Разворованное чудо. Повести и рассказы

В сельве

Когда я очнулся, передо мной горело дерево, а метрах в тридцати, среди рваных лиан и мятой растительности, мутно дымилась разбитая сигара фюзеляжа. Ря-дом со мной, лицом в болотной воде, лежал курчавый террорист, тот, кого звали Дерри. Куртка задралась на шею, я видел голую обожженную спину… Видимо, нас выбросило из самолета еще в воздухе, после первого удара, и, как это ни странно, я был жив!

Несколько пиявок толщиной с карандаш успело присосаться к руке. С отвращением содрав их, я побрел к самолету, проваливаясь в жидкую грязь чуть ли не по колено. В груде искореженного металла вряд ли могли остаться живые - коробка салона выгорела насквозь, и, убедившись в этом, я вернулся к телу курчавого.

- Доволен? - спросил я, будто он мог мне ответить.- Доволен?

Отраженное кронами эхо негромко, зловеще крикнуло:

- Доволен!..

Я снял с Дерри куртку. В сельве такая куртка незаменима- ни москиты, ни клещи ее не прокусят… Рядом с самолетом можно было, наверное, найти еще что-нибудь, но меня тошнило при одном взгляде на выгоревшую дюралевую сигару, и, в последний раз взглянув на нее, я углубился в лес.

Бледные, обвешанные лохмотьями эпифитов, стволы уходили вверх - в тесное сплетение листьев. Я был как на дне океана, и душно и сумрачно тут было как в океане, в перегретом, взбаламученном океане. Я не знал, в какую сторону надо идти, и все же шел. Неприятно пахнущие муравьи крутились на ветках, упавших в болото. Грибы и плесень оплетали любой островок. Но кое-где на стволах деревьев можно было различить следы засохшего ила, и этот ил был не болотным - рядом текла река.

Чем глубже я уходил в лес, тем сумрачней становилось вокруг, и, наконец, жаркая влажная духота чащи сомкнулась надо мной полностью. Пугающе взрывались в сумраке огни светлячков, странные звуки неслись сверху, но я упрямо шел и шел туда, где, по моим предположениям, могла оказаться река.

Изредка я останавливался, но жизнь сельвы кипела на невидимых мне этажах. Именно оттуда доносились звуки, именно оттуда, как яркие парашютики, спускались иногда трепещущие заблудившиеся бабочки.

Споткнувшись о тушу дохлого каймана, я по-настоящему поверил, что река рядом. Но далеко не сразу к ней пришел - мешали кривые, задавленные лианами стволы, мрачные крохотные озера, переполненные манграми, . ярко-красные воздушные корни которых источали дурманящий сладкий запах… Казалось, это никогда не кончится, и все же я ступил на плотный мелкий песок, по которому стайкой метнулись перепуганные мной крабы.

Река целиком пряталась под пологом леса, и Именно тут, на берегу, к которому я так стремился, я чуть не погиб, наткнувшись на поблескивающие, шевелящиеся, похожие на черные тыквы, шары устроившихся на ночлег кочующих муравьев «гуагуа-ниагуа»- «заставляющих плакать»… В панике, сбивая с себя свирепо кусающих насекомых, я бросился в воду, еще раз оценив качество взятой у уругвайца куртки-она не промокала… А выбравшись на берег, долго прислушивался - не доносится ли откуда-нибудь характерный шорох «гуагуа-ниагуа», пожирающих листья?

Сгущались сумерки.

Разбитый, я влез на нависающее над водой дерево и почти сразу услышал крик.

Крик начинался в глубине сельвы - тонкий, жалобный, слабый, потом понемногу набирал силу и переходил в панический рев, обрывавшийся так внезапно, будто кричавшему затыкали рот.

«Это не человек,- сказал я себе.- Это ночная птица. Она вышла на охоту, и охотится, конечно, не на людей».

Но успокоиться было трудно. В голову сами по себе приходили мысли о потерявшихся в сельве людях, скелеты которых находят иногда на отмелях и в лесных болотах. Капитан Моррис, полковник Перси Гаррисон Фоссет. Они знали о сельве многое, они специально готовились к своим путешествиям, и все же сельва их поглотила…

Разбуженные тоскливым криком птицы окружали меня невнятные страхи. Я вспомнил даже о Курупури, духе, ноги которого вывернуты назад, о духе, терзающем все живое, о духе, состоявшем в близком родстве все с той же таинственной боиуной…

Вдруг на реке, далеко подо мной, мелькнули огни. Они виделись так явственно, что, вздрогнув, я чуть не сорвался с дерева. И чары тут же исчезли - огни потускнели, будто погрузились, ушли под воду.

- Боиуна,- сказал я себе, покрываясь холодным потом.- Боиуна…

Ночь тянулась бесконечно. Я то впадал в забытье, то просыпался от воплей идущих поверху обезьян-ревунов, а совсем под утро вдруг разразился короткий ливень, не принесший прохлады, зато отяжеливший, вымочивший ветви, сквозь которые глянули на меня такие крупные, такие яркие звезды, что меня охватило тяжелое отчаяние.

Все утро я оплетал лианами найденные на берегу стволы пальмы асаи. Голод и страх мешали работать - я беспрестанно оглядывался на заросли, будто из них и впрямь могло показаться жуткое, искаженное злой гримасой лицо духа Курупури. Я успокоился, лишь столкнув на воду непрочный плот.

Поворот за поворотом. Я потерял им счет, но не уставал убеждать себя - я на реке, а все реки рано или поздно выводят к людям.

Я знал, что настоящая сельва всегда пустынна (птицы и звери любят относительно свободные пространства), и все же уединенность этих мест, отсутствие живого меня убивали.

«Кто был этот Репид? - думал я.- Кто были его приятели? Действительно революционеры, хотевшие таким образом добраться до удобного им пункта, или же налетчики, уходившие от закона?.. Ну да!- выругался я.- Похожи они на революционеров, как Дженнингс на Кастро!.. Воздушные пираты!»

- Компадре!

Я замер.

Потом медленно повернул голову.

Из-за куста на меня смотрел человек.

Плот медленно проносило мимо. Вскрикнув, я бросился в воду, вцепился в нависающие с берега кусты. Человек протянул руку, помог выбраться на сухое место.

- Не советую проделывать такое дважды. В воде есть пираньи, они за минуту успевают разделать быка.

Я не понимал слов. Я просто их слушал! Ведь это был настоящий человек! Живой! Во плоти! Без автомата! В рубашке, в плотных брюках, в тяжелых высоких башмаках. Длинное лицо с сильной, выпяченной вперед челюстью, чуть горбатым носом казалось мне необыкновенно привлекательным. И, ухватив незнакомца за руку, я повторял:

.- Мне нужны люди! Мне нужно добраться до людей. До серингейро, до матейрос, до кого угодно! Мой самолет сгорел! Я ищу людей!

Незнакомец неторопливо высвободил свою руку, сунул ее в карман и вытащил таблетку глюкозы.

- Проводите меня до селения, до любой гасьенды! - просил я.- Мне нужны люди!

Он будто бы колебался.

- Я совершенно один! Я уже сутки как один!

Он внимательно осмотрел меня, даже провел рукой по моей куртке, кивнул и шагнул в заросли. Я почти наступал ему на пятки, боялся, что он исчезнет. Но он не исчез. Больше того, метров через сто остановился, и я увидел причаленный к берегу мощный катер и бородатого мужчину с удочкой в руках. Катер так удачно прятался в зарослях, что, проплывая мимо, я мог его не заметить.

Оставив удочку, бородатый вопросительно взглянул на моего проводника. Тот кивнул.

Не торопясь, бородатый достал из-под брошенного на берегу брезента кусок жареной рыбы и протянул мне. Такунари или тамбаки - я не понял, но рыба была вкусная, я с жадностью съел ее.

- Мне нужны люди! - говорил я между глотками.- Мне нужны люди. Мой самолет сгорел!

- Компадре,- спросил приведший меня,- ты один?

- Все сгорели!-я махнул рукой.- Я один!

- Ты путаешь, компадре,- возразил проводник.- Вот где они могли сгореть! - и, взяв меня за руку, как ребенка, повел сквозь заросли в самую глушь, в сумрачную духоту сельвы, и, остановившись, наконец, отвел листья в сторону, повторил:

- Вот где они могли сгореть.

Я замер.

На добрый десяток миль сельва была сожжена. Не огнем, нет, потому что листва и ветки, искореженные так, будто их прокалили в сушильном шкафу, оставались на предназначенных им природой местах. Мертвые стволы упирались в низкое небо, укутанное туманной дымкой.

- Вот где они могли сгореть… У тебя, там, был другой огонь?

- Другой,-подтвердил я.- Другой. Самый обычный.

- Идем! - сказал проводник.

- Но что случилось тут?

Проводник не ответил, бородач тоже. Я спрашивал, я не уставал спрашивать, суетливо и беспомощно, но они отмалчивались, не хотели говорить. И, отчаявшись, я замолчал. Тогда тот, кто упорно называл меня «ком-падре», сам спросил:

- Почему сгорел самолет?

- Угон,- пояснил я.- В самолете стреляли. Самолет потерял высоту.- И вспомнил об итальянке: - В самолете были женщины!

- Кто стрелял?

- Человек, которого звали Репид. Хорхе Репид, уругваец. С ним были и другие люди. Одного звали Дерри.

- Твои друзья?

- Нет! Они говорили между собой. Я услышал эти имена - Дерри и Хорхе Репид.

- Ты, правда, остался один? Ты никого не оставил в сельве?

- Да! - теперь я утверждал.- Я видел самолет. Он сгорел, он пустой, как труба. А меня выбросило еще в воздухе, наверное, был взрыв… Там все сгорело!

- Проводи нас!

Я смертельно устал, но проводник был прав - место падения самолета надо было осмотреть более тщательно. Все равно, подумал я, скоро мы окажемся среди людей.

Путь, на который у меня ушло почти двое суток, катер проделал за несколько часов. Я спал, когда бородач заставил меня встать и причалил катер.

Светало.

Ведя компадре по зарослям, я понял, что если бы сразу взял на север, мне не пришлось бы так долго блуждать - река делала петлю…

Ядовито-зеленая плесень успела оплести фюзеляж самолета. Остановившись под сломанной пальмой, я молча следил, как мои спутники обшаривают болото. Не знаю, что они хотели найти, но они явно что-то искали… Перевернув труп раздетого мною Дерри, проводник спросил:

- Как его звали?

Я повторил.

Больше они ни о чем не спрашивали. Катер стремительно рванулся вниз по течению, и я впервые совершенно отчетливо понял, какая мне выпала удача - блуждай я тут хоть год, нигде ни одного человека! Эти места были необитаемы, царство влаги и духоты!

Тем неожиданнее было увидеть бетонный пирс, выдвинутый с берега почти на середину реки. Значит, я опять ошибся?

- Компадре,- приказал тот, кто встретил меня на реке.- Иди! Там люди!

- А вы? Как вас зовут? Где я найду вас?

- Иди! - повторил он.

Я протянул руку, но бородач уже оттолкнул катер от пирса.

Пожав плечами, я сел на теплый бетон и несколько минут разглядывал свое отражение в мутной воде. Опухшее лицо, грязная куртка… А эти люди? Почему они так молчаливы? Почему они сразу ушли?

Плеснув в лицо теплой водой, я утерся рукавом куртки и встал. Бетонная автодорога, начинавшаяся прямо на пирсе и размеченная цветными полосами, нигде, видимо, не просматривалась с воздуха и вела прямо в чащу красно-желтых орхидей и белых огромных фуксий.