Карета тронулась, а я достал из внутреннего кармана перчатку.
Мне просто нужно не терять контроль. Научиться держать себя в руках при ней. Это сложно. И кажется невозможным.
Я прикоснулся губами к перчатке.
Это не она моя пленница. Я ее — пленник. И я так хочу снова в ее плен. Я хочу, чтобы она сама просила, терлась, соблазняла, заводила.
Но для этого нужен контроль.
Задыхаясь от страсти, я покрывал поцелуями перчатку. Тот, кто вершит судьбы королевства, чьего имени бояться, как смерти, стал пленником её стона, её дрожи, её запаха, от которого у меня кружится голова, как от яда.
Я отпустил карету, взял свертки. Один из них словно отозвался в моей руке. Это подарок. Для моей сладкой девочки.
Я обернулся драконом, летя в сторону сокровищницы. Меня самого мучил вопрос. Почему я отнес ее сюда? Почему не к себе в поместье? Что было бы куда логичней! Но нет! Дракон уперся: «Сюда!».
И даже сейчас, когда я спрашивал его, дракон молчал. Для меня это оставалось загадкой. Быть может, он хотел спрятать ее от всего мира? Или защитить? Это было что-то на инстинктах. Если предчувствиям можно верить, а можно не верить. Иногда они сбываются, а иногда ничто не предвещает беды. То дракону я верил безоговорочно.
Когда я надел маску, накинул капюшон и вошел в комнату, то тут же заметил, что она пуста. Ее запах, сладкий запах все еще витал в воздухе, но был слабым. Камин погас. Дрова лежали стопкой рядом.
Однако самым страшным было то, что я увидел, но еще не осознал.
Под перчатками кожа зашипела. Я почувствовал, как проступила чешуя, горячая, живая, жаждущая.
Я знал тысячи способов убивать. Знал, как смотреть в глаза умирающему и улыбаться. Знал, как вести переговоры, стоя по колено в крови, так, чтобы собеседник даже не заметил пятна на моих сапогах. Но я не знал, как войти в комнату и не увидеть ее.
Сначала — только запах. Едва уловимый, как шепот ветра сквозь разлом в камне. Мед, корица, что-то живое… и страх. Он еще витал в воздухе, как призрак, не желающий покидать место, где его оставили.
Комната была пуста.
Пустота эта ударила меня в грудь сильнее, чем клинок в бою. Я шел сюда, держа в руке сверток — глупость, которую я не допускал ни разу за двести лет: шелковое платье, теплые чулки, ботинки, подобранные по размеру стопы, которую я видел лишь однажды, обнаженной и дрожащей на снегу. Я нес это как дар. Как жест. Как признание в том, что она — не добыча.
Но комната молчала.
Окно было распахнуто. Снег снаружи кружил в танце без музыки, и на подоконнике — следы. Босые. Неровные. Отчаянные. Плащ мой, тот самый, что я укрыл ею в охотничьем домике, зацепился за створку, будто пытался удержать ее, будто знал — если она уйдет, что-то во мне разорвется навсегда.
Я не кричал. Не ревел. Дракон внутри тоже не рычал — он замер, как зверь, чующий капкан, который уже захлопнулся за спиной.