Я смотрела на него, стараясь выровнять дыхание.
Он приблизился. Я слышала его дыхание в маске — горячее, влажное, звериное.
— Ты — хорошая девочка, — прошептал он, и его палец медленно провёл по моей нижней губе, заставив меня задрожать. — Такая послушная. Такая… правильная.
Я сжала кулаки, словно пытаясь скрыть свои чувства.
— Мышонок у нас — хорошая девочка, — в голосе прозвучала насмешка. — Которая привыкла жить по правилам… У мышонка есть строгие правила, не так ли? Которые она боится нарушить… Ты хочешь сорваться с цепи, мышонок. Но цепь — не моя. Ты сама её ковала из «нельзя», «стыдно», «непристойно»… И теперь молишь: «Сломай её за меня». Не так ли?
— Н-н-неправда, — прошептала я, чувствуя, как каждое его слово попадает в цель. И от этого мои глаза расширяются от ужаса. Он словно видит меня насквозь.
— Правда, — послышался голос, а нож снова скользнул по мне, вызывая мурашки. — Правда, мышонок. Это правда. Твоё тело дрожит не от страха… а от того, что я ещё не схватил тебя за волосы и не прижал к стене. Давая тебе право побыть плохой.
Жёлтые глаза смотрели на меня так, словно вытаскивают из глубины моей души всё, что там есть.
Его взгляд — два жёлтых уголька в пепле — пронзал насквозь.
— Ты не хочешь, чтобы я тебя отпустил. Ты хочешь, чтобы я разорвал тебя пополам — чтобы половина осталась в прошлом, а вторая сдохла от наслаждения у меня в руках. Ты не ищешь побега. Ты ищешь предлог, чтобы саму себя предать.
Я открыла рот — чтобы сказать «нет», чтобы вырваться, чтобы умереть с достоинством…
Но мои губы предали меня. Они дрогнули.
— Нет… Т-ты ошибаешься… — выдохнула я, и это прозвучало как мольба.
Я услышала тихий смех. Тело задрожало — не от холода, не от страха, а от того, как лезвие будто рисовало на коже карту новой жизни, в которой нет места добродетели — только пульс, страх и жажда быть разорванной на части.
— А если я дам тебе этот предлог? — в голосе послышалась усмешка. Кончик ножа слегка надавил на мой подбородок. — Прямо сейчас… Если я приставлю нож к горлу и возьму тебя? Ты потом сможешь сказать своей совести, что ты — хорошая, а он плохой. Он меня заставил…
Он был прав. Чертовски прав. Но я не могла! Не могла признать эту правду!
Я слышала его дыхание.
— Мышонок у нас… — он замолчал.
Его палец медленно подразнил мой сосок.
— Хорошая девочка.
Пауза. Тяжёлое дыхание.
— Которая мечтает стать плохой.
Он усмехнулся.
— Но не смеет… потому что хорошие девочки любят по правилам, а плохие — желают и получают. А ты?.. Ты хочешь, чтобы тебя желали?
Его голос опустился до шёпота, едва слышного, но разрывающего душу.
— Ты называешь это насилием. А я называю это честностью. Твои «приличные» мужчины лгут тебе в постели, целуют руку и спят с горничными. Я не лгу. Я хочу тебя. Я беру тебя. И если ты ненавидишь меня — ты хотя бы свободна в этой ненависти, — в голосе послышалась насмешка.