказалась с характером.

И с силой.

Пропитанная чернотой от первой до последней страницы, она не всегда позволяла Ежи эти страницы листать, так и норовя подсунуть что-то, что сама полагала полезным. Вроде как проклятья на бесплодную землю. Или вот классификации темных родников.

Хотя классификация — дело нужное, но вот…

…проклятьями книга его тоже баловала, выбирая порой столь изощренные, что поневоле к горлу подкатывала муть от мысли, что кто-то ведь выдумал все это.

И не только выдумал, но и в жизнь придумку воплотил, проверяя теорию практикой.

И книга соглашалась, что да, так оно и есть, что она-то, как порядочный артефакт, сиречь, предмет рукотворный, собственным воображением не обладает, но лишь хранит знания.

Сжечь бы…

…мысль появилась и… пальцы обожгло ледяным пламенем.

— Извини, — повинился Ежи, прикасаясь к разом побелевшим страницам. — Это я не на тебя злюсь. На себя. И еще вот на это все…

Он потер переносицу.

Глаза болели. Голова тоже болела, но по-разному. В макушку будто гвоздь раскаленный вбили, виски ломило, а затылок налился тяжестью. И казалось, что стоит повернуться, дернуться, хоть немного, и эта самая голова свалится, покатится.

Ежи положил ладони на страницы, которые гляделись чистыми.

— Ты ведь куда старше, чем кажешься, верно? — он был уверен, что книга, если не слышит, то всяко понимает его. — И твой прежний хозяин, подозреваю, догадывался, что о возрасте твоем, что о сути, но предпочел сделать вид, что ты — просто так, для записей.

По страницам пошла едва заметная рябь. Показалось, что там, в глубине — хотя какая в книгах может быть глубина — скрывается нечто древнее, темное и недоброе. Хотя… Ежи крепко подозревал, что древнее в принципе сложно назвать добрым.

Времена иные были.

Понятия.

— Он был самоучкой. Я ничуть не лучше… но если подумать. Исключительно в теории… в теории я когда-то неплох был, у меня даже по натурной философии стоит отлично. Так вот, если в теории… ведьмаки не выжили бы само по себе. Значит… значит, должен быть источник.

Темное замерло.

А рябь усилилась. И показалось, что страницы стали мягкими, что еще немного и сам Ежи провалится туда, и что вряд ли у него выйдет вернуться.

— Не шали, — сказал он без особой надежды. — Я ведь не враг тебе. Я просто пытаюсь понять.

Пальцы все-таки увязли. И наверное, это должно было бы вызвать беспокойство, но не вызвало. Ежи… не то, чтобы доверился, доверять древнему и темному — так себе идея. Но вот деваться-то ему некуда. И потому…

…мир привычно изогнулся, готовый меняться в тот, другой, существовавший… когда? Книга не знала. Она и время-то иначе воспринимала.

И людей.

Тот, который был до Ежи, боялся. Её вот боялся. И страх этот мешал ему говорить. Он, тот, который был до Ежи, обладал силой, но пользовался ею редко, предпочитая казаться обыкновенным. И книге было странно.

Да, пожалуй.

…тот, который был до Ежи, взял её в руки там, возле черного истока, сам не понимая, зачем берет. И уже после книга позволила ему думать, что она пуста.

Нет, порой она отзывалась, но звали её редко.

А раньше?

Раньше… была тьма. Долго. Как долго? Другой, до тьмы. Дом. И голос его, который доносится до Ежи словно бы издалека. Этот голос спокоен и сух. Он произносит слова, зная, что книга запомнит каждое.

— Таким образом считаю необходимым акцентировать внимание на сложившейся ситуации, которая не может не вызывать беспокойства. Точка.

Молчание.

И странно… нет, не видеть. Скорее воспринимать пространство.

— С одной стороны усиление Гильдии магов и централизация власти необходимы для создания крепкой государственной структуры, но с другой их отчаянное нежелание считаться с ведьмаками дает основания предполагать, что в дальнейшем Гильдия сделает все, чтобы уничтожить тех, кого полагает соперниками. Точка.

И снова пауза.

Долгая.

— Круг не имеет права и дальше игнорировать опасность. Следует признать, что, в отличие от магов живой силы, мы не только малочисленны, но и разрознены. И пусть это происходит вследствие особенностей нашего дара, однако нам необходимо пересмотреть старый порядок. Очевидно, что следует обратить внимание на поиск и выявление новых одаренных или хотя бы тех, кто потенциально способен принять дар. Проведение инициации темным источником, несомненно, опасно, однако при предшествующей подготовке шансы на успех весьма неплохи. Также стоит задуматься над организацией школы, где молодые ведьмаки получали бы некое стандартизированное образование, что позволило бы им в первые, самые сложные годы, управиться с собственным даром, а нам дало бы возможность в создании…

Книга не позволила дослушать.

Вновь пошла рябь.

И… нет, не глубже, или все-таки…

— Послушай, Темногор, — этот голос был другим, как и человек, говоривший. — Тебе сейчас кажется, будто жизнь твоя окончена, что не совсем верно.

— Я не хочу быть ведьмаком! Я маг!

— Ты был магом, но темные источники переменили твою суть. Сила никуда не делась, но стала иной.

— Вы… не имели права!

— Я?

— Это… это вы виноваты!

— В том, что ты пришел на мои земли? Или же в том, что пробрался к источнику? В том, что выпил из него? Уснул подле? Позволил силе перемениться?

Тишина.

И нервное дыхание. Злость, которая ощущается остро. Книге она по нраву.

— Я… я просто… я не знаю!

— Не знаешь, но правда в том, что твой источник был слаб и нестабилен, верно? Именно поэтому ты и слышал зов.

— Никто меня не звал!

— Осознанно — нет, но ведь не просто так ты пришел сюда? И до источника добраться, поверь, не каждый сумеет. Они разумны.

— Темные источники?

— Отчего же только темные? И светлые тоже. Это не совсем тот разум, который понятен тебе или мне, скорее уж он является эхом того, высшего, который люди именуют божественным. Они — та сила, что некогда создала сам мир во всем его великолепии.

— Темные?

— И темные в том числе. Без тьмы невозможен свет, как без света невозможна тьма. Представь, если бы все жили вечно…

— Все равно…

— Ты упрям, но это неплохо. Упрямство необходимо, чтобы сладить с ним.

— С кем?

— С источником, который ныне в тебе. С силой, что он дает. С собой, в конце концов, если хочешь остаться человеком.

— А… если нет?

— Тогда мне придется тебя убить, — произнесено это было спокойно и даже равнодушно, хотя книга сохранила отпечаток острой боли, словно тот, кто это говорил, знал, сколь непросто исполнить подобное обещание. И потому-то он продолжил. — Ведьмаков никогда-то не бывало много. Сейчас нас, тех, кто позволил именовать себя старшими, тринадцать.

— Ведьмин круг!

— Поверь, ведьмы тут совершенно не при чем. Скорее уж наше количество равно числу существующих источников, за которыми мы и приглядываем.

— Зачем?

— Тьма весьма многолика. Она поит не только тварей ночных или нелюдей…

— Нелюдей надо уничтожать.

— Зачем?

— Они вредят людям!

— Вредят, но и люди далеко не добры. Пустошник не заведется в доме, если за домом следят. Крикуша не поселится там, где не пролилась невинная кровь. Водяница не появится на пустом месте. Сперва необходимо, чтобы девица добровольно рассталась с жизнью, а стало быть, отдала тьме свои боль и отчаяние. Они-то и перерождаются.

— Но…

— Мир куда сложнее, чем тебе кажется, мальчик. И скоро ты в этом убедишься.

— Тогда… что делаете вы?

— Мы приглядываем за источником, в который стекаются слезы и мольбы, кровь и обиды, клятвы мести и сама месть. Мы не позволяем плодить ему вовсе уж кромешных тварей, беря на себя право суда.

— Суда?

Книга вновь задрожала, но Ежи не готов был упустить её. И позвал. И та повиновалась.

— Третьего дня люди барона Заверзина вырезали деревеньку его соседа. Вырезали всех, не пощадив ни старых, ни малых, а мертвецов после сожгли, пепел развеяли. Только боль — не пепел, в воздухе не уйдет. И источник заговорил об обиде. Он уже готов был родить тварь из тех, о которых не в каждой книге напишут. Но я предложил им обмен.

— Им?

— Душам. Сегодня я сотворю проклятье. И барона не станет. Как не станет и тех, на чьих руках кровь.

— Вы… вы…

— Мы.

— Но я не хочу!

— Тогда уходи.

— Куда?

— Домой. Правда… весьма скоро ты ощутишь, что сила в тебе желает выхода. И что она, будучи частью источника, притягивает чужую боль. А эта боль сводит тебя с ума. Мой прежний ученик не сумел справиться.

— И вы его убили?

— Мне пришлось, — и вновь Ежи ощутил эхо печали. — Барон виновен. И не только он…

— Он… он маг. Я знаю, — теперь в голосе мальчишки звучал… нет, не страх, скорее восхищение. — Он очень сильный маг! И никто-то… в прошлом году его воевать приходили! И он самолично одолел трех вражьих магиков! И ведьму тоже…

— Да, силой его боги наградили. Ума бы еще, тогда бы, глядишь, и не пришлось мучиться. Но… запомни. Ведьмаков не любят не потому, что они с тьмой якшаются, но потому что против нашей силы не устоит ни маг, ни ведьма… сегодня ты сам увидишь.

— Но… но…

— Послушай, Темногор, боги привели тебя ко мне. И это хорошо. Мне нужен ученик. Я… устал. Я давно стою стражем на этой земле. И действительно устал. Потому… просто ляг. Поспи.

И книга запомнила легкий всполох силы.

А потом прикосновение.

— Дети, — с легким упреком произнес ведьмак. — Какие же вы, однако, дети… и ты, тот, кто появится, когда придет время…

Показалось вдруг что мир истончился, готовый слиться с тем, которого уже не существовало.

— Я попытаюсь переменить все, но… пути богов неисповедимы. Не бойся своей силы. Не позволяй ей взять над собою верх. Гнев и зависть — твои враги…

…голос затихал.

А потом и вовсе стих. И книга притворилась обыкновенною. Она даже позволила проступить на листах строкам, наверное, важным, может, даже нужным, но Ежи, сколь ни силился, не сумел прочесть. Перед глазами все плыло, и пусть головная боль ушла, но теперь сама голова казалась Ежи легкою.

Будто пустой кувшин.

Он хотел было подняться, но не смог.

И вздохнул лишь, когда на колени взобрался Зверь. Обнюхав лицо Ежи, кот заурчал, как показалось, с немалым неодобрением.

— Она… живая. Представляешь? — Ежи хотел было поднять руку, погладить кота, но не сумел. А потому просто закрыл глаза и позволил себе раствориться в кошачьем урчании.

И сидел так, наверное, целую вечность.

Но потом вечность закончилась. Конец этот знаменовался скрипом двери, причем Ежи готов был поклясться, что еще утром дверь открывалась совершенно беззвучно.

— Не помешаю? — раздалось тихое.

— Нет, — он сумел произнести это простое слово. И обрадовался. Потом открыл глаза и обрадовался снова, что вновь же, способен.

— Уже вечер, — произнесла Стася с некоторым упреком. — А ты здесь целый день. Ты здесь. Я там. Тоскливо.

— Извини, — Ежи хотел было встать, но не решился, крепко подозревая, что тело его еще не столь послушно, как хотелось бы.

— Радожский уехал. Обещал завтра вернуться. Мой родственник появился. Формально родственник. Радожский, да и Евдоким Афанасьевич уверены, что от меня не отстанут. И надо во дворец. К государю. Где я и где государь?

Она огляделась, но ничего-то нового не увидела. Комната… обыкновенная, разве что на окнах шторы из тяжелой ткани, которая и за пару сотен лет не стала менее тяжелой, плотной.

Стол с книгой.

Полки.

И книги. Шкатулки, в том числе с каменьями.

— У тебя кровь идет. Из носу, — Стася обошла стол и протянула платок. — На вот. Наклони голову, прижми подбородок… вот так. И держи.

— Извини.

— За что?

— За все… я… не знаю, по-моему, ведьмак из меня еще хуже, чем маг. Из Гильдии письмо прислали. Приглашают на официальное освидетельствование.

— А ты?

— А я не пойду, — кровь Ежи теперь ощутил. И то, что шла она, судя по всему, давно, если замарала и лицо, и воротник, и кажется, кафтан. — Правда, тогда меня исключат с позором.

— И?

— И пускай себе… какой смысл мне состоять в гильдии, если я больше и близко не маг? А если они что-то такое поймут? То есть, официально ведьмаков не существует… как я понял, много чего официально не существует, но вот… подозреваю, что не все так просто.

Кровь не останавливалась.

Она была легкою, что вода, и Ежи лениво подумал, что если не справится с этой водой, то она из него вся-то и вытечет. Что тогда?

Определенно, ничего хорошего.

— Сиди смирно, — велела Стася и встала за креслом. Она положила пальцы на виски, сдавила легонько, но почудилось, что еще немного и кости треснут, что сахарные. — Если ты ведьмак так себе, то я ведьма тоже… так себе. Но попробую.

От пальцев её исходило тепло. И только теперь Ежи осознал, что замерз. Что еще немного, и он вовсе околеет. А ему нельзя. Никак нельзя. И сам потянулся к этому теплу, стремясь впитать в себя как можно больше, но тотчас заставил отступить.

Не хватало.

Стася ведь тоже не слишком-то хорошо с силой управляется.

— Вот так… — она руки не спешила убрать, и ладно, пусть больше Ежи и не ощущал того, колдовского тепла, но обычное человеческое тоже согревало. — Там Антошка ужин приготовил… если он будет меня так кормить, я растолстею. И перестану в дверь пролазить.

Фыркнул Зверь, поднимаясь с колен. Одним махом он перебрался на стол и ударил лапой по книге, которая отозвалась мелкой рябью.

— Урм, — сказал кот.

— Мне… — Ежи все-таки поднялся и даже получилось удержаться на ногах. — Мне переодеться надо. Наверное. Точнее точно надо, но…

Для этого придется выйти из комнаты, а до двери шагов пять, если не больше.

— Хватайся, — предложила Стася. — Что? Больше все равно не за кого… хотя… могу Антошку позвать. Или там кого из людей Радожского… где вообще прислугу ищут? А то… он, конечно, попритих, но подозреваю, что не надолго.

— Он… неплохой человек, — это признание далось Ежи с трудом.

— Может и так, только все одно… я за него замуж не хочу.

— И он жениться не больно-то желает.

— Только придется? — Стася смотрела пристально, с ожиданием, а Ежи ничего-то не мог ответить. — Если… если он умрет, потому что я откажусь, то я себе не прощу. Я его не люблю, но и смерти не желаю. Вот был бы он сволочью, которого не жаль… Почему все так… сложно?

— Не знаю, — искренне ответил Ежи и нос пощупал. Кровь окончательно перестала идти, да и слабость отступила. — Но… я попробую. Я… могу снять проклятье, но он вряд ли переживет.

— Тогда не надо.

— И мне не хочется… я… может, не самый сильный маг, и ведьмак вовсе… никакой… но… я не хочу, чтобы по моей вине кто-то да умер.

Наверное, Радожский обрадовался бы, услышь он подобное.

— Должен быть способ! — Ежи тряхнул головой и едва удержался на ногах. И не удержался бы, если бы Стася не подхватила. — Должен… я… понял, как с ней говорить. С книгой. А она многое знает. И подскажет. Я… думаю, что подскажет. Надеюсь.

Книга захлопнулась сама собой.

И почудилась в том скрытая издевка. И не только Ежи почудилась, если Зверь выгнул спину и заворчал, а потом взял да лег поперек книги, вытянулся еще.

— Тогда… надежда есть, верно? — Стася заглянула в глаза.

— Конечно.

И оба друг другу поверили.

Наверное.