Понаехали!

Глава 24 Где происходит случайная встреча, мотивирующая к познанию нового

Дурбин ощущал себя на редкость неловко. Пожалуй, подобного он не испытывал с тех далеких студенческих времен, когда не обрел должного лоска, а после и вовсе понял, что титул сам себя не кормит.

Что с того титула?

Небось, после батюшкиной смерти отойдет к кому из братьев, кто удачливей окажется. Самого Никитку давно уж вычеркнули из семейного круга, еще когда он отказался деньги слать на домашние нужды. Может, и не прав был?

Может… наведаться?

Просто поехать, глянуть на старые-то места?

Потом как-нибудь. Всенепременно. Правда, что-то подсказывало, что возвращению его не обрадуются. Нет, если бы он явился при чинах, при деньгах, тогда бы да, встретили бы ласково. А он…

…на что потратил годы?

И силу?

Теперь, когда она не то, чтобы вовсе исчезла, скорее уж отдалилась, отделилась от Дурбина, существуя и в нем, и в то же время сама по себе, он вдруг резко и болезненно осознал, что все эти годы тратил её… на пустое?

То есть, не совсем, чтобы вовсе пустое, но…

…мигрени.

И колики, что случались от переедания. Похмельные болезни. Болезни вымученные или вовсе выдуманные. Парики. И краска для лица.

Попытка стать кем-то, кем он, Никитка Дурбин, никогда-то не был. И не стал. И собою тоже не стал…

…звякнул колокольчик над дверью, отвлекая Аглаю, которая травы выбирала придирчиво, не стесняясь нюхать, трогать, а порой и вовсе растирать крошки в пальцах, прислушиваясь к себе и сокрытой в травах силе.

Борислав Бориславович наблюдал за нею с одобрением, а вот за Никиткою — с обыкновенной своей насмешкой, за которую Дурбин еще когда невзлюбил этого вот человека. Все казалось, что он-то в простоте своей и примитивности ничего не понимает.

Казалось.

— Доброго дня, — голос был громким, а гость… знакомым.

Никитка поморщился. Вот уж кого он встретить не хотел, да только у судьбы было на то свое мнение.

— Мой заказ готов?

— А то, — вот Борислав Бориславович гостю слегка кивнул, и в этом кивке вновь же почудилась скрытая насмешка, которую, впрочем, Аверсин уловил. И нахмурился.

Слегка.

Одарил Борислава Бориславовича раздраженным взглядом, но… и только. А после повернулся к Никитке. Нахмурился паче прежнего.

— Дурбин? — это Богомил Аверсин, некогда лучший ученик и курса, и всего Университета, произнес с немалым удивлением. — Ты ли это?

— Я.

— Надо же… а мне сказывали, конечно, что ты вернулся. Что какая-то там несуразица приключилась и ты силу потерял.

— Не совсем потерял, — рядом с Богомилом Никитка ощущал себя именно тем, кем являлся, — провинциальной бестолочью. — Но пока вот… ограничен в использовании.

— Вечно с тобой что-то приключается… а это… простите, не узнал вас! Княжна… — Богомил отвесил изысканный поклон и уставился на Аглаю.

Прямо.

Нагло.

Так, что она смутилась и застыла, прижав к груди пышный сноп сушеных лютиков.

— Мы были представлены на балу у Сапежских, но вы, полагаю, меня не запомнили…

— Отчего же…

— Слишком много было представлено вам, а такой очаровательной женщине не стоит утруждать себя запоминанием людей случайных.

Аглая зарделась.

А Дурбин почувствовал себя лишним. Вот совершенно лишним. И еще захотелось врезать этой… этому… наглецу.

Удачливому наглецу.

— Я, конечно, был бы счастлив засвидетельствовать свое почтение, но… служба, не успел… — теперь Богомил разглядывал Аглаю куда более пристально, придирчиво, пожалуй. — Служба все время занимает. А вы тут…

— Травы покупаем, — не удержался Дурбин и кулак поскреб, потому как тот зачесался очень нехорошо.

— Травы? Ах, конечно… что тебе остается с твоим-то ограничением. А вы княжна? Успели познакомиться? Наш Никитка, конечно, милый парень, но простоват. Вам, должно быть, в его обществе скучно.

— Нет, — ответила Аглая и отвернулась, возвращая снопик лютиком ядовитым на место, чтобы вместо него снять полыни, да не обыкновенной, но тонколистной, которую иные еще австрийскою величают.

— …он и прежде-то не отличался особым изяществом манер, что уж теперь говорить. Позвольте поцеловать вашу ручку.

— Нет, — также спокойно ответила Аглая, отложив полынь в корзинку.

Вот тут Богомил несколько смутился.

Впрочем, долго смущаться он не привык и потому сделал вид, будто ничего и не произошло.

— Помнится, ваш супруг говорил мне, что вы отошли от всего этого… ведьмовского… — он махнул рукой, позволяя расправиться широкому кружеву манжеты.

И подумалось, что вот у Богомила всегда получалось носить шелка с бархатами, не выглядя при этом смешным. Ныне и вовсе… ему шел, что кафтан из винного бархата, украшенный изящным позументом, что узкие бархатные, на тон темнее кафтана, штаны.

В пышном кружеве воротника пряталась рубиновая булавка.

Пальцы украшали перстни, иные в два ряда. И на бархатном же берете поблескивал золотом вензель.

— Он ошибался.

— Чудесно… это просто замечательно, когда у женщины есть увлечение! Вы не поверите, до чего скучны иные особы, не умеющие ничего-то, помимо…

— Хватит, — не выдержал Дурбин, потому как зудение стало просто-таки невыносимым, а с ним и желание взяться за этот вот кружевной воротник и дернуть, так, чтобы старый приятель сложился пополам.

И…

…и не только ему. Дурбин вдруг почувствовал, сколь напряжена Аглая, и силу её, наполнившую хрупкое тело, и то, с каким трудом она сдерживает эту силу. Плевать на Богомила, если и получит проклятье, то за дело, но ведь отец его — государев человек, да и в Гильдии не последнее место занимает.

Жаловаться станут.

Разбирательство учинять. И еще не известно, что там выйдет.

Дурбин шагнул и осторожно накрыл бледную ладошку.

— Он того не стоит.

Аглая кивнула.

— Надо же… — Богомил склонил голову, разглядывая Дурбина с немалым интересом. — Вот оно как… а мне казалось, Никитка, ты свое место знаешь…

— Шел бы ты, Богомил…

— Куда?

— А куда собирался, — и почудилось на мгновенье, что собственная Дурбина сила отозвалась. Всколыхнулась. Того и гляди…

…показалось.

— Во дворец, — сказал Богомил, расплываясь в улыбке. — Я теперь при государыне состою. Помощник царского целителя. Удивительнейший, к слову, человек…

— Поздравляю, — получилось неискренне. Но прошли те времена, когда Дурбин пытался дружить, что с Богомилом, что с его приятелями, магами сильными, и силою этой донельзя разбалованными.

Конспекты переписать.

Подсказать.

Черновик доклада составить… не за деньги, нет. По дружбе… дружба ведь требует помощи? Правда, потом выяснилось, что таких помогатых, в тайне надеявшихся, что эта помощь после обернется протекцией, половина курса.

Дурак он был. Как есть.

— К слову, княжна… слышал, что с вашим супругом несчастье приключилось… — и теперь взгляд стал холодным, насмешливым. — Всякое поговаривают, не знаю, что уж там правда, но вы ныне свободны, верно?

— Не знаю.

Ее сила была теплой, что весеннее солнышко, вот только стоит убрать пальцы и полыхнет оно летним жаром, хорошо, если одного Богомила зацепит.

— Свободны… старший Гурцеев подал прошение. Развод — дело времени, да… так вот. Репутация, конечно, ваша несколько… претерпела ущерб, разведенная ведьма — сомнительный подарок…

На щеках Аглаи проступили алые пятна.

— Однако я готов рискнуть.

— Чем? — шепотом спросила она.

— Всем… я куплю вам дом. Поставлю содержание. Я бываю щедр, поверьте. И вам не придется и дальше держаться всяких… неудачников…

…все-таки к организму стоит прислушиваться. Им это еще на первом курсе говорили. И если организм отчаянно хочет дать кому-то в морду, что ж… почему бы и нет.

— Т-ты… — Богомил уставился с немалым удивлением.

И нос потрогал.

Вытер кровь, из него сочащуюся.

— Ты… что ты себе позволяешь…

— Сам нарвался, — Борислав Бориславович, до того наблюдавший молча, будто бы любопытно было ему, чем все завершится, вышел из темного угла. И тонкие пальцы его коснулись друг друга, порождая движение силы. Странно было, что сила эта казалась одновременно ледяною и горячею, и незнакомою, ибо ни одно из изученных Никиткой заклятий не могло породить такую. — Забирай заказ. И уходи.

— Я буду жаловаться!

Кровь он остановил. Все ж целителем Богомил был не худшим. И нос поправил, просто взявшись за переносицу. Подхватил корзину. И вышел, опаливши Дурбина взглядом, в котором читалась не столько ненавсить, сколько немалое удивлением.

— Жаловаться будет, — вздохнула Аглая.

— Всенепременно, — Борислав Бориславович подал платок. — А драться ты так и не научился. В следующий раз не замахивайся широко. И целься лучше.

— Учту.

Пальцы ныли. Сила вновь успокоилась, притворившись, что её для Дурбина нет. И вообще…

…а ведь он и вправду будет жаловаться. И неприятности устроит. Хорошо, если простым слушанием дело ограничится. Там… заставят извиниться.

Может, штраф наложат.

Или отработку назначат… не исключат же из Гильдии? Не должны…

— От меня одни неприятности, — сказала Аглая тихо, уже потом, когда они покинули лавку.

— Да нет, скорее уж это я виноват. Но… предложение его показалось мне оскорбительным. А потому прошу прощения, что поневоле вовлек вас в этот конфликт.

Аглая кивнула.

Вздохнула.

И произнесла:

— Он просто первым успел. Будут и другие. Такие, которые решат, что если разведенная ведьма с плохой репутацией, то на все согласится…

Солнце в ней погасло, будто спряталось за тучи. А Дурбин подумал, что, возможно, стоит поговорить со свеями. Уж если кто и научит бить морды правильно, так они.

Государь-батюшка изволил гневаться, что заставляло людей, даже привычных ко всякому, обходить его стороною. Сгорбились и застыли слуги, боясь дышать слишком громко, смолкли бояре, проклиная себя за то, что вовсе на глаза попались.

Вытянулся в струнку гильдийный маг, силясь слиться с узорчатой стеной, но не вышло.

— Как? — голос государя грохотал весенним громом, заполняя залу, которая всем, в ней собравшимся, вдруг перестала казаться большою. — Я вас спрашиваю, как такое вышло?

Тишина была ответом.

Бояре потупились.

Рынды выкатили глаза, старательно изображая собственную непричастность вкупе с немалым служебным рвением. Кто-то, кажется, и дышать забыл.

— И сколько они тут… были? — государь все-таки опустился на резной стул.

— Пока… по предварительным данным… несколько лет точно, — произнес Радожский устало.

— Не может такого быть! — загудел Вереснев. — Чтоб несколько лет… ошибся ты, княже… с устатку…

Выглядел Радожский и вправду до крайности изможденным. Оно-то и верно, выложился, вычерпал себя до дна, огонь усмиряя.

И не только его.

Вон, по глазам видно, что не все-то думе поведал. Оно и правильно… хороший мальчишка, даром, что проклятый. Небось, когда б не проклятье, государь-батюшка сам бы в сваты пошел.

Но…

…авось и выйдет что? Докладывали ведь…

Радожский, от которого тянуло и дымом, и водою, и потом, покачал головой.

— Предварительно удалось установить, что этот сарай — не единственный. Есть еще по меньшей мере три точки, две из которых удалось взять…

— А третья? — мрачно поинтересовался царь-батюшка.

— Опоздали на два дня. Только сторож. Сказал, что девок уже вывезли. И не только их…

Луциан Третий кивнул головой.

— Все одно… — оступаться Вереснев не желал. — Оно-то бывает… порой… повесим кого, вот людишки и приспокоятся.

— Кого? — не выдержал Радожский и кулаки сжал.

А его недолюбливали.

И за родство с государем, которым Радожские не то, чтобы не гордились вовсе, но предпочитали делать вид, будто родство это совсем уж дальнее, а потому не стоящее памяти. И сие непонятно было многим: как это, имея шанс, да им не пользоваться?

Не любили за молодость.

Что с того, что отец преставился? Так это не повод юнцу в думе сиживать. И за толковость, за преданность… мало ли, за что еще человека невзлюбить можно.

— Кого-нибудь, — Вереснев пожал плечами. — Вы ж там кого взяли…

— Кого — взяли, — согласился князь. — Только это все люди мелкие, которые грязную работу делали, а ведь за ними и другие стоят, посерьезнее… маги…

— Гильдия решительно заявляет, что не причастна к преступлениям!

— Кто-то выпавил защиту на всех сараях. И от побега, и от обнаружения. Отнюдь не такую, которую бы мог отдельный самоучка сделать. Поработал маг серьезный, знающий, — возразил Радожский тихо.

— Все одно, Гильдия не несет ответственности за действия отдельных… магов.

— А за что она несет ответственность? — Гурцеев бухнул посохом. — Как ни глянешь, ни за что она-то не отвечает! На юге засуха. Сколько магов отправили, чтоб зерно спасти?

— Мы… рассматриваем вопрос.

— Пока рассмотрите, погорит все. А на востоке наоборот, вода поднялась и поля затапливает. Старые каналы не чищены…

— Магия не для того дана, чтобы тратить её на всякие глупости!

— Глупости?! — посох Гурцеева ударил о пол так, что, показалось, еще немного и пол этот затрещит. — Стало быть, глупости? А ты, ваше мажество, подумал, что будет, если люди без зерна останутся? Небось, на твоем столе хлеб всегда будет…

Гурцеев поднялся, и прочие, кому выпало стоять подле, поспешили посторониться. Он шел медленно, не спуская с мага раздраженного взгляда, под которым тому было стоять неприятно.

— Что вы себе позволяете!

— Скажи-ка, мил человек… сколько от Гильдии в казну податей пошло за прошлый-то год?

— Я… не уполномочен…

— Деян!

— А ничего, — с охотою отозвался государев казначей. — Согласно Уложению Гильдия, как и Ковен, освобождены от налогов…

Маг выдохнул и даже грудь выпятил.

Попытался. Потому как в эту самую грудь уперся посох.

— И на каких условиях, Деян? Помнишь?

— А то нет. По-за получение государем-батюшкой услуг магических на землях Беловодья. Мы еще в прошлым годе подавали заказ, чтоб венцы на старом дворце поправить. Так эти ироды его взяли и поправить поправили, но так, что все крыло перекосило!

Прозвучало с немалым возмущением.

— Мы… соблюдаем договор, — маг попытался пальчиком отвести посох. — И позвольте! Вы ведете себя… недопустимо! Я буду жаловаться!

— Жалуйся, — великодушно дозволил Гурцеев. — А скажи, Деян, иные заявки были?

— Так… по требованию Гильдии еще когда напрямую передаются…

— И исполняются?

— Не имею чести ведать, — Деян развел руками и бороду огладил. — Это внутренние дела Гильдии…

Луциан нахмурился. Настроение и без того было поганей некуда, — уж батюшка его бы не допустил, чтоб в Китеже, в граде стольном, людоловы озоровали — а теперь вовсе испортилось.

И ведь сам же бумаги подписал.

Да, пускай случилось сие не нынешним годом, но во времена давние, когда он, двадцатилетний, принял царскую тяжелую шапку. Тогда-то и показалось разумным… к чему приказ отдельный держать, тратиться, ежели Гильдия сама заявки принять может?

Принимать-то она принимала…

— Это клевета, — маг, назначенный ко двору представителем Гильдии, спешно отряхнулся. — Гильдия соблюдает договор! И соблюдала всегда! Заявки мы выполняем по мере их поступления и рассмотрения…

— И сколько рассмотрение занимает? — вкрадчиво поинтересовался Гурцеев.

— Так… в зависимости от обстоятельств… заявок много, а магов не хватает…

— И потому вы сократили набор?

Маг вспыхнул красным цветом, а вот бояре загудели, зашумели, обсуждая этакую новость, которая, если разобраться, и новостью не была. Дело-то ясное.

Обыкновенное.

Привычное.

И потому обращали на него внимания не больше, чем на все дела иные.

— Хватит, — Луциан понял, что еще немного и сорвется, вон, аж пальцы занемели, до того сила желала свободы. — Раз уж дело такое… Елисей!

— Да, батюшка, — старшенький, сидевший подле трона на низенькой скамеечке вскочил и поклонился.

— Учини там эту… как его…

— Инспекцию?

— Вот, её самую… разберись, сколько заявок было получено… скажем, прошлым годом. И нынешним тоже. Сколько исполнено. Сколько магов для того понадобилось. Да и вообще…

…а то ведь и вправду, третий десяток пошел. Пускай делом займется. В его-то годы Луциан вовсю правил. Добро ли, худо, — по-всякому случалось, но ведь правил же.

И у Елисея выйдет.

Он толковый, только…

— Князь, с людоловами, как разберешься, так доложишь… ищи. Хорошо ищи.

— Дозволено ли будет привлечь людей… сторонних? — Радожский поклонился.

— А, кого хочешь, того и привлекай, главное… всех найди. Не взирая на чины и положение, — государь-батюшка обвел притихшую думу мрачным взглядом. И ведь вновь же все понимают, собачьи дети… несколько лет… и стало быть, раз по городу слухи о пропажах не пошли, то дело с выдумкой поставлено.

Небось, по городам да весям ездили.

Скупали холопок покраше.

Или просто сманивали девок молодых да глупых. Или… на деревнях всякое бывало, порой за радость было от лишнего рта избавиться. Да… а после свозили, сгоняли на корабли…

…и сделать сие, не привлекши внимания ненужного, непросто.

— Так… тут дело такое… — подал голос Медведев. — Людоловы, государь батюшка, конечне, беда великая, но… вдруг да оговорят кого?

Он ли?

Сомнительно. Медведевы не сказать, чтобы сильны да богаты, пусть и привыкли роскошью хвалиться, но подобным промыслом побрезгуют.

Или…

…старший точно побрезговал бы, а вот младшенький, сказывали, весьма себе прочно в клубе этом обосновался. Играет опять же… как знать…

…но у него силенок бы не хватило.

Ко всему Медведевы, пускай не глупы, но изворотливости им всегда не хватало.

Нет…

— Вот князь пусть и разбирается, оговор или так… по делу.

— Разберется он… — это уже Посконников. — На губах молоко не обсохло, а туда же… нет, государь, дело-то и вправду серьезное. Надобно комиссию созвать, чтоб из достойных людей, пущай они следствие учиняют…

…как тем разом, когда полгода рядились, кто старшим должен быть, родами да заслугами мерялись? Хотя…

— Правду говоришь, Истома. Дело серьезное. Создавай комиссию… Медведева он возьми, раз уж у него доверия к князю нема. И Похвальского…

Похвальский не обрадовался. Был он человеком простым, полагающим, что лучшее место в Думе — с краю, но и царю отказать не посмел, склонил голову.

— Еще кого… кто захочет.

А захотят многие.

— Вот и сделай, стало быть, так, чтоб комиссия дознание собственное произвела. После доложите…

Дума загудела.

И воодушевленно так, наперед спеша выяснить, кому в комиссию можно и нужно, а кому — вовсе даже лишнее, и есть ли от того толк, а если есть, то какой.

— Ты же князь, — продолжил государь. — Тоже не отступайся. Делай, что сказано…

Дума загудела громче.

Назойливей.

— А еще… — Луциану пришлось голос повысить. — Собрал-то я вас вовсе не для того, чтоб людожоров искать, да… это уж вышло так… неудачливо. Иное дело желал обсудить. Важное.

Беззвучно вздохнул Елисей, догадываясь, о том, что за дело.

— Думали мы с царицей-матушкой…

При этих словах наступила тишина. Звонкая, легкая до того, что слышно стало, как скребется в бороде Морозов. Правда, тот тоже услыхал и замер, руки из бороды не вытаскивая.

— …выбирали… искали невесту сыну нашему… и не смогли выбрать, ибо богата красавицами земля Беловодская. А потому постановили учинить по обычаю прадедов наших, смотрины.

Кто-то судорожно вздохнул.

— …с тем, дабы сын мой сам мог выбор совершить, из всех девиц достойных взявши в жены ту, которая ему по душе и нраву…

Луциан поднялся.

И окинув притихших думских взглядом, завершил:

— А с комиссией вы все ж поторопитесь… дело-то серьезное!