И в этот момент дракон взревел внутри. Девочка моя… Зачем… Зачем ты это сказала?
Ее исчезновение — не её судьба. Её судьба — быть найденной драконом.
Её судьба — мои надувшиеся штаны, сдавливающие горячую пульсирующую, жаждущую ее плоть, мои руки. Ее судьба — дракон внутри меня, который желает ее больше всего на свете.
И в этот момент я стал животным. Таким же точно, каких осуждал сам. Я хотел знать ее запах, вкус, хотел утолить ею свой звериный голод.
Прямо сейчас, прямо здесь.
Штаны распирало, а я кусал губы в кровь, чувствуя, что ничто не сможет утолить мой голод, как ее горячее трепещущее лоно, в которое раз за разом погружается мой член.
Она застыла возле стены, пока я прикасался к ней. В ее глазах был страх, она следила за моей рукой.
Я сжал ее грудь, словно пытаясь поймать ее сердце. Оно билось неправильно — слишком быстро, слишком отчаянно, как будто пыталось вырваться из грудной клетки и упасть мне в ладонь, как жертвенное сердце древнему богу.
Моя рука двинулась ниже — по бедру, под подол, ледяная в перчатке, но не холодная: под кожей у меня пылало древнее пламя, и оно жаждало прикоснуться к её теплу. И тогда — в тот самый миг, когда пальцы мои оказались между её сомкнутых ног, — она задохнулась.
Я жадно скользнул между ее бедер и увидел в ее глазах желание. Оно промелькнуло на долю предательской секунды, когда я плавно водил пальцем по ее лону.
Когда мои пальцы стали медленно входить в нее, я почувствовал, что она течет. Течет прямо на мою перчатку. Я вонзил пальцы в нее, а ее тело изогнулось. Сквозь тонкую ткань я пожирал взглядом ее напряженные горошины сосков.
“Она хочет… Хочет этого…”, - прорычал дракон, когда я снова вводил в нее свои пальцы. Сначала медленно, чтобы дать ей почувствовать, что она больше не принадлежит себе.
С каждым разом я делал это жестче, видя, как ее тело откликается, как она обхватывает их и замирает с приоткрытым ртом. Жестче. Глубже. Я хотел, чтобы она почувствовала меня внутри.
Мое тело откликалось на ее вздохи-всхлипы. Штаны стали невыносимо, мучительно тугими. Ее тело хотело продолжения. И в этом была вся её мука.
Я был во власти одержимости, которая растёт внутри, как плесень на душе, и однажды ты забываешь, где твои мысли, а где — голос того, кто смотрит на тебя из тьмы.
Тот, кто всегда смотрел на меня из тьмы, желал ее. Не тело. Все. От стона наслаждения до крика боли.
Мои пальцы доставляли ей наслаждение. Они шептали, что она — не украшение на руке предателя, не игрушка для пьяных зверей. Она — моя плоть, мое дыхание, мой пульс, способный сорваться в крик, способный вырваться в оргазм.
Она просила «не надо» — но её пальцы впивались в мою руку, не отталкивая, а цепляясь и удерживая. Она просила «пожалуйста» — и тело её выгибалось, будто мост между двумя мирами: тем, где она ещё графиня,
ы обнимаешь и чье прикосновение заставляет тебя забыть обо всем!”, - слышал я рев дракона.
“Еще… еще…”, - мол
и тем, где она уже моя.
Ее дыхание сбилось, она уже не пыталась сжать бедра, отдаваясь моим пальцам и сдерживая глухие стоны. “Давай, давай, сладкая девочка… Какая же ты чувственная… Боги, если у меня была такая, я бы убил всех, кто просит твоей крови, а потом взял бы тебя посреди усеянного трупами зала. Порвал бы твое платье, впился бы губами в твои губы, словно пытаясь вырвать твою душу и забрать ее себе. Пусть видят, чья ты. От кого стонешь, кто дарит тебе наслаждение, чье имя ты шепчешь, когда бьешься в сладкой агонии, кого тили ее глаза, а чувствовал, как она течет все сильнее и сильнее.
Как же ей стыдно… И эта мысль меня заводила. Она даже не знает моего имени, я не знаю, как зовут ее. Но она уже всем телом молит мои пальцы войти в нее еще глубже. И при этом стыдится.