Понаехали!

Глава 63 О войне и битвах всяко-разных

Стася почувствовала, как её наполняет и переполняет сила, и что силы этой, горячей, солнечной, словно собранной с раскаленных камней, столько, что она, Стася, способна совершить, если не чудо, то почти.

И совершить захотелось.

А потому она собрала силу, всю, которая была, и пожелала:

— Пусть все будет хорошо, — а потом подумала и уточнила. — У всех…

Потом подумала и еще уточнила:

— У Зорянки… пусть она вернется. И зверь снова станет человеком, если это возможно. Или покой обретет. Пусть проклятье исчезнет, а Радожский женится на той, которую любит. Пусть… царица тоже будет счастлива. И Баська с Маланькой найдут женихов, только хороших. Пусть…

О ногу потерлось что-то теплое.

И котики.

Как она могла про котиков забыть? Пусть… пусть котики найдут себе хозяев. Или хозяева котиков? Главное, чтобы взаимно.

Силы было много.

А потом она взяла и закончилась, что было несколько обидно, но Стася обиду пережила. Она моргнула, приходя в себя. И огляделась.

Палаты царские нисколько не переменились. Вот сидит в резном креслице царица, откинувшись на спинку, глаза закрыв. Сидит и улыбается мечтательно. Вот улыбается зверь, растянувшийся перед креслом. Вот лежит у ног царицы тело женщины, которая тоже улыбается. Вот…

Беззвучно отворилась дверь, впуская еще одну гостью.

Не одну.

Просто держались они так, что вторая казалась тенью первой. И почему-то подумалось, что это неспроста. Да и сами гостьи не производили впечатление людей, явившихся с миром.

— Ведьма, — сказала первая, переступив порог. Вот что Стасю удивило, так не смуглое лицо с нехарактерно восточными чертами, не волос темный, остриженный коротко, но мужской наряд вошедшей. И подумалось, что, верно, Стася совсем уже освоилась в этом мире, если чужое платье вызывает раздражение.

— Ведьма, — согласилась Стася, разглядывая женщину.

Не молода.

Не стара.

Такая вот… никакая. И черты лица острые резкие, а вот поди ж ты, складываются будто в маску. Заурчал Бес, и женщина положила руку на пояс. На поясе, что характерно, нашлось место ножнам, из которых выглядывали черные рукояти, и свернутому в круг хлысту.

— Уходи, ведьма, — сказала женщина, буравя Стасю взглядом. — Это не твоя война.

— А чья?

— Тех, кто дал слово и не сдержал его.

— Плохо, — Стася гладила Беса и думала, что уйти-то следует, что эта вот, да и вторая, они медлить не станут. И клинки у них, и плети, и еще какая-то дрянь, которая ощущалась этаким клубком тьмы.

Женщина склонила голову.

— Моя госпожа не желает лишних жертв.

— Думаете?

— Она возьмет лишь то, что принадлежит по праву ей и детям её.

— А государыню…

— Она лишняя.

— И царевичи?

— Не все, — поморщилась охотница. — Но так должно. Уходи, ведьма.

— Извините, — Стася поднялась. — Я не могу. Так уж получилось… я против крови.

— Что ж, — гостья удивленной не выглядела.

И вскинула руку.

Стася и руку эту видела, тонкую да гибкую, словно лоза, и пальцы, что раскрылись, выпуская черноту. И…

— Спасибо, — она раскрыла ладони, выставив их, будто бы уперлись они в незримую стену. — Но нет… обойдусь.

И чернота разбилась, потекла по этой стене.

Деготь?

Похоже.

Прежде чем Стася сумела сообразить, на что, собственно говоря, оно похоже, в стену полетел нож, брошенный второй девицей, что выступила из тени, но отражением первой быть не перестала. Разве что к разговорам она вовсе предрасположена не было.

Клинок…

Увяз в стене.

— Ведьма, — сказали обе охотницы как-то вот… неодобрительно. А Стася плечами пожала: мол, и вправду ведьма. Но что уж тут поделаешь.

Не повезло.

— Госпожа все одно сильнее…

— Уррм, — заворчал Бес, прижимаясь к полу.

Стена выдержала и удар хлыста, который, кажется был зачарован, если выбил искры. Странно это все. Но Стася старалась не думать о странностях, сосредоточившись на этой вот созданной стене, которая, может, и являлась плодом её, Стасиного, воображения, но зато работающим.

А значит…

— Отдай, — девица зашипела и выгнула спину.

Неестественно так выгнула, будто в спине этой костей вовсе не было. Руки её удлинились, шея… шея тоже удлилинась, а вот голова осталась прежней.

— Мерзость какая, — сказала Стася Бесу, и тот заурчал, соглашаясь, что мерзость и есть, а после прыжком вскочил на колени спящей царицы и, безо всякого пиетета впился зубами в руку.

И тут же перекатился, полоснул когтями по морде Зверя, и его пробуждая. Зверь взвыл. Царица охнула.

Села.

Оглянулась и… к чести её сразу сообразила, что происходит что-то не то.

Вскакивать не стала, но лишь пальцами щелкнула, и в тварь полетели огненные шары, от которых та, впрочем, увернулась с изрядной ловкостью. Конечности существа удлинились, локти и колени вывернулись в обратную сторону, а на пальцах появились весьма острого вида когти.

— Уррм-ряу! — воинственно возопил Бес, который к этаким метаморфозам привычен не был.

— Мряу, — передразнила его тварь и меленько захихикала. — Мои будете… все мои будете… сладенькие, тепленькие… уж я-то кровушки напьюсь… пойдут клочки да по закоулочкам.

Зверь вскочил и рев его, отраженный стенами залы, заставил эти стены задрожать. Впрочем, тварь не испугалась. Голос её становился то выше и громче, отчего стеклышки в окнах дребезжать начинали, то падал почти до шепота.

В стену впился еще один клинок.

А Стася подумала, что стоять-то можно долго, но что-то подсказывало, что идея эта не из лучших. Надо… надо что-то сделать. А что?

— Мру-а-яу! — Бес спрыгнул с кресла.

А царица постаралась попасть в тварь очередным шаром, но та просто перекувыркнулась в воздухе, чтобы в следующее мгновенье взлететь по стене к самому потолку.

Удар хлыста выбил искры.

И Стася почувствовала, что еще немного и стена рассыплется. Кажется, не одной ей такая мысль в голову пришла, если охотница оскалилась, а тварь залопотала:

— Кровушка-кровушка, потечет красная, потечет сладкая… да на земь. Смертушка идет…

Она оторвала руку от стены и щелкнула когтями. Звук вышел премерзейшим. На него-то царица вновь огнем отозвалась.

— Смирись, — сказала та, другая, что еще оставалась человеком. — Прими свою судьбу. Всем легче станет.

— Не дождетесь, — пробормотала Стася, лихорадочно пытаясь понять, что же делать.

А тварь, перебравшись на потолок, поползла уже по нему. Она ловко перебирала конечностями, и с потолка на Стасю сыпалась мелкая побелка.

— Уходить надо, — сказала она без особой, впрочем, надежды. И царица покачала головой:

— Не пустят.

— Нет, конечно, — охотница больше не спешила. Она словно почуяла, что деваться жертвам некуда и теперь играла хлыстом, то касаясь кончиком его самого края стены, заставляя ту дрожать, то отступая. — Моя госпожа будет рада. Моей госпоже нужны ведьмы. Все нужны, какие есть…

— Обойдется, — огрызнулась Стася.

Стену она… а пожелать чего? К примеру, чтобы эта вот тварь оземь ударилась и обернулась девицей… что за ерунда в голову лезет?

Впрочем, тварь как раз решила, что заползла высоко и с потолком решила расстаться. Кувыркнувшись в воздухе, она приземлилась на все четыре конечности и зашипела. Бес тоже зашипел, а затем взлетел, впился в тварь всеми когтями.

Что там с клочками да по закоулочкам.

Тварь, разом позабывши, чего она, собственно, на стену лезла, заскакала, замахала руками, норовя стряхнуть Беса.

Зверь бросился на неё, опрокинул и вцепился в ногу. Что-то противно захрустело.

— Это вам не поможет, — удар хлыста разнес остатки Стасиной стены, и сила, рассыпавшись, больно ударила по нервам. Кажется, не только по ним. Губам стало вдруг мокро, и Стася смахнула кровь.

Нос… пройдет.

Ерудна.

Перед охотницей поднялось белое пламя, но та лишь рассмеялась и повела рукой, а пламя, повинуясь ей, опало.

— Что ты теперь будешь делать? — спросила она, поведя рукой по воздуху, и тот задрожал, принимая чужую силу.

— Не отступлю…

Выл кот.

И… и кажется, эта история все-таки не дождется хэппи-энда. Стася вытерла кровь с лица, которая летела на пол. А кровь… кровь — это тоже сила.

И пусть тогде…

Пусть…

…вспомнился лес.

И дом.

И… и то, как хорошо там было. Спокойно. Безопасно… лес напевал песню, и старые дерева смыкались ветвями. Полог их был подобен щиту.

Стася ухватила царицу за руку.

— Что…

Лес был рядом. Руку протяни. Стася и протянула. Почему бы и нет, если рядом… и не важно, что лес этот появился аккурат в центре царских покоев. Хрустнули паркетные полы, выпуская колонны из вековых дубов. И стены задрожали.

Задрожали и раздвинулись.

А по мраморному полу побежали извилистые змеи корней, и на них зеленым покровом стремительно проросли мхи. Сквозь них же пробились тонкие стебельки тех самых цветов, которые…

— Что за… — охотница огляделась, впрочем, если и растерявшись, то ненадолго. — Вам это не поможет…

Она сделала шаг и споткнулась о корень, что вздыбился на пути её.

Упала.

Поднялась спешно и…

…тварь перестала метаться, прижавшись всем телом к стволу. Она лежала, лишь исполосованная кошачьими когтями, разодранная клыками зверя, шкура её подрагивала. До Стаси доносилось бормотание:

— Кровь-кровушка… сладкая кровушка… темная полетит…

— Уррм, — Бес устроился на спине, и лапу усвободил, верно, решив, что противник повержен.

— Вставай! — взывала охотница, пытаясь вскинуть хлыст, но тот зацепился за ветку, и застрял намертво. — Вставай… убей их… убей.

Она вдруг провалилась по пояс и задергалась, силясь выбраться, но чем больше дергалась, тем глубже проваливалась. И наконец, поняв, замерла, застыла, вперив в Стасю на редкость гневный взгляд.

Будто Стася в чем виновата.

— Нехорошо убивать, — Стася покачала головой и огляделась, стараясь не думать, во что станет реконструкция царицыных покоев, если вообще она возможна. Здешний лес выглядел так, будто всегда здесь рос. И только дальняя дверь несколько выбивалась из общей картины.

— Знаете, — царица осторожно переступила через кочку. И присевши вдруг, наклонилась, втянула аромат белых колокольчиков. — Я… конечно, слышала, что ведьмы на многое способны. Но вот чтобы так…

— Извините… я не специально.

Они шли ровными рядами, ступая шаг в шаг, и в мерном приближении их было нечто такое, заставлявшее думать о неотвратимости столкновения.

Заржали кони.

Попятились, чуя силу, что кружила над немертвым войском, расправляя вороньи крылы заклятий. И быстрее, громче били барабаны, поторапливая хазар. Трепетали на призрачном ветру бунчуки. И гнилые полотнища оживали, возвращая былую яркость красок.

Вот свистнула стрела: сзади кто-то не удержался, пустил. Свистнула и ушла куда-то то ли в глубины озерные, то ли в этих вот…

— Огня понадобится много, — произнес Радожский, потирая руки.

— Погоди. Успеешь, — Ежи видел тьму, что, разорвав скрепы сонного заклятья, никуда-то не исчезла. Она стала частью войска, его отравивши, подчинивши чужой воле. И воля эта двигала хазар вперед.

Не позволяла усомниться.

Отступить.

Эта тьма стлалась под ноги наступающим этаким ковром, с которым… получится ли сладить?

— Я-то погожу, — Радожский вглядывался в ряды наступающего войска. — Но вот… не лезь на рожон, добре?

Ежи и не собирается.

Он пока стоит.

Слушает.

И… кто-то рядом молится, голос тонкий нервный. Вот Зимогор стиснул копье. Он глядится счастливым, готовый умереть достойно, как и люди, срок жизни которых был откуплен Ежи.

Пускай.

Но…

Он ведь ведьмак. Он… проклясть мертвых? Чтобы сгинули, чтобы… что? Вернулись в прошлое? Тьма отступает, ненадолго, словно испугалась этой вот угрозы, но после вновь возвращается. Она чует, что Ежи слаб, что не знает он ничегошеньки.

Он… нет.

А вот книга… и стоило подумать, как вот она, раскрылась, зашелестела страницами, что в сумерках белели и гляделись чистыми. Манит коснуться. Обещает знание. Только сумеет ли Ежи заплатить за него?

— Опять кровь? — поинтересовался Радожский и усмехнулся: — Скоро тут крови будет изрядно.

И отвечая рокоту барабанов звонко загудели рога. Ежи обернулся аккурат затем, чтобы увидеть, как сияют золотом соколиные крыла на стягах.

Гремят щиты.

Чешуя кольчуг хранит отстветы заходящего солнца.

— Государь, — Радожский произнес это как-то… обреченно, что ли.

А Ежи тронул книгу.

Ну же… пока они слабы, пока не отошли от вечного сна, пока есть еще время… время уходило, стремительно, что солнце, летевшее в пучины озера.

…и когда взвились, загудели в воздухе стрелы, полетели, застучали по щитам железным дождем, он понял, что время иссякло.