Загнанная для дракона

Глава 45

Время разорвалось. Мир сжался до острия, что уже касалось моей шеи — не резало, нет, просто обещало. Нож лежал на коже, как поцелуй, предвещающий смерть.

Сердце в груди бахнуло раз — и замерло, будто упало в пропасть, оставив за собой только пустоту и ледяной пот на висках. Я не вскрикнула. Не отшатнулась. Просто замерла, впившись взглядом в его глаза — в эти бездонные колодцы, где, казалось, отражалась не я, а моя душа, уже распятая на его желании.

— Ты думала, — прохрипел он, не шевеля губами, будто голос рождён в самой глубине груди, — что у тебя есть право смотреть под маску?

Я не ответила. Не могла. Мои губы пересохли от страха и от чего-то ещё. От позора, что даже сейчас, когда нож у моего горла, я не хочу, чтобы он ушёл. Хочу, чтобы он забрал всё, лишь бы не оставил меня в одиночестве с моей слабостью.

Он скользнул кончиком лезвия по моей коже — не для боли, нет. Для знакомства. Как будто нож помнил каждую каплю крови, что пролил, и теперь учился узнавать новую: мою.

Холод металла чертил линию от ключицы к груди, и от этого прикосновения — столь чуждого, столь смертоносного — по моим венам разливалась не паника, а жгучая, постыдная волна желания.

“Сколько жизней он унёс? Сколько криков заглушил, прежде чем коснулся меня?” — мелькнуло в голове. И от этой мысли — от мысли, что смерть касается меня как любовник — между ног вспыхнул жар.

Я сжала бёдра, будто могла спрятать этот стыд глубоко внутри, где он не выдаст меня. Но тело уже предало меня. Оно дышало глубже, пульсировало, жаждало — не ласки, нет. Подтверждения, что я жива. Даже если это жизнь в его тени или на острие ножа.

— Ты так дышишь, мышонок, словно это тебя возбуждает, — послышался хриплый голос, а он стянул перчатку.

Через мгновение его рука скользнула под мою рубашку.

Я вздохнула от его прикосновения.

Одно прикосновение пальцев, и его глаза расширились от удивления.

Одно касание.

Одно движение его пальца по внутренней стороне бедра — и его глаза расширились от удивления.

— Да ты вся мокрая, — прошептал он, и в его голосе не было изумления — только удовлетворение хищника, который только что понял: добыча уже его.

Он не торопился. Он вкушал.

— А теперь стыдишься этого.

А я закрыла глаза, потому что не могла вынести правды.

Хассен никогда не касался меня так — так, чтобы я чувствовала, как внутри рвётся что-то старое, гнилое. Он ласкал как принц, который снизошел до милости обладания мной. В его взгляде не было ничего животного, не было этого желания.

Боги, как же мне стыдно…

Но ещё стыднее — признать, что я не хочу, чтобы это остановилось. Я понимала, что хочу его. Черт возьми! Да! Хочу. И при этом понимала, что просто так отдаться мне не позволяет гордость, которой у меня, как выяснилось, предостаточно.

— Хочешь поиграть, мышонок? — послышался голос. — Ну давай поиграем… Кажется, я понял, в чём с тобой не так…