Моран включил воспроизведение. Замигал лампами пульт, слабо заныл перегруженный трансформатор. Конвей насторожился, Моран прикрыл глаза. Выделенные из остальных шумов, заполнили лабораторию долгие, растянутые временем, звуки. Поразительно!.. Мы узнавали плачущий контрабас, гудящие, как огонь, литавры, наконец, харпсикорд - разбитый, рыдающий харпсикорд… Возникая из ничего (так вода проникает сквозь скалы), эта «музыка» достигала высочайших (так звенят водопады) частот и вдруг садилась, всасывалась в воронку немоты, разбитая, разрушенная собственным неистовством.
Моран открыл глаза и дотянулся до регулятора. Он ни о чем не спрашивал, но я не выдержал:
- Как в Домском соборе!
На что возразил Конвей:
- Можно ли назвать музыкой то, в чем нет ничего человеческого?
- Человеческого? - удивился Моран.
- Точнее - разумного. Эту «музыку» никто не писал. Она стихийна. Она приходит из ничего.
- Выражайся точнее.
Конвей пожал плечами:
- Загадка фона, ничего больше. Любой природный процесс можно трансформировать в «музыку».
- Для этого необходим преобразователь…
- Ищите его в вашей аппаратуре.
Моран не ответил. Мне показалось - он не слушал нас.