Жена-беглянка. Ребенок для попаданки

Глава 15

Сначала мы долго сидели на берегу ручья, плача и приходя в себя.

Солнце сушило мою промокшую в ручье одежду, а я все рыдала, и слез капали мне на грудь.

Было горько, до тошноты горько во рту, и противно.

Я сегодня себя ощутила куском мяса, которое бродячие шакалы чуть не растерзали. И заступиться-то за меня некому…

«Нужно, непременно нужно выбраться из этой нищеты! — думала я. — Не то пропаду…»

— Да чего мы расселись-то тут?! — всполошилась вдруг Марта. — А ну, как уедет вперед их господин, а эти два беса вернутся?! А ну, живо поднимайся! Слезы утри! Ничего не произошло! В нашей жизни бывает и хуже! Ну, соберись! Ты ж хотела сильной быть?!

— Да, да, — всхлипывая, соглашалась я, утирая мокрое лицо.

Марта права.

Могло быт куда хуже.

И мне следовало бы научиться спокойнее переживать подобные ситуации.

«Нужно быть храброй! — твердила я себе, хотя у меня поджилки тряслись. — Мне еще в город идти. И что теперь, я каждую опасность буду оплакивать? Вот уж нет! Надо быть сильной! Сильнее и людей, и обстоятелств!»

До домика Марты мы добежали бегом.

Конечно, мы собрали наши рассыпанные грибы и травы.

Но не уверена, что все.

Но что нам эти грошовые травки, когда в руках было целое состояние?..

Дома, заперев покрепче ветхие двери, Марта бросилась к окну и разжала кулак.

На темной морщинистой ладони лежала, горя как жар, серебристая монета.

Сомнений не было: это точно была платина. Темнее, чем серебро. Тяжелее.

Серебро весило б в несколько раз меньше.

— Сколько, говоришь, она может стоить? — задыхаясь от волнения.

— Три золотых, — ответила я тихо.

— Это по пятьдесят серебряных каждая, — подвела итог Марта тихо. — Итого сто пятьдесят! Ох, сколько ж это денег! Я за всю жизнь, наверное, столько в руках не держала! Купили б крупы, масла и муки-и-и…

Она даже задохнулась от волнения.

Повалилась на стул, хватаясь за грудь.

Я метнулась за водой, черпанула из ведра кружкой.

Марта пила жадно, долго.

С трудом перевела дух и подняла на меня взгляд:

— Ты… возьмешь ее?

Прозвучало это так робко, так тоскливо.

«Ты отнимешь ее у меня?»

Как ножом по сердцу! Да чтоб тебя! Что ж она никак не доверится мне?!

Но в ответ я лишь качнула головой, старясь выглядеть как можно спокойнее.

— Ты взяла. Значит, она твоя. Отнимать не стану. Хочешь, дырку в ней пробей, шнурок продень да на шее носи.

Марта тяжко вздохнула.

— Ты же знаешь, чего я хочу, — ответила она. — Денег бы, денег бы нам!.. Эх! Вот продать бы ее, а? С меня и одной трети хватит. А две трети ты забери. Можешь и больше! Мне много не надо.

Я только вздохнула, видя все ее хитрости.

Старушка хотела на старости лет пожить сытно. Хорошо. Думаю, она оставила б себе и всего десять серебряшек, лишь бы я ей их отдала.

Сердце кровью обливается всякий раз, когда я чувствовала ее беспомощность и слышала заискивающиеся просьбы.

— Я нисколько не заберу, — ответила я. — Если и продам ее, так эти деньги будут наши с тобой. Общие. Не мои. Поняла? Не собираюсь я тебя обманывать и бросать. И мысли такие выбрось из головы.

Марта снова глянула на сияющую в ее руке монету.

— Но ты ведь можешь продать ее, так? Знаешь, где?

Я нехотя кивнула.

— Либо в Гильдию Воров — там все простолюдины краденое сбывают, — либо в казначейство. Но с ворами связываться опасно… как, впрочем, и с казначеями.

Я судорожно глотнула воздух.

Казначеи, конечно, прицепятся.

Откуда взяла деньги, кто дал, за что…

От них есть шанс унести ноги.

Но и опознать там меня могут.

— Могут поймать, да? — тихо спросила Марта. Я лишь кивнула.

— Могут. И тогда ты потеряешь ее.

Марта подкинула монету на ладони.

И улыбка ее вдруг сделалась легкой-прелегкой.

— Ну, не стану ж я ее есть, когда провизия-то кончится, — весело сказала она. — А тебя не станет рядом, я так и этак помру. Стало быть, тебе решать, что с деньгами делать.

Я с минуту смотрела на сияющий платиновый диск.

— А, была, ни была! — решилась я. — Продам! Давай!

Марта оживилась.

— Увяжем ее в тряпицу, а ты за пазуху положишь, — суетилась она. — И если все сладится, то горя знать не будем!

Она рассмеялась мягким, теплым смехом.

Будто нашла в себе силы поверить в чудо и в счастье.

Поверить мне.

Это стоило дорогого.

Я вдруг почувствовала, что не знаю как, но эти деньги я до Марты донесу. Зубами вырву, если понадобится, но донесу.

— Можем и дом в городе хороший купить, — заметила я. — Или вот мельницу твою восстановить. Что скажешь?

Она пожала плечами, заворачивая монету в клочок ткани.

— Я в этом не понимаю ничего. Как отец умер, так мельница в упадок пришла. Муж мой всем сначала заправлял. А потом растащил все по камешку, разломал, распродал, да и сбежал с деньгами. Эх…

Она снова тяжело вздохнула, припоминая былые беды.

— А какая мельница была! Какую муку молола! — сокрушалась она, пока мы складывали в корзинку свежие травы. — Герцог, считай, только ее и покупал. Обязательно чтоб была смолота на наших жерновах! Жили мы тогда зажиточно. Богатые были. Ели-пили что хотели. Одевались как господа. А потом, эх…

— Надо зайти, посмотреть, что там осталось от своей мельницы и колеса, — задумчиво произнесла я.

— Да кому она нужна? — уныло ответила Марта. — Лучше уж продать ее, да в город перебраться. И жить в чистоте и тепле. А не в этом сыром болоте. Кости ломит от сырости и холода…

— Ну, давай прощаться, что ли? До города, думаю, не близкий путь. Дай бог, завтра вернусь.

— Да куда ж ты, бестолковая! — всплеснула руками Марта. — Мало тебя прижали у ручья? А дай-ка, я тебе лиц смажу сажей. Да платок, платок мой надень! Сойдешь за замарашку. Особо-то ни с кем не болтай! Сразу поймут, что ты не из простых. И глаза прячь. В лица людям не смотри. Они, знаешь, тоже не дураки.

Она зачерпнула сажи и мазнула меня по щекам, по лбу.

Затем накинула на меня свой платок и критически оглядела.

— Ну, вроде, не скажешь, что герцогиня…

Услыхав это, я вдруг расхохоталась во все горло.

— Да уж, не очень величественный у меня вид!

— Ну, иди уж, — вздохнула Марта. — И с удачей!

Мы расцеловались, и я двинула в путь.

***

Мельничное колесо, которое стояло чуть поодаль от домика Марты, было большое, черное от воды, разбухшее.

Дерево, из которого оно сделано, было крепким. Поэтому разрушилось не до конца.

Зато сама мельница была разграблена до основания.

Сохранилась лишь стена, на которой крепилось колесо, да фундамент.

Ну, и жернова. Старые огромные камни, поседевшие за много лет от ливней.

Я послонялась по фундаменту, заросшему травой, потолкала жернова.

Ну, ясно. Я-то тоже ничего не понимаю в мельничное деле. Куда полезла, зачем?..

Потрогала жернов, и вдруг из-под него с легким шорохом посыпался алый блестящий песок.

Как струйка крови брызнула. Так же внезапно и страшно.

От испуга я повалилась на землю, неуклюже плюхнулась на зад, и…

Как по желобу, скатилась вниз, к воде.

— Да чтоб его, этот ручей, — ругнулась я, в очередной раз оказавшись в воде.

От моего падения от берега отошел пласт земли с песком и глиной и с шумом обрушился в воду.

Чуть не на меня. Я снова ругнулась, и уж хотела выбираться из грязи, как вдруг!

Под сошедшим пластом глины, в самой воде, я увидела алые отблески.

Склонилась, поколупала глину… и вытащила огромный рубин!

Не огранённый, грязный.

Но даже сейчас было видно, какой он потрясающе чистый и прозрачный!

Я вертела его и так, и этак, смотрела сквозь него на солнце.

Камня такой чистоты я еще не видела.

Даже камни в моем колье уступали ему.

— Ай, да мельник, — протянула я, изумленная. — Вот тебе и мука…