Холод не просто кусал — он вгрызался в плоть, как голодный зверь, вырвавшийся из-под сердца зимы. Но из-за зелья я его чувствовала не так остро и могла двигаться.
Каждый вдох резал горло, будто в груди вместо лёгких кололи осколки льда. Я бежала. Не думая. Не выбирая — просто вперёд, туда, где мрак был гуще. В черную пасть леса.
Снег хрустел — предательски, громко, звонко, как разбитое стекло под босыми ступнями.
Каждый шаг превращался в муку. Ледяная корка впивалась в пятки, резала ноги. Я падала. Вставала. Падала снова.
Мои пальцы онемели, кожа на коленях почернела от холода и крови.
Обернувшись на мгновенье, я увидела собственные следы. И эти следы вели прямиком ко мне.
Я чуть не заплакала от отчаяния.
Цепочка моих следов на снегу — карта. И любой, кто возьмёт в руки эту карту, найдёт свою добычу.
Я рванула вправо, скользнув по наледи, и ударилась плечом об ель. Снег с веток упал на меня, иглы впились в кожу — мелкая боль, почти ласка по сравнению с тем, что ждало за спиной.
Я отстранилась и наткнулась на еще одно дерево. Прижавшись к стволу, я задышала — рвано, со свистом.
Пар изо рта клубился, как последнее дыхание умирающего. Во рту все онемело от холода. Чувствовался металлический привкус. Я пыталась дышать, но не могла. Словно сам воздух отказывался входить в меня.
Слёзы — тёплые, предательские — катились по щекам и тут же замерзали.
«Я не хотела… Я только хотела спасти…»
Но этот жестокий мир не слушал оправданий.
Сердце билось так, что, казалось, вот-вот вырвется из груди и упадёт в снег.
А потом — тишина. Не настоящая. Та, что рождается в ушах, когда страх заглушает мир. Только пульс. Только дыхание. Только — тук-тук-тук — кровь в висках, как барабан палача.
Слёзы катились по щекам и замерзали, прежде чем упасть. Я не плакала — я рвалась. Внутри что-то треснуло, надломилось. Это был не просто ужас. Это было понимание: спасения нет. Они меня найдут.
Мозг выдал приказ, как последнюю милость, а я посмотрела по сторонам. Может, попробовать запутать следы? Хоть немного…
Я рванулась вбок, в чащу, где ветви сплетались в решётку. Но снег снова предал. Он лежал здесь ровнее, чище — и мой след на нём выглядел как приглашение: «Сюда. Она здесь. Ловите».
Я петляла, делала восьмёрки, огибала деревья, уходила и возвращалась по своим следам, в надежде, что сумею обмануть судьбу.
Я увидела лёд. Замерзшее озерцо. И бросилась на него, в надежде, что лёд меня выдержит. Здесь хотя бы следы не будут видны. Я бежала по льду, стараясь бежать не ровно, а немного вправо. Пробежав через озерцо, я замерла среди деревьев, пытаясь перевести дух.
И тут вдалеке я услышала охотничий рог.
Протяжный, зловещий, как стон земли. Не музыка. Не сигнал. Это был зов. Зов крови. Зов охоты.
И в этот момент я сама превратилась в зверя. Казалось, обострились все чувства. Глаза цепляли малейшие детали, словно пытаясь найти укрытие. Мне казалось, что даже воздух стал пахнуть по-другому. Опасностью.
Я съёжилась, прижавшись к стволу. В груди — та самая боль. Та, что врезалась в меня прикосновением пленницы. Горячая. Пульсирующая. Будто под кожей зашевелилось чужое сердце.
И вдруг приближающийся топот.