— Мне пора, — послышался голос. — Будь хорошей девочкой, и больше не залезай на подоконник…
Он развернулся и вышел, а через пять минут я услышала хлопанье крыльев. Я осталась одна.
Когда дверь закрылась, я села на корточки, прижав ладонь к животу. Там, где его губы оставили жар, теперь пульсировала пустота.
Я ненавидела себя за это.
Но тело — предатель — жаждало вернуть ту боль, это наслаждение, потому что в этом было единственное тепло в этом проклятом мире.
Огонь в камине догорал, я собрала все подарки и достала ночную рубашку. Я вошла в туалетную комнату и с удивлением обнаружила, что есть горячая вода.
Я сняла чулки, помылась и переоделась, пытаясь не думать о том, что случилось сегодня.
Мне было ужасно стыдно за то, что мое тело откликается на него, что я веду себя как… Я спрятала лицо в руках. Я не знаю даже его имени. Да что там имя! Я его лица не видела.
Я сидела в кресле, обнимая колени.
Я осуждала себя. Осуждала за свое желание. За то, что бесстыже хотела его. За то, что один вид его вздувшихся штанов вызывал возбуждение. Осуждала за то, что мне было хорошо в тот момент, когда должно быть плохо. Я должна была сидеть с каменным лицом, но нет же! Вместо того, чтобы вести себя как приличная женщина, я…
Черт! Черт! Я не должна себя так вести!
Я почувствовала, как между ног всё ещё пульсирует постыдный жар.
“Боже, боже, боже… Мне так стыдно! — выдохнула я, глядя на огонь. — А ведь еще замужем!”
Я вспомнила мужа. Его лицо. А мне ведь никогда с ним не было так… так… хорошо в постели. Я не могла сказать, что он неумелый. Нет. Просто… просто… там было все иначе… Да, я тоже испытывала удовольствие, но не такое яркое, не такое болезненное, не такое… постыдно восхитительное… Да, он желал. Но не как животное. Всегда соблюдал границы дозволенного. Никакого безумия. Я чувствовала себя любимой женой в его объятиях. А здесь… здесь я чувствую себя животным!
Я смотрела в огонь, как вдруг в груди появилась жгучая боль. Я опустила глаза, видя, как кожа в том месте, где коснулись пальцы пленницы, едва заметно засветилась.
Я бросила взгляд на огонь, но вместо пламени я увидела… жуткую камеру пыток и ту самую девушку, которую я освободила.
Рори лежала на каменном столе, прикованная цепями за запястья и лодыжки. Её тело судорожно подрагивало при каждом повороте ручки, которую медленно, с наслаждением крутили стражники. Её лицо… О, её лицо!
Над ней стоял Хассен. Он склонился к пленнице с видом участливого врача. Нежно отвёл прядь пепельных волос с её щеки, испачканной кровью и слезами.
— Где артефакт? — прошептал он почти ласково.
И в этом голосе — ни капли жалости. Только ледяной расчёт, маскирующийся под сострадание.
Я задохнулась.
Не в смысле метафоры. Буквально.
Мои лёгкие отказались вдыхать — будто мои собственные рёбра превратились в цепи, будто мои руки тоже прикованы, и каждый поворот ручки рвет на части мои нервы. И каждый стон, который вырывался из груди Рори - мой.