Разворованное чудо. Повести и рассказы

1

Когда шерп закричал и исчез с уступа, сорванный тяжелым вздохом лавины, я судорожно вцепился в ледоруб, но ледяная глыба с ходу переломила деревянную рукоять, и я рухнул в белые струи несущегося по кулуару снега.

Только бы не засосало!

Я отталкивался руками и ногами, глотал и выплевывал все тот же снег, снег, снег, а все вокруг кипело как в исполинском котле.

И все же я вырвался. Отполз к угрюмо возвышающимся над ледяным бортом кулуара скалам. Снежный поток распался, и только внизу еще клубилось белое дымное облачко, пронизанное яркими радугами.

Все смолкло. Лишь запорошенные снежной пылью скалы вели низкую басовую ноту, строго подчеркивающую, что в этом безмолвном мире я остался совсем один.

Далекая пирамида Джомолунгмы развевала по ветру снежный султан. Она походила на белое всклокоченное чудовище, и, представив метель, свистящую на ее вершине, я подумал - там еще хуже… Лходзе и Нупзе были столь же величественны, и все-таки не они и не Джомолунгма казались отсюда самыми большими. Ама-Даблан - вот кто по-настоящему придавил все. Его громада закрывала полгоризонта.

«Вставай,- сказал я себе.- Вставай и иди. Там, внизу, Пасанг, шерп, в течение трех сезонов таскавший твой рюкзак и ни разу не отказавшийся от самых сложных маршрутов…»

Я встал.

Только что долина подо мной была затоплена тяжелым туманом, но теперь он распался, и я увидел далеко внизу вдавленное, как линза, черное ледниковое озеро, сжатое почти вертикальными стенами льда. След лавины шел к озеру, но перед самым берегом отклонялся, разбиваясь о щетку скал, лезущих из снегов как голые, искривленные от холода пальцы… Где-то там, под грудами льда и снега, лежал Пасанг…

Горше всего было сознавать, что все случилось в трех шагах от триумфа. Ведь я отчетливо видел черную тень, мелькнувшую передо мной, и так же отчетливо разглядел цепочку глубоких следов. Это мог быть только йети! И теперь, когда я это знал, судьба буквально сбросила меня с вершины. Я рвался наверх, на ледниковое поле, но она гнала меня вниз, к потерянному мной спутнику. Я готов был упасть на снег, закричать, но это все равно ничего не меняло. Я проиграл. Это следовало признать. И только видение сгорбленной фигуры, оставляющей за собой цепочку следов, останется мне как утешение или… награда.

«Ладно,- сказал я себе.- Главное сейчас - найти шерпа».

А если он мертв?

Я покачал головой: «Я должен найти шерпа! Это закон. Мертв он или жив, я должен найти его!»

Но за это время йети исчезнет!

«Хватит! - сказал я себе.- Главное сейчас - найти шерпа. Он мой спутник, и все у нас было на двоих - теплые биваки в долинах, с горячим чаем и ромом, и холодные биваки в стременах, когда мы на всю ночь зависали над пропастью на узких и ненадежных штормовых лесенках, прихваченных к скалам такими же ненадежными крючьями…»

Пройдет столько времени! - словно слышал я со стороны.- Уйдет столько времени, а ведь ты вообще можешь не найти шерпа. Его могло всосать в глубь лавины, похоронить под тысячами тонн льда… А йети будет все дальше и дальше уходить по белому ледниковому полю…

Когда стены скал, сжавшие черное озеро, поднялись надо мной, я остановился, пораженный величиной ледяных козырьков, свисающих вниз гигантскими застывшими водопадами. Страх за шерпа снова мучил меня, наполнял неуверенностью. Наверное, мне было бы легче вести эти поиски, если бы сам Пасанг был хоть как-то виноват в падении, если бы он сам допустил хоть одну из тех ошибок, от которых в горах не застрахован никто,- но я ни в чем не мог упрекнуть шерпа…

Подняв голову, я увидел в разрывах тумана смутные зубцы хребта. Солнце окрашивало их то в желтые, то в зеленоватые тона, но я знал, что пройдет минут двадцать и все эти каменные гиганты вспыхнут истинной ледяной белизной, а потом, сразу, рухнут в гималайскую тьму.

С узкого гребня, последнего препятствия перед озером, открылась внизу долина, усеянная крошечными пятнами деревень, пересеченная темной лентой реки. Еще дальше темнела одинокая вершина, рядом с которой каждый ее ледник казался высеченным из горного хрусталя. Она была такой четкой, она отбрасывала такие строгие тени, что горькое сожаление об упущенном триумфе вновь больно сжало мне сердце.

Я перевел взгляд и… вздрогнул!

По берегу озера, прямо подо мной, шел шерп. Сгорбившись, припадая на одну ногу, он преодолевал сугробы, стремясь к одному ему только видимой цели.

Жители гор умеют перекликаться на больших расстояниях, я это знал. Секрет заключается в правильном ритме речи - так читают вслух в соборе. И, сложив руки рупором, я крикнул, стараясь растягивать гласные.

Звук моего голоса пронизал морозный воздух, отразился от скал, но шерп не откликнулся. Больше того, он повернул и пошел прочь от озера, к далекой морене. И только после повторного окрика, наконец, остановился и странно, непонятно помахал рукой, будто желая обратить и мое внимание на что-то, чего я еще не видел… «А-а-а,- подумал я,- наверное, внизу застрял ледоруб или рюкзак, и Пасанг просит подобрать их».

Теперь, когда я был спокоен за шерпа, я снова мог думать о йети. Если он действительно ушел вверх, мы сможем его перехватить на Большом поле. Перевал наверху был ложным, он упирался в закрытый цирк, и йети все равно должен был возвратиться.

Остановившись передохнуть, я с удивлением отметил, что шерп успел уйти далеко. Но кричать я не стал - если Пасанг нашел нужным пойти к морене, значит, у него были на то причины. И я ждал теперь только конца уже не опасного, но все еще мучительного спуска, и когда снег подо мной перестал крошиться и оседать, я устало остановился.

Туман стянуло вверх. Он висел над замкнутым амфитеатром тоненьким колеблющимся потолком, пропускающим рассеянные лучи солнца. Озеро и вблизи было черно, как анилиновые чернила, хотя сквозь его чернь можно было рассмотреть каждую расщелину на его неровном дне. Плоский берег казался идеальным местом для бивака, и я сразу увидел свой рюкзак, вытащенный шерпом из вывалившихся на берег снегов. На рюкзак Пасанг, наверное, и указывал.

Я укрепил палатку между камней, забил снегом длинные полы. И, работая, несколько раз поднимал глаза на близкую гору, с вершиной, похожей на рыбий хвост. Она не курилась, и я понадеялся, что это признак хорошей погоды. Тогда, подумал я, завтра утром мы сможем повторить восхождение и, может быть, перехватим йети.

Стая лерв опустилась на берег, хлопая крыльями, побрела к воде. Птицы шли так уверенно, что я испугался- они не заметят воду! - но у самой кромки ее они повернули и двинулись к следу шерпа. И я вдруг подумал - какая-то странность есть в этом следе. И приблизился. И с отчаянием убедился: шерп ушел босиком!.. Все мои надежды мгновенно рухнули, потому что раздетый и разутый лавиной человек не может выжить среди снегов, даже если он сумасшедший…