Я жадно втягивал воздух, чувствуя, как внутри меня поднимается волна возбуждения. Как штаны натянулись, глядя на ее разорванную рубашку. На ее бледное лицо.
Я почувствовал, что хочу ее.
И моя бы воля, я бы разорвал ее на части прямо здесь, прямо в снегу, утоляя свою животную страсть, присваивая ее, оставляя на ней свое клеймо.
“Нет!” — я сжал кулак, пытаясь вернуть себе контроль.
Но ее запах все еще остался в воздухе. Он опьянял, сводил с ума, врывался в меня, заставляя чувствовать, как он разливается по венам.
Столько десятилетий. Я уже думал, что это миф. Я даже посмеивался над легендой о том, что дракону достаточно одного взгляда, чтобы выбрать себе женщину. Один взгляд? Серьезно?
Я что, похож на дочку очень строгих родителей, выросшую взаперти, которая впервые попала на бал и впервые увидела мужчину чуть красивее старенького дворецкого?
Но сейчас мне было не до смеха.
Мгновенья моего промедления хватило, чтобы она взобралась на чужого коня и устремилась прочь.
Её запах всё ещё витал в воздухе.
Он не исчезал.
И дракон внутри меня чувствовал его и требовал мчаться за ней. Не отпускать ее ни на шаг, не терять из поля зрения ни на миг.
Я никогда не шел против своих принципов. Никогда не уподоблялся зверям в бархате. Более того, я презирал их.
Но сейчас я был животным.
Тут я увидел Гниль, сидящую на графине. Они боролись. В руках Гнили был нож.
“Ты не смеешь уродовать это тело!” — прорычал дракон.
Я стащил ее с графини и бросил об дерево с такой силой, что услышал, как хрустнули кости.
Графиня вбежала в дом, закрывая дверь.
“Остановись!” — взмолился я дракону.
Но это была последняя здравая мысль перед тем, как выбил дверь в дом.
Я оставил за спиной мёртвый лес и мёртвых охотников, чьи тела уже растаскивали волки, чьи души — если они остались — кричали в пустоте, не находя Бога, способного их услышать.
Теперь я смотрел на неё — и впервые за десятилетия почувствовал, как трещит по швам оболочка, которой я притворялся человеком.
Она смотрела на меня, как смотрят на смерть: не с покорностью, не с вызовом — с растерянностью.
Графиня попятилась и стала что-то шептать. Звук ее голоса, ее плечи, ее дрожащие колени сводили с ума.
Я поднял руку — медленно, как жрец, возносящий молитву, — и она сжалась, прижавшись к стене, будто могла слиться с деревом, раствориться в тенях, исчезнуть.
В тот момент, когда моя рука бережно коснулась ее щеки, она посмотрела на меня с надеждой и прильнула к руке, словно ища спасения. Я почти вернул себе контроль.
Перчатка скользила по ее коже, а она тянулась к ней. Графиня позволяла себя гладить. А потом она схватила мою руку дрожащими руками, посмотрела мне в глаза и прикоснулась губами к перчатке.
— Прошу вас, — послышался шепот. — Делайте все, что хотите, только не убивайте и не калечьте… Пожалуйста…