К вечеру я был далеко от лагеря.
Оборотень следовал за мной, будто решив никогда меня не покидать, и я этому не препятствовал. В конце концов мне, наверное, могло лишь грозить повторение прошлой ночи, и против возвращения в мир запахов я в общем ничего не имел. Это не потеря зрения и не слезливая болезнь Шлесса.
Точной дороги я не знал, но шел уверенно, как по пеленгу, и это отнеся за счет оборотня. Военных постов я не боялся, симбу тут были малочисленны, ну, а от случайных встреч никто не застрахован и в собственной спальне…
Наклонившись, выдрал пучок рыжей травы, будто знал, что корешки ее можно жевать, и усмехнулся: из каких тайников мозга всплывала эта уверенность?
- Правильно, оборотень!-одобрил я, обернувшись.- Давно пора нам прочистить собственные мозги!
«Но откуда он появился? - подумал я.- И с какой стати он решил объявиться именно в Конго?.. В Европе или в Америке он имел шанс встретиться с каким-нибудь ученым мужем в очках, но тут-то?.. Ну и не повезло!.. С- дальних ли он галактик или порождение нашей собственной земли, в Конго его судьба была предопределена: базар или уничтожение! Такие, как мы, других вариантов не предлагают».
И со злобной мстительностью я вдруг решил: «Сам продам оборотня за наличные! В сорок пять лет поздно торчать на террасе плохоньких кафе, ожидая очередного ангажемента на очередные «сельскохозяйственные работы». С меня хватит!»
Дорога, которой я шел, была мне знакома лишь понаслышке. Но по карте, виденной у капрала, я помнил ниточку шоссе, идущую .вдоль границ Уганды и Бельгийского Конго. К этому шоссе я и стремился. Из Уганды можно было пробраться в Родезию, снять кое-какие деньги и, купив новые документы, смыться в Европу.
Остановившись перекурить, я заметил, что оборотень на траву не опустился. Продолжал висеть над нею. Но к фокусам оборотня я начал уже привыкать, тем сильнее был испуг, когда я увидел чуть ли не в трех шагах от себя молодого негра. Грудь его вздымалась так, будто он пробежал пару миль не останавливаясь, а в руке покачивалось тяжелое копье… С первого взгляда было ясно, с каким желанием боролся негр, и поняв, что кинуть копье он все равно не сможет, я спрятал «вальтер» в карман. «Убей негра! - говорил в таких случаях голландец.- Убей и оставь под солнцем. За пару часов его сожрут термиты, а если не сожрут, он скоро сам по себе выцветет. Так можно их всех превратить в белых!»
Но так говорил ван Деерт. Я, Радован Милич, не хотел повторять его слов.
- Кенда! - крикнул я негру.- Иди!
Сердце мое забилось только потом, когда я подошел к узкому входу наглухо перекрытого в удаленном конце ущелья. Идеальная ловушка для дураков… Взобравшись на плоскую, прикрытую кустами и развалом каменных глыб, площадку, нависающую над входом в ущелье, я бросил свой мешок на траву. Пиво у меня еще было, и я выпил все три банки. Потом прилег, подложив автомат под голову.
Звезды в небе были раскиданы реже, чем, например, в Хорватии. Над самым горизонтом мерцал опрокинутый ковш Большой Медведицы, а напротив, торчком, стоял Южный Крест. «Недурная позиция,- подумал я.- Если залечь под Крестом…»
- Тьфу! - выругался я, и вдруг впервые, будто очнувшись от долгого тяжелого сна, подумал о себе: «кто я?»
И правда - кто?
Когда-то - усташ. Человек, поверивший, что небольшая, оторванная от собственного народа партия может определить политику страны. Гитлер отдал нам во власть Хорватию, но мы не удержали ее, и не могли удержать… Потом - падение третьего рейха, побег с Анте Павеличем в Австрию, в Бад-Ишле, откуда мы, усташи, совершили не один «набег» на Югославию… Наконец, Испания… Именно там я прошел курс киллера - профессионального убийцы…
Кто же я?
Перевернувшись на спину, негромко сказал:
- Киллер!
Звезды ровно мерцали, и я подумал, что если оборотень вдруг и правда пришел оттуда, ему здорово не повезло. Он никогда не добьется того, чтобы к нему прислушались. Он будет вызывать своими фокусами лишь раздражение. Людей много. У каждого свои собственные желания, не всегда правильно рассчитанные. Как же удовлетворить все эти желания без помощи автомата?
Никогда в жизни я не был так одинок, как в эту глухую тропическую ночь в Конго. Все - трава, шорохи, камни - казалось мне чужим. Я тонул. Я знал, что тону. Я тонул и орал, хрипел и катался по траве, ударяясь о камни, о собственный автомат, смертельно страшась той пропасти, что сам вырыл себе своими руками и кото-рая навсегда отделила меня от людей.
- Киллер!-орал я звездам.- Я - киллер!
Вдруг сумасшествие ушло.
Человеческий голос вытащил меня из бездны. Измученный, отупевший, я подполз к краю площадки и внизу в неверном свете луны увидел всех четверых - капрала, голландца, Ящика и Буассара. Они были вооружены, деловиты, и я сразу понял, что они пришли за мной и за оборотнем.
Я даже услышал, как голландец заявил:
- В этой дыре Усташ в ловушке.
Потом ван Деерт осмотрелся и, обратившись ко входу в ущелье, они считали, что я там, крикнул:
- Усташ!
Эхо ответило гулко и длинно.
Оценив ситуацию, я решил - не выпущу никого, это они в ловушке! Подтянул автомат, передвинул рычаг на боевой взвод и лег, широко разбросав ноги, между двух каменных глыб - идеальная, самой природой устроенная позиция.
«Голландец,- подумал я,- вот кого надо убрать из игры! Он один стоит всех. Только его по-настоящему следует бояться».
- Усташ! - крикнул снизу ван Деерт.- Верни оборотня, и можешь сматываться, куда хочешь! Мы не тронем тебя!
«Ага,- сказал я себе.- Они передумали…»
И внимательно присмотрелся.
«Если я окликну голландца, он не станет оборачиваться, он знает эти штуки. Он просто упадет лицом в траву за секунду до выстрела, и тогда мне придется иметь дело с одним из самых жестоких и опытных рейнджеров, в руках которого шелковая петля стоит больше, чем бельгийский карабин в руках дилетанта».
Подняв автомат, я, не раздумывая, высунулся по пояс из-за камней и открыл огонь. Голландец уже оседал в траву, а я все продолжал стрелять, злобно, торжествующе выкрикивая:
- Бета ие! Бета ие! Бей его!
Я стрелял и даже на таком расстоянии чувствовал, как каждая пуля рвет плоть голландца, убивая его.
А потом лег.
По мне даже не выстрелили, так быстро все произошло. Осторожно выглянув, я убедился, что ван Деерт мертв, а остальных как ветром сдуло с открытой площадки.
- Нисамехе,- прошептал я, имея в виду голландца.- Куа хери я куанана. До свиданья, до нового сафари…
Почти упершись лицом в траву, я увидел черного жука, катившего перед собой крошечный шарик из прелых листьев. Я дохнул на жука, и он послушно сжался в почти неотличимый от земли комочек.
- Усташ! - крикнул Буассар из расщелины.
Я перевернулся на спину. Никто из них не станет перебегать открытую площадку, зная, что она простреливается.
- Не валяй дурака, Усташ! Тебе крышка!
- Я знаю!
Ответ удовлетворил их. Они замолчали, и я понял, что кто-то из них под прикрытием пулемета Ящика все же попытается перебежать площадку.
«Наверное, это будет француз»,- подумал я и пожалел Буассара.
После ван Деерта, впрочем, по-настоящему стоило бояться лишь Ящика, тем более, что пулемет его еще не вступил в игру.
Нашарив под рукой камень, я бросил его в кусты, и не успел он как следует расшевелить листья, пулеметная очередь вспорола воздух, взметнув каменную пыль. Я не смотрел, не стал смотреть, как она оседает. Я чувствовал- француз должен вот-вот показаться!
Пулемет смолк.
«Меня на это не купишь,- сказал я себе…- Кто же это все-таки будет?..» И опять решил, что это будет француз. Я ждал. Терпеливо ждал.
И когда в лунном свете мелькнула тень, я выстрелил одиночным, опередив и обманув Ящика, пулемет которого с ходу прижал меня к земле, набив глотку колючей, сухой каменной пылью.
- Котала на пембени те, не гляди по сторонам,- сказал я себе, но все-таки приподнялся.
И сразу увидел Буассара.
Но как увидел!
Согнувшись, уронив автомат, схватившись руками за грудь, он медленно, не скрываясь, шел через залитую лунным светом площадку, не пытаясь укрыться, не пытаясь поднять оружие; и я отчетливо увидел - каким белым было его лицо.
- Усташ! - хрипло крикнул он.- Я иду тебя убить!
Я мгновенно вспотел.
Страх, холодный и подлый, придавил меня к земле, но сквозь узкую щель я все еще видел француза и знал, что Ящик следит сейчас за каждой веточкой и что второй раз Ящик не промахнется.
«Француз упадет сам,- думал я.- Он упадет сам».
Но француз шел и шел, и это длилось целый век. Он шел под тремя парами глаз, уже ничего не видя и не слыша, уже никого не желая убивать, и только какой-то случайный камень остановил, наконец, его бесконечное движение.
- Ие акуфе,- сказал я.- Он мертв.
Теперь я остался против двоих…
«А оборотень? - подумал я.- Почему оборотень отказался от участия в наших играх?»
Обернувшись, я увидел неподвижный, слабо светящийся силуэт. Он завис над площадкой выше, чем следовало, снизу его могли заметить… Повинуясь непреодолимому желанию, я попытался прикладом автомата оттолкнуть оборотня в глубь площадки.
На этот раз Ящик был точен.
Пули выбили из моих рук оружие, ударили в плечо и всей своей массой вошли в приподнявшегося над травой оборотня.
«Пулемет - не малокалиберка»,- успел подумать я.
В лицо мне плеснуло чем-то невыразимо едким. Я вскрикнул, упал на камни, все еще видя, как разрушается оборотень.
Он взорвался, как звезда. Из-под его лопнувшей оболочки изливались настоящие огненные реки, вспышки и молнии рвали его, протуберанцы и всполохи над ним поднимались…
Нет. Конечно, нет. Это моя собственная боль рисовала такие картины. Одно я теперь знал - до автомата мне не дотянуться. Это конец…
Когда капрал и Ящик остановились надо мной, я открыл глаза. Не знаю, что они увидели, но на меня они упорно не хотели смотреть. Гораздо позже я узнал, что лоб и щеки мои были обожжены и вспухли, как толстая безобразная маска.
Указывая на студенистые, бледно светящиеся обрывки, разбросанные среди камней, капрал спросил:
- Это оборотень?
Я попытался ответить, но не смог.
Зато снова, как в ту ночь, пришли запахи.
Что их заставило вернуться?
Я шевельнулся, привстал. Мне не хотелось терять ничего. А особенно запах крошечного цветка, который моя мать дома, в Хорватии, держала на окне в глиняном, надколотом по краям горшке.
Как он назывался, этот цветок?
Пока капрал и Ящик разглядывали обрывки взорвавшегося оборотня, я сумел сесть на камень. Несмотря на головокружение и боль, я явственно слышал пение. Прислушался.
Да, гудели барабаны. Гулкие. Далекие. Я различал слова. Может, их даже произносил бабинга. А может, негр, убитый ван Деертом. Не знаю… Но я слышал слова и понимал их.
Пришли белые!
Они сказали: эта земля принадлежит нам, этот лес - нош, эта река - наша! Була-Матари, белый человек, повелитель над всеми, заставил нас работать на него.
Пришли белые!
Лучшие из нашего племени, самые храбрые и сильные, стали их солдатами. Раньше они охотились на антилоп, на буйволов и антилоп, теперь они охотятся на своих черных братьев.
Пришли белые!
Мы отдавали все наше время и весь наш труд Була-Матари. Наши животы ссохлись от голода.
Мы не имели больше ни бананов, ни дичи, ни рыбы. Тогда мы сказали Була-Матари: - Мы не можем больше работать на тебя!
Пришли белые!
Они сожгли наши хижины. Они отняли наше оружие. Они захватили в плен наших жен и дочерей.- Идите работать!-сказали они уцелевшим.- Идите работать!
Пришли белые!
Уцелевших погнали в большой лес. Они резали там лианы. Когда каучук был готов, он был полит пурпуром крови. Белые взяли наш каучук.
Пришли белые!
Наши дочери были прекрасны. Поцелуи белых осквернили наших дочерей.
Пришли белые!
Младшая, самая младшая, цветок моей старости, понравилась их вождю. Она была такого возраста, когда не думают о мужчинах. Я умолял вождя: - Не трогай ее! Но вождь надо мной посмеялся.
Пришли белые!
Я умолял его: - Она еще так мала! И я ее так люблю! Я умолял его: - Отдайте моих сыновей, отдайте моих дочерей! Но великий вождь белых исполосовал мою черную спину бичами.
Мои раны сочатся. Земля моих предков напиталась кровью.
Пришли белые!
«Какое значение,- подумал я,- черные пришли или белые? Суть не в этом. Важно прийти так, чтобы на тебя не смотрели, как на убийцу…» Это была простая мысль, от нее не кружилась голова, и мне стало немного легче.
Я опять посмотрел на стоящий в небе Южный Крест. Он наклонился, звезды его потускнели.
Чужие звезды.
Капрал протянул мне сигарету:
- Ты сможешь идти?
- Да.
- После всего, что произошло,- сказал капрал,- нам нечего делить. Ты парень разумный. Следует убираться отсюда. Вставай и идем. Трое лучше, чем двое. А там разберемся - сам ты решил сбежать или это проделки все того же оборотня… Но твой автомат я все-таки понесу сам. Так надежнее.
«Да,- подумал я.- Делить нам уже нечего…»
Встав, я увидел тоненький куст, на котором, весь опутанный лунным светом, раскачивался розовый лепесток. Я узнал его запах… А цветок…
Гибискус! - вот как он назывался!
И когда мы уходили, легионеры - в свой легион, я украдкой коснулся цветка, окончательно прощаясь с чудом. Я знал, что уже никогда и нигде не узнаю ни прощения, ни ласки… Звезды, когда я поднял голову, были чужие. Капрал и Ящик были чужие. Страна была чужая.
Что я тут делал?.. Этого я не знал. Но я действительно чувствовал себя пришельцем.
Чужие люди.
Чужие звезды.
Чужое небо…
1974