Загнанная для дракона

Глава 71

Хассен стоял и смотрел на меня, а я увидела, как на его груди поблескивает точно такой же медальон, какой сорвала Рори с груди Элиада.

“Шанс!”, - словно ослепительная вспышка, пронеслось в голове.

Теперь надо сорвать с него медальон и вспомнить, как делала Рори.

Я замерла на мгновение, глядя на его лицо — на эту притворную боль в глазах, на губы, которые шептали «прости», будто не рвали моё имя на куски, отдавая его хищникам.

— Я люблю тебя! Слышишь?! - закричал Хассен. — Люблю!

Я замерла. Не оттого, что его слова тронули меня. Нет. От мысли, что его любовь не стоит даже ломаного гроша.

Тут я почувствовала, как внутри что-то шепчет: “Сделай вид, что ты простила. Обними его покрепче. Отними у него медальон и сунь монеты ему в карман. Достаточно парочки. Жадность никогда покидала его сердце!”.

Монеты? В карман? Для этого нужно его обнять… А это значит, я должна сделать вид, что прощаю его!

Внутри всё звенело от напряжения, но я заставила пальцы не дрожать, когда сгребла горсть монет. Не для себя. Не для побега. Для ловушки.

Две. Только две.

Золото здесь — не богатство. Оно — приманка. Кто коснётся его с жадностью — будет съеден её пламенем.

— Ты… ты правда любишь меня? - прошептала я, а мой голос изменился. Стал тихим, полным надежды. Как прежде. — Ты никогда не говорил мне об этом…

— Зато сейчас говорю! - твердо произнес Хассен. Он опустил глаза и сглотнул. — Я допустил страшную ошибку. Но ты жива. Я жив. И мы… мы можем ее исправить…

Ты любишь не меня, Хас. Ты любишь власть. Ты одержим ею. Когда кто-то одержим, он не отпускает. Он жертвует всем, лишь бы получить то, что хочет. Он соврет, обманет, убьет, возьмет, украдет. В этом-то и суть одержимости.

Он увидел, что я дала слабину, и подошел ко мне, обнимая. Я положила ему голову на грудь, скользнула пальцами по его груди, беря медальон в руку, словно представляя, как срываю его с его шеи. У меня будет только один рывок.

Осторожно, будто касаюсь ядовитой змеи, я провела ими по шелковой подкладке его камзола и просунула в карман. Потому что магия здесь не слушает отрицаний и раскаяний. Она реагирует на жажду. На голод. На то, что ты взял и душой, и телом.

— Я… я так боялась, — выдохнула я, и голос дрогнул не от страха, а от ненависти, которую пришлось прятать под дрожью ресниц. — Думала, ты уже не придешь за мной… Мне было так… так страшно…

Хассен поплыл. Расслабил плечи. Его рот растянулся в той самой улыбке — той, что раньше заставляла моё сердце замирать. Теперь она вызывала тошноту.

— Конечно приду. Куда я денусь? Видишь, я пришел… Прости меня, — прошептал он, опускаясь на колени, как будто это жест раскаяния, а не движение хищника, убедившегося, что добыча в сетях. — Я всё забуду. Всё, что было здесь… Если что-то и было.

Он даже не сомневался в моей искренности. Думал, я всё ещё та глупая птичка, что верит в сказки о любви и прощении.

Я прижала ладони к его щекам, и пальцы задрожали — не от отвращения, а от ужаса, что в этом прикосновении я всё ещё чувствую привычную слабость. Как будто тело помнит, как оно любило этого человека. И за это мне хочется вырвать себе сердце.

“Нет! Не вздумай его жалеть! Он тебя не пожалел!”, - твердо произнес внутренний голос, а я вдохнула, чтобы не дрогнуть сердцем.

Хассен встал с колен, глядя на меня с одержимостью.

Я шагнула к нему, прильнула и погладила его грудь. Почувствовала, как по коже пробежала дрожь — не от прикосновения, а от отвращения.

Но глаза мои смотрели мягко. Грустно. Словно в них всё ещё живёт женщина, что верила каждому его слову.

— Я тоже всё забуду, — прошептала я, прижимаясь щекой к его плечу, а сама украдкой подбираясь рукой к медальону. В тот момент, когда я крепко обхватила его, в голове послышался голос: “Дергай!”.

— Всё… кроме того, как ты смотрел на меня в ту ночь, когда отдал.

Он не понял. Не успел.

Я резко оттолкнула его, сорвала медальон и бросилась к выходу из сокровищницы.

Не оглядываясь.

Не давая страху поймать меня за горло.

Я вылетела за дверь, а они нет.

Позади — вскрик, звон монет под сапогами, и только потом — рёв магии, разрезающей воздух, как звериная пасть.

Я обернулась, заглядывая внутрь и видя жуткие клетки, которые накрыли каждого.

Да, милый.

Я сидела в такой. Я знаю, как жгутся прутья, как ломается воля под натиском магии. Только меня спасли, а их не спасет никто.

Я сглотнула, понимая, что поймала. Всех. И теперь осталось просто подождать, чтобы увидеть панику в глазах мужа, страх и ужас от осознания.

Один из стражников стал в панике высыпать деньги из шлема.

Я улыбалась, видя, как Хассен отдергивает руку от магии прутьев, словно обжегшись о горячий чайник, как Элиад пытается переместиться, но никакая магия не работает внутри клетки.

Они еще не знают, что пока они мечутся, клетки становятся все меньше и меньше. И я ждала. Ждала, когда они заметят, осознают, поймут.

— Клетка двигается! Она сужается! - закричал один из стражников.

Началось!

Я разучилась дышать.

— Серафина… - послышался голос Хассена. — Это что происходит?!

Я прижала ладонь к губам, чтобы заглушить смех — горький, дрожащий, почти плач. Он не был радостью. Это был крик, который я больше не могла держать внутри.

— Это? - удивилась я, стоя и глядя на клетки. — Это охота, милый. Правила охоты просты. Если ты поймал дичь, ты имеешь право делать с ней всё, что угодно. В этом-то и вся прелесть охоты. Я вас поймала. И могу делать с вами всё, что хочу.

— Серафина, выпусти! - слышала я голос Хассена, беря в руки корону и любуясь ею, а потом бросая обратно в груду золота. — Давай ты выпустишь нас, и мы поговорим!

— Ты можешь говорить прямо сейчас, - пожала я плечами. — Никто тебе не мешает.

Я снова улыбнулась. Что-то сломалось в хорошей и правильной девочке. И кажется, теперь она понимает правила этого мира. До этого она была как ёжик в тумане, а сейчас что-то изменилось. Окончательно.

— Серафина… Я прошу тебя… Я … я раскаиваюсь… Клянусь, я готов всю жизнь носить тебя на руках, - слышала я голос за спиной, разглядывая украшения в куче. Несколько из них я даже померяла.

— Спроси лучше, а мне оно надо? - усмехнулась я.

— Я не знаю, что я могу сделать для тебя, чтобы ты забыла о том, что случилось! - в отчаянии выкрикнул Хассен.

— Ничего, - вздохнула я. — В том-то и дело…

— Мы ведь можем быть счастливыми! Давай начнем все с самого начала! - его крик за моей спиной становился все громче и отчаянней. Стражники тоже кричали, но мне было неинтересно.

— Не получится, - прошептала я, обернувшись. — Я изменила тебе… Представляешь?

— Ну… ну и что! - зашелся от ужаса Хассен.

— О, ты себе не представляешь, как мне было хорошо… Я сначала испугалась, а потом … потом начала чувствовать то, чего не чувствовала с тобой никогда, - наслаждалась я последней местью. — Тебе до него далеко… Поверь…

— Ну и что! Я готов стараться! - послышался голос. — Я готов простить измену! Ты … ты выживала, как могла… и это… и это… в своем роде… оправдано!

Нет, что-то странное происходит со мной. Я не чувствую жалости. Ни капельки.

— Я готов всё простить и забыть, - слышался захлебывающийся отчаянием голос мужа. — Я люблю тебя… Люблю… Слышишь! Не поворачивайся ко мне спиной! Серафина!

— Ты любишь не меня. Ты любишь, когда я смотрю на тебя, как на бога, - произнесла я, глядя на мужа. - А теперь я знаю — ты всего лишь мелкий вор, что пьёт из золотой чашки, крадя её у мёртвых.