Ветер выл все сильнее, вносил сквозь щели мельчайшую снежную пыль. Близко к утру я расслышал сквозь его шум нечто вроде исполинского тяжелого вздоха. Палатку встряхнуло, и тотчас откуда-то пришло и стало шириться странное шуршание… Своей непонятностью, своей необъяснимостью оно страшило больше, чем надвигающаяся метель, и я бросился расшнуровывать полог, Но палатку уже приподняло, качнуло, и со всех сто-рон хлынули на меня ледяные струи воды. Не мешкая, я вспорол ножом днище, вывалившись прямо в мутную клокочущую воду. Новый налетевший вал накрыл меня с головой, бросил прочь от палатки. В лунном свете я увидел, *как фантастически медленно обваливаются со стен, окруживших озеро, ледяные искрящиеся козырьки. Они обваливались в черную воду, тонули в ней, поднимая перед собой вал, а потом вставали из пучин, как исполинские левиафаны…
Обвал ледяных глыб - это и послужило причиной столь странного наводнения…
Напрасно я бросался в катящиеся на берег валы - меня неизменно отбрасывало водой, и я так и не смог добраться до палатки, в которой остался больной йети.
Тупое, холодное отчаяние овладело мной. С дальнего склона с грохотом низвергся камнепад, я даже не взглянул на него. Куртка обмерзала на ветру, коробилась, я не чувствовал и этого. Одна-единственная мысль заставляла меня страдать - я вновь проиграл! Проиграл окончательно!
«Смирись,- сказал я себе.- Смирись… С самого начала этот йети казался слишком великим подарком…»