Стыд всё ещё жил в моих костях — тёплый, мучительный, он не отпускал меня даже тогда, когда я закрывала глаза.
Я пыталась представить, что всё это — кошмар, из которого можно проснуться, а не новая, необратимая реальность, в которой я — не жена, не графиня, не даже человек, а вещь, обладающая дыханием, пульсом и этим проклятым, предательским телом, которое откликается на его ласку.
Но в этом стыде медленно, как росток сквозь мёрзлую землю, проросло что-то иное — не страх, не отчаяние, а решимость. Чистая, холодная, без сомнений, без колебаний.
Я больше не хотела быть тем, кем он меня считает. Ни жертвой. Ни игрушкой. Ни даже «мышонком», которого он приручает, чтобы сломать по частям. Я хотела быть собой — хоть этой новой, израненной, но всё ещё живой. И если выход есть, я найду его.
Я встала неслышно, как тень, прижимая ладонь к груди, где всё ещё пульсировала чужая сила — не как бремя, а как напоминание: ты не одна. Есть кто-то, кто тоже сражался. И победил.
Я прошла мимо камина, мимо зеркала с трещиной, в котором ещё вчера видела своё отражение — бледное, с распухшими от слёз глазами и следами чужих пальцев на шее, — и не обернулась. Не потому что не хотелось, а потому что знала: если посмотрю, увижу не себя, а его желание, отпечатанное на моей коже, и снова почувствую ту сладкую, гнилую слабость, от которой мутило. Нет. Сегодня я не его. Сегодня я принадлежу себе.
Коридор за дверью был таким же, как и все остальные — каменные стены, потрескавшаяся штукатурка, портреты предков с лицами, искажёнными временем и злобой, будто они до сих пор помнили, как их изгоняли из семейной памяти, а теперь смотрели на каждого прохожего с презрением узников, знающих цену лжи.
Я шла медленно, прижимаясь спиной к холодной стене, как будто могла раствориться в ней, если понадобится. Воздух здесь был плотнее, насыщенный запахом плесени, пыли.
Я заглядывала в комнаты. Пустые спальни с ободранными обоями, библиотека, где книги гнили на полках, словно их содержимое было заразно, столовая с зачехлённым столом, будто ждали гостей, которые уже сто лет как превратились в прах.
Всё здесь дышало запустением — не просто забвением, а умыслом. Словно замок был построен не для жизни, а для хранения чего-то ценного.
Коридор в конце левого крыла, уходящий вниз, туда, где даже слабый свет из окон не достигал. Чёрная пасть, без единого огонька, без звука, без даже эха — будто пространство там проглотило саму возможность отклика.
Мне ужасно не хотелось туда идти. Словно все внутри противилось этой тьме.
Но я взяла себя в руки.