Соленья и варенья от попаданки, или новая жизнь бабы Зины

Глава 86.

Я замерла, почти сросшись с камнями за моей спиной. Многое бы я отдала в тот момент, чтобы самой прерватиться в камень...

Тирам стоял слишком близко — его дыхание обжигало кожу даже через ткань шали, а золотые глаза горели в полумраке коридора, как два раскалённых угля.

О, великая Целлиана, неужели он меня узнал? А если не узнал, к чему эти странные игры?

Мысли в голове вихрем кружились, а тело тряслось мелкой дрожью, словно я снова оказалась в той проклятой подземной камере, где он меня запер. Но я молчала. Ни звука не издала — голос-то мог меня выдать в два счёта. Тирам знал голос Киоры, своей «неугодной жены». Так что я просто стояла, вжавшись в стену, и молилась всем богам этого мира и своего старого, чтобы он просто отстал от меня, прямо сейчас

Но Тирам, конечно, не отстал. Он наклонился ещё ближе, его губы почти коснулись моей шали, и я почувствовала запах его — смесь дорогого мускуса и чего-то металлического, драконьего.

— Зина... — прошептал он низким, бархатным голосом, от которого у меня мурашки по спине побежали. — У тебя такой необычный наряд. Никогда не видел ничего подобного в наших краях. Мне бы хотелось рассмотреть его поближе... А ещё лучше — узнать, что под ним скрывается.

Его пальцы скользнули по краю шали, легко, почти нежно, но с такой уверенностью, будто он имел на это полное право. Он трогал ткань, перебирал её, как будто это была какая-то диковинная игрушка, а я — манекен в магазине.

Я отшатнулась, но стена не пускала, и Тирам только усмехнулся, заглядывая мне в глаза. Его взгляд был таким пронизывающим, что я едва не отвернулась. Нет, он меня не узнал — по крайней мере, пока. Это было просто любопытство, смешанное с той наглой самоуверенностью, которая всегда отличала этого ящера. Но от этого легче не становилось. Он играл со мной, соблазнял — медленно, уверенно, наклоняясь ещё ближе, так что наши лица почти соприкасались.

— Ну что же ты молчишь, Зина? — шептал он, его дыхание щекотало. — Разве ты совсем немая? Я хочу послушать твой голос. Он наверняка такой же загадочный, как и ты сама. Расскажи мне что-нибудь... О Дальних Землях, о себе... Или просто скажи моё имя. Тирам. Попробуй, это не сложно.

Он становился настойчивее — его рука скользнула по моему плечу, а вторая потянулась к ткани на моём лице, как будто хотел поправить её, но я знала, что это лишь предлог. Он не хватал грубо, не рвал — нет, он хотел, чтобы я сама сдалась, сама открыла ему лицо. Это была его игра: наглая, самоуверенная, как он привык, что все перед ним склоняются, стоит ему лишь щёлкнуть пальцами. Я ещё сильнее стиснула зубы, чтобы не вырвалось ни слова.

«Не узнаёт, — повторяла про себя. — Пока не узнаёт. Но если услышит голос или увидит лицо — мне конец…!

— Ну же, будь хорошей девочкой, — продолжал шептать Тирам, его губы почти коснулись моего уха, а пальцы заиграли с тканью, слегка оттягивая её. — Я ведь твой господин, Зина. И я не прошу ничего чрезмерного. Просто покажи мне своё лицо. Видишь, как я забочусь о тебе? Принял в своём дворце, угостил на пиру... Сделай и ты мне приятно. Это будет наш маленький секрет. Никто не узнает…

Его слова лились сладко, но я чувствовала в них яд. Уж я-то точно, чего стоят увещевания правителя Торесфаля…

Он наклонялся ещё ближе, его рука скользнула по моей щеке через ткань, заглянул в глаза так, будто хотел выудить из них все тайны. Я отводила взгляд, но Тирам не отставал, его пальцы всё настойчивее тянули шаль, не срывая, но намекая: «Сдайся сама — всё равно будет по-моему…».

Тряска во мне усилилась — страх мешался с яростью. «Вот же подонок… — думала я. — Этот гадёнышь со мной не флиртовал даже в первую брачную ночь, а тут вон как раздухарился…»

Тирам, видимо, понял, что уговорами не возьмёт, и его глаза вспыхнули раздражением. Он схватил шаль резче, пытаясь сорвать её одним движением. Я инстинктивно вцепилась в ткань руками, не даваясь, отталкивая его. Завязалась борьба — тихая, но яростная: он тянул, я держала, он шипел что-то сквозь зубы, а я молчала, только дыхание срывалось. Его лицо исказилось злостью, золотые глаза потемнели, и он уже не шептал, а рычал тихо:

— Да что с тобой, упрямая? Покажи лицо, немедленно!

Я вывернулась, шаль едва не порвалась. Ткань затрещала. Тирам схватил меня за запястье, прижимая сильнее к стене, его дыхание стало тяжёлым от злости.

— Ах, ты, интриганка! Нравится играть?!..

И в этот миг коридор разорвал оглушительный, величественный голос, эхом отразившийся от стен:

— Тирам!