Я отпрянула от камина, как будто пламя обожгло не глаза — душу.
Сердце колотилось так, что каждое движение отдавалось в висках тупой болью. Воздуха не хватало. Я хватала ртом, будто меня придавили к земле — не руками, а самой реальностью: они идут за мной.
Хассен. Элиад. Отряд. Они уже здесь. Или ещё нет — но будут. Как тогда, на балу. Как в лесу. Только теперь я не та дрожащая дичь с обнажёнными плечами и разорванным платьем.
Я прижала ладонь к груди — там, под кожей, жила сила. Не моя. Но моя теперь. Она пульсировала, как второе сердце, и в этом пульсе не было страха — только напряжённая тишина перед прыжком в пропасть.
Пламя ещё дрожало перед глазами, как живая рана, а в груди бушевала паника — острая, колючая, будто кто-то засунул туда руку и сжимал сердце в кулак. Я задыхалась. Не от страха — от ощущения, что мир рушится у меня под ногами, и я не успела даже понять, с какой стороны нанесён удар.
Но я знала: если сейчас не соберусь, не вцеплюсь в реальность хотя бы ногтями — я сгорю в этом огне. Не буквально. А душой. Навсегда.
Я сжала зубы, впилась пальцами в край кресла и медленно, с усилием, подняла глаза. Взглянула в камин — не молясь, не моля о спасении, а смотря. Как человек, который больше не просит — а видит.
И увидела.
Хассен стоял перед очагом, держа в руках медальон — тот самый, что я подарила ему в годовщину. Серебряный, с тонкой прядью моих волос под стеклом. Он выглядел почти жалко — не как артефакт, а как память, которую он сжимал, будто пытался выжать из неё правду. Его лицо было бледным, глаза — впавшими, будто ночь охоты высушила его изнутри.
Элиад закончил круг и отряхнул пальцы.
Он не спешил. Не хмурился. Просто подошёл, протянул руку — и Хассен, не колеблясь, отдал ему медальон. Как должник — кредитору.
Элиад усмехнулся. Не злорадно. С усталым превосходством, будто смотрел на ребёнка, который пытался подделать подпись короля.
— Готовься, граф, — сказал он, едва шевеля губами.
Хассен кивнул. Не спорил. Просто развернулся и вышел.
Через несколько минут он вернулся. Не один.
За ним шагали десяток стражников — в броне, с мечами у бёдер и арбалетами за спиной. Глаза — пустые. Не злые. Не жадные. Просто готовые. Как у тех, кто убивал не ради наслаждения, а ради зарплаты. И от этого было страшнее всего.
Я замерла. Внутри всё сжалось — не в спазме, а в твёрдый узел. Страх не ушёл. Он остался. Но теперь он стал… другим. Не слепым ужасом зверя в капкане. А холодным знанием: они идут за мной.
— Так, спокойствие! Ты нужна живой, — прошептала я себе. — Они не посмеют убить тебя. Не сейчас. А я… Я никому ничего не обещала. Я ведь не обещала, что сдамся? К тому же я не позволю повториться тому позору!
В этот момент я осознала. Все изменилось. Хорошая девочка, которую обманывали, которая верила, которая любила, она умерла. Она умерла в тот момент, когда я кончила от наслаждения в охотничьем домике, пока мое горло держала черная перчатка убийцы.
Она умерла, а я родилась. Та, которая больше никогда не даст себя в обиду. Та, у которой в груди невероятная сила. Та, для которой нет больше тайн.
Губы дёрнулись в усмешке — горькой, тонкой, почти дикой.
Мозг лихорадочно соображал. Можно было затаиться, спрятаться, как тогда в башне, прикинуться мышонком, протянуть время, дожидаясь, когда прилетит хозяин. Это безопасный план. Проверенный.
“Сокровищница!”, - пронеслось в голове.
Я вспомнила прутья, которые давили на грудь. Нет ничего соблазнительней золота… Никто не устоит перед ним. И тогда ловушка захлопнется.
А вот это риск! Огромный риск!
Сначала я почувствовала страх. Разве я на такое способна? Что-то внутри слабым голосом кричало, что это ужасная смерть! Что так нельзя! Что нужно всё делать по закону! Пусть их судят…
Но другой голос, хрипловатый, насмешливый и спокойный, сказал одно слово: “Отомсти!”.
Эта мысль вызвала у меня мурашки. Пальцы затряслись. Неужели я готова заманить их в ловушку на верную смерть?
“Готова!”, - произнёс тот самый внутренний голос. - “Ты теперь на всё готова!”.
Дрожь волнения не стихала, но сердце перестало дрожать, как у загнанной дичи.
Охота на графиню? Перед глазами пронеслась та охота в лесу.
“Ну, давайте поохотимся, господа!”, - сбивчиво от волнения прошептала я, вспоминая горы золота, перед которыми не устоит ни одна живая душа.
Только пусть Хассен не думает, что я всё ещё та глупая птичка в клетке из жемчуга и лжи.
Я не жду, пока меня поймают. Может, я и дичь, но я хитрая дичь. Я сама расставляю ловушки и заманиваю в них охотников.
Я медленно встала. Ноги дрожали. Нервы — гудели, как обрывки проводов. Но в груди уже не было пустоты. Только жгучая, чёткая решимость.
“Не сомневайся! Они заслужили!”, - прошептала я себе, сжимая кулаки.