Нежеланная жена дракона, или Император готовке не помеха!

Глава 50

Дверь в кабинет Дарриона была не просто куском дуба с железной фурнитурой. Она была барьером, разделявшим два мира — мир суеты, интриг и моих личных кухонных баталий, и мир холодной, сосредоточенной власти. Сделав последний глубокий вдох, я толкнула её.

Помещение, в которое я вошла, поразило меня своей сдержанной, почти аскетичной роскошью. Никакой позолоты, вычурных гобеленов или хлама, которым любили загромождать свои покои прочие аристократы. Здесь всё дышало функциональностью и силой. Стены от пола до потолка были заставлены стеллажами из тёмного, отполированного до зеркального блеска дерева. Но на них стояли не книги, а артефакты. Множество артефактов. Одни мерцали тусклым внутренним светом, другие, наоборот, казались безжизненными и потухшими. Я узнала сферу с треснувшей поверхностью, в которой когда-то плескались океаны, и зеркало в раме из чёрного камня, отражавшее не комнату, а какие-то далёкие, вращающиеся звёзды. Воздух был густым и тяжёлым, пахнущим озоном, старым пергаментом и… им. Даррионом.

В центре комнаты стоял огромный стол, целиком заставленный картами. Не теми, что продают в лавках, а подробнейшими, испещрёнными сотнями пометок, стрелок, значков. Я увидела знакомые очертания Игнисской Империи, но также и земли за её пределами — ледяные пустоши, откуда были послы эльфов, моря, испещрённые маршрутами кораблей, и горные хребты, отмеченные кроваво-красными крестами. Это был мозговой центр империи, и вид его заставил меня почувствовать себя одновременно крошечной и… причастной.

Он стоял на балконе, широко распахнутом в ночь. Его высокая, прямая фигура была освещена сзади лунным светом, отчего он казался тёмным силуэтом на фоне усыпанного звёздами неба. Мужчина не обернулся, услышав мой вход, но я почувствовала, как его внимание сфокусировалось на мне, словно невидимый луч.

— Подойди, — прозвучал его голос, негромкий, но отчётливый.

Я осторожно пересекла комнату, чувствуя, как мои ноги, обутые в тонкие балетки (Ингрид не успела найти подходящие туфли) тонут в густом ворсе ковра. Я остановилась рядом с ним, оставив между нами почтительную дистанцию, и ахнула. С балкона открывался захватывающий вид на ночной Игнистад. Город раскинулся внизу, как рассыпанная коробка с драгоценностями — огни окон, фонарей, отражения в воде каналов. Отсюда он казался не шумным, пахнущим рынком и потом местом, а живым, дышащим организмом, прекрасным и хрупким.

— Расскажи мне всё, — сказал Даррион, всё ещё глядя на город. — С самого начала. Не упускай деталей.

И я рассказала. Сначала неуверенно, подбирая слова, потом всё быстрее, чувствуя, как снова накатывают эмоции. Я рассказала о торговце в маске, о переулке, о том, как меня схватили. О пробуждении в пещере, о сене и камнях. О Меланисе и братьях. Я говорила об их плане, об унижении, о страхе. И когда я дошла до момента, где Меланиса с этим маленьким серебряным ножиком собиралась взять мою кровь, я увидела, как его скулы напряглись, а челюсти сжались так, что, казалось, гранитный подоконник балкона должен был треснуть под его пальцами. Но он молчал, и это молчание было красноречивее любых криков.

Я закончила, упомянув о своей маленькой улике — рассыпанной приправе, по которой меня нашли. В горле пересохло.

Он медленно повернулся ко мне. В свете луны и доносящемся из комнаты тусклом свечении его лицо казалось высеченным из мрамора — жёстким и непроницаемым. Но его глаза… его глаза горели. В них не было прежней холодной отстранённости. В них была та самая «холодная, сконцентрированная ярость», о которой говорила Изабелла.

— Мы прочесали пещеру и все окрестности, — наконец заговорил Даррион. Его голос был низким и ровным, но в нём слышалось глухое напряжение, как перед грозой. — Их там не было. Похоже, у этой троицы было другое, хорошо подготовленное убежище в городе. Я отдал приказ не трогать особняк Вентрис. Официальный обыск спугнул бы их, заставил залечь на дно. А спящую змею найти сложнее. Они бы затаились, чтобы нанести удар снова, возможно, более изощрённый и незаметный.

Он сделал паузу, его взгляд скользнул по моему лицу, задерживаясь на синяке на щеке, который я сама ещё не видела.

— Поэтому я решил пойти на риск, — сказал он, и в его глазах вспыхнула искра того самого драконьего, хищного азарта, который я раньше в нём не замечала. — Мы позволим Меланисе сделать свой ход. Позволим ей принять твой облик и устроить этот жалкий «бунт». Иначе она может использовать твой вид для чего-то куда более страшного — для отравления, для кражи печатей, для подрыва доверия к тебе изнутри. Я подыграю ей. Подставлюсь. И когда она, твои братья и все, кто за ними стоит, выйдут из тени, уверенные в своей победе… мы захлопнем ловушку. Разом.

Я почувствовала, как по спине пробежал холодок. Риск был колоссальный.

— А я? — тихо спросила я. — Что буду делать я, пока она ходит здесь, в моей коже?

— Ты, — он сделал шаг ко мне, сокращая дистанцию, — будешь рядом со мной. Замаскированная. Под видом одной из моих стражниц. Ты увидишь всё своими глазами. И когда придёт время… — он чуть заметно улыбнулся, и в этой улыбке не было ничего доброго, — ты сможешь лично предъявить им счёт.

Мне не нравился этот план. Он был опасным, непредсказуемым. Но он был логичным. И он давал мне шанс не быть пассивной жертвой, а стать активным участником своей защиты. Я видела в глазах Дарриона не только расчёт полководца, но и личную заинтересованность. Это была не только защита империи, но и защита меня.

— Хорошо, — согласилась я, и моё сердце снова забилось чаще, но теперь не только от страха. — Я согласна.

Мы стояли друг напротив друга в лунном свете. Воздух между нами снова сгустился, наполнившись невысказанными словами и тем самым напряжением, что прервал в таверне Пепсомар. Он смотрел на меня, и в его взгляде было столько всего — ярость, расчёт, уважение, и что-то ещё, тёплое и неуловимое.

Дракон медленно поднял руку и, словно боясь спугнуть, коснулся тыльной стороной пальцев моей щеки, той самой, где был синяк. Его прикосновение было прохладным и невероятно нежным.

— Я боялся за тебя, — прошептал он, и его голос, всегда такой твёрдый, дрогнул, выдавая уязвимость, которую он так тщательно скрывал ото всех. — Когда Ингрид и твои… призраки… рассказали мне… я… я боялся, что больше не увижу тебя. Что опоздаю.

Эти простые слова, сказанные почти неслышно, растопили последние остатки льда вокруг моего сердца. Они значили для меня больше, чем любые клятвы или пышные признания. Они были настоящими.

Я не смогла сдержаться. Я сама, не думая о последствиях, сделала шаг вперёд и прижалась лбом к его груди, ища защиты, опоры, подтверждения того, что я действительно спасена, что я здесь. Мужчина на мгновение замер, а затем его руки обняли меня, крепко, надёжно, почти болезненно сильно, словно он и вправду боялся меня отпустить. Я чувствовала твёрдые мышцы под тонкой тканью его камзола, слышала ровный, чуть учащённый стук его сердца. Мы стояли так, объятые тишиной ночи, и весь мир с его интригами и опасностями остался где-то далеко.

Он мягко приподнял моё лицо за подбородок. Его глаза в лунном свете казались бездонными, тёмными озёрами, в которых тонуло всё моё существо. Даррион наклонился, и его губы коснулись моих. Это был не страстный головокружительный поцелуй, каким я могла бы его представить. Он был лёгким, почти невесомым, вопросительным. Это было обещание. Обещание защиты, забота и что-то ещё, чему мы оба ещё не могли дать имени.

Когда он оторвался, в воздухе повисло сладкое, трепетное напряжение.

— А теперь иди, — сказал Даррион, и его голос снова приобрёл твёрдые, командные нотки, но в них теперь слышалась тёплая, заботливая интонация. — Тебе нужно отдохнуть. Выспаться. Завтра тебе понадобятся и моральные, и физические силы. — В его глазах мелькнула искорка. — Когда эти болваны решат, что настал их звёздный час, мы должны быть готовы.

Я кивнула, не в силах вымолвить ни слова. Мои губы всё ещё горели от его прикосновения.

— Да, — смогла выдавить я наконец. — Мы будем готовы.

Я вышла из его кабинета, чувствуя себя совершенно другим человеком. Испуганной — да. Взволнованной предстоящей битвой — конечно. Но также… сильной. Любимой? Пока ещё нет. Но желанной. Нужной. И это чувство было таким же тёплым и питающим, как та самая овсянка, что ждала меня в покоях. Завтра нас ждала битва. Но сегодня… сегодня было первое по-настоящему честное перемирие в нашей странной войне под названием «брак».