Разворованное чудо. Повести и рассказы

Глава вторая
Оборотень

Подпрыгивая на дутом сиденье, капрал спросил:

- Ван Деерт, зачем тебе малокалиберка?

- Пригодится…- погладив мощной ладонью бороду, процедил голландец. Когда он вот так щурил глаза, щеки его, неестественно красные, яблоками выпирали над темной растительностью. Не знаю, сколько голландцу было лет, но на здоровье он никогда не жаловался.

Милях в шести от лагеря мы увидели зависшее над дорогой, готовое рухнуть, дерево. Думаю, у всех мелькнула мысль - симбу…

- Ствол насквозь гнилой, держится только на лианах,- неуверенно заметил Буассар.-Такие могут свалиться сами…

Капрал недоверчиво фыркнул.

Вытянув шеи, мы пытались рассмотреть - что там, на перекрытом участке дороги? И будто помогая нам, пробился сквозь заросли неожиданный странный отсвет, как от молнии или зарницы.

- Я что-то вижу! - сказал новичок Шлесс.

Забрав автомат, он раздвинул кусты и исчез в зарослях. Он был новичок, ему следовало утверждаться. И, закурив, мы стали ожидать немца, негромко переговариваясь о том, с какой страшной силой врубились в землю те, сверху, и как жадно огонь раскурил длинную дюралевую сигару самолета… Впрочем, у тех, сверху, все кончается быстро, а вот легионер Андерсон, попавший в капкан, поставленный симбу, отстреливался часов пять, зная, что к нему уже никто не пробьется… Когда «джип» с ревом прыгает по дороге, когда в твоих руках трясется плюющийся смертью автомат, все выглядит достаточно просто. Но когда тебя обступает тишина джунглей, и ты не знаешь, откуда бесшумно вылетит отравленная стрела, нервы сдают… Я даже свой «вальтер», калибр 7.65, стараюсь в таких случаях держать прямо в кармане…

Наконец мы услышали из зарослей голос Шлесса:

- Капрал, я нашел негра!

- Убей его, Шлесс!

- Подожди! - крикнул голландец и, забрав малокалиберку, нырнул в заросли. Мы слышали, как он сказал:

- Я покажу тебе, как это надо делать…- и добавил что-то неразборчивое.

Через минуту мы услышали негромкий выстрел, но ни немец, ни ван Деерт не возвращались. Капрал сел за руль и кивнул мне:

- Поторопи их, Усташ!

Я прошел по следам голландца, раздвинул густую, жесткую, изъеденную насекомыми листву и замер.

Во-первых, я увидел негра… Это был маленький, очень худой и очень черный мальчишка. Он стоял на коленях, спрятав лицо в ладони, но совсем не из страха или почтения перед голландцем, возвышающимся над ним как пятнистая башня…

Во-вторых, я увидел странное существо, какую-то необычную бородавку, опухоль, уродливый нарост, облепившие прогнившие остатки пня, едва возвышающегося над бледной травой подлеска… Над этой-то бугристой почкой и стоял негр, а сама она, хотя и не двигалась, производила весьма странное впечатление - что-то в ней внутри, под почти прозрачной оболочкой все время подрагивало, переливалось, хотя, я в этом и на библии могу поклясться, больше всего она напоминала если не бородавку дюймов тридцать в диаметре, то уж прозрачный пузырь с киселем - точно!

В третьих, никакого намека на разбившийся самолет не было нигде и в помине.

Ван Деерт поднял малокалиберку и выстрелил.

- Я ведь попал? - удивленно спросил он.

- Я не слышал…

Голландец выстрелил вновь. Но мы не заметили, чтобы эта жаба без глаз и рта, эта странная желеобразная медуза как-то на выстрел отреагировала. И потом - когда с такого расстояния пуля попадает в цель, звук удара ни с чем не спутаешь…

Присев на корточки, я присмотрелся.

Не страх и не брезгливость, а какое-то другое, более сложное и еще непонятное мне чувство внушало это существо. И что-то в нем, под его полупрозрачной оболочкой, и впрямь происходило: вспыхивали, расплывались, смешивались и меркли радужные неопределенные пятна. Казалось, что вот-вот эта тварь сменит свое обличив.

- Оборотень! - хмыкнул голландец.

- Что бы это ни было, нам повезло! Любой музей откупит нашего зверя не раздумывая. Сейчас люди помешались на зверье. Они ездят на край света, только чтобы подстрелить медведя или посмотреть на живую пуму… Но вот о такой штуке, как наш оборотень, я никогда не слышал. Может, тебе приходилось что-то такое встречать?

- Я всякое встречал…- неопределенно заметил ван Деерт.

- Ну, ладно. Идем! Я заберу оборотня, а ты кончай с негром.

- О'кей! - ответил ван Деерт. И вдруг заорал:

- Где негр?!

Пока мы занимались оборотнем, негр сбежал. Искать его было бессмысленно, и, выругавшись, мы отправились к «джипу».

Вес оборотня явно не соответствовал его объему. Любой груз подобной формы, но нормального веса я бы под мышкой не удержал. А оборотень был спокоен, не дергался, не булькал, висел себе мешок мешком, и я легко дотащил его до машины и так же легко бросил в багажник.

- Мягкий! - ткнув пальцем оборотня, заметил Буассар.

- Я три раза стрелял в него,- недоуменно возразил голландец,- но то ли пули отскакивают от него, то ли проходят насквозь, не оставляя следов… Усташ подтвердит.

Я кивнул.

Мы полезли в машину, и вдруг Буассар спросил:

- А немец?

Мы переглянулись.

- Буассар, ван Деерт, Усташ!-приказал капрал.- Прочесать местность!

Вялость, одолевавшая нас, наконец-то ушла. Раздвигая листья стволом автомата, я крикнул:

- Шлесс!

И услышал в стороне крик Буассара, а затем и зычный голос голландца:

- Шлесс!

Неожиданно открылась передо мной поляна, плотно окруженная деревьями, стянутыми, как маскировочной сетью, бесчисленными лианами. Сделав шаг, я ощутил опасность и сразу, не раздумывая, упал в траву. Пули пущенные из автомата, остригли надо мной жесткие листья. По характеру очередей я понял, что стреляющий не остановится, пока не выпустит всю обойму.

Так и случилось.

И тут же в мое плечо ткнулся подползший голландец.

- Сволочь! - выругался он.- Этот сумасшедший соберет сюда всех окрестных симбу!

- О ком ты? - выглянул из зарослей Буассар.

- О немце. Видишь, он спятил…

Буассар позвал:

- Шлесс!

Ответ поразил нас: Шлесс плакал! Это был самый настоящий плач, в голос, навзрыд… Но когда я хотел встать, пересечь поляну, пуля шлепнула в ствол дерева прямо над моей головой. У меня глаза на лоб от удивления полезли.

- Он спятил,- уверенно сказал голландец.- Нормальный легионер перезарядил бы автомат. Долго ли продержишься на пистолете?.. И потом… я видел такое в Индокитае. Когда человек пытается убить, но не смеется при этом, а плачет - хорошего от такого человека не жди!

Ван Деерт откатился в сторону и подтянул к себе автомат.

- Ты убьешь немца? - удивился француз.

- Зачем нам сумасшедший?

- Но мы не знаем, что с ним случилось.

Пока они переругивались, я ползком добрался до огромного, безобразно морщинистого дерева, как ковром покрытого эпифитами, и, выпрямившись, глянул туда, где, по моим расчетам, должен был находиться Шлесс.

Неестественно бледный, он сидел, упершись спиной в дерево, вытянув перед собой длинные ноги в тяжелых армейских башмаках, метрах в семи от меня, и я отчетливо увидел катившиеся по его выбритым щекам крупные слезы. При этом Шлесс неуверенно, будто снимая с глаз невидимую паутину, проводил по лицу широкой ладонью.

- Шлесс!- позвал я.

Шлесс повернулся (слишком быстро для рыдающего человека!) и выстрелил. Щепка, сколотая с ветки, оцарапала мне лоб. Но странно! Я мог поклясться - Шлесс стрелял скорее на голос… Он не видел меня!

- Шлесс! - опять позвал я, прячась за деревом.

Ответом были три выстрела. Но теперь я знал,

сколько пуль оставалось в его пистолете, и, окликая немца, заставил его расстрелять всю обойму. И тогда, не скрываясь, прошел разделявшее нас расстояние и отнял у Шлесса оружие.

Немец не сопротивлялся, опустил голову и, не вставая, как бы смирившись с судьбой, заплакал еще громче. Сломав ветку, я помахал ею перед самым его лицом, но Шлесс, кажется, и этого не заметил, хотя глаза его были широко раскрыты, а зрачки расширены, будто он наглотался атропина.

- Я говорил, надо его пристрелить,- сказал ван Деерт.

Буассар оттолкнул голландца и помог немцу встать. Вдвоем мы вывели Шлесса на дорогу и усадили в «джип». Голландец хмыкнул:

- Ради чего с ним возиться? Он ни слова не понимает!

«Скотина! - подумал Буассар о ван Деерте.- Он скотина, этот голландец. Я никогда таким не доверял, я никогда не ставил таких в прикрытие… Если ставить таких в прикрытие, много не сделаешь… Вот хотя бы тогда, несколько лет назад, в Индокитае, когда я остался в лагере Тана один…

За колючей проволокой еще шла перестрелка, а у входа из всех люков дымил подорванный танк. И я остался один, если не считать сержанта Лоренса, который и заметил, как желтый снайпер взял меня на мушку. Лоренс умирал, но у него хватило сил нажать на курок. Собственно, на это ушли у него все силы, но снайпера он снял. Я долго потом обдумывал - зачем Лоренс это сделал? Ведь мы грызлись с ним из-за каждого доллара, из-за каждой жестянки с пивом… Но, увидев снайпера, Лоренс его снял… Он, наверное, думал о себе, надеялся, что я его вытащу, считал, что я, Буассар, являюсь его прикрытием…

Да, прикрытие! - подумал Буассар.- Только в это нам следует веровать!.. А голландец не прикрыл Шлесса… Это надо запомнить и не торчать рядом с ван Деертом. Он - плохое прикрытие…

Что ж,- подбил итоги француз,- я свои выводы сделал и теперь буду надеяться на Усташа или на Ящика…»

У Буассара отлегло от сердца: еще раз за дикую, полную приключений жизнь смерть обошла его и обрушилась на другого…

«Это справедливо,- заключил Буассар.- Я еще молод. Я могу смеяться, добывать доллары. И я еще не лопочу, как этот немец, и не пускаю губами слезливые пузыри!..»

Когда капрал вывел «джип» из зарослей, Буассар толкнул меня локтем:

- Если ты прав и мы сможем продать этого зверя-нам повезло. Надо только не распускать языки, вдруг оборотень охраняется каким-нибудь международным законом…- И вздрогнул: - Что это со Шлеесом?.. Шлесс!.. Капрал, останови «джип»!

Капрал резко затормозил. Немец ткнулся головой в спинку переднего сиденья и захрипел. Голландец сзади сильными короткими руками задрал вверх круглую голову немца и попытался его напоить. Но напрасно - немец не разжал челюсти, и глаза у него были уже расширенные, неживые.

- Мне это не нравится,- хмуро заявил ван Деерт капралу.- В джунглях много плохих болезней. Не надо везти немца в лагерь.

…Только бросив лопаты в машину, мы пришли в себя. Шлесс остался в джунглях, в рыхлой жирной земле, как оставались до него многие, и это на всех подействовало. Поняв наше состояние, капрал приказал:

- Тут поблизости есть деревня. Ван Деерт, садись за руль, гони прямо к ней! - и повернулся к нам: - У кого есть виски?

Буассар молча вытащил фляжку, завернутую в пальмовый лист. Отхлебнув, капрал передал ее мне, я - французу. Распухшие от влаги и духоты деревья мертво возвышались над нами. Даже пробивающиеся сверху солнечные лучи не оживляли замерший, отдающий гнилью и прелью частокол.

Часа через два мы подкатили к островерхим хижинам, прячущимся под банановыми деревьями. Масличные пальмы, очерчивающие периметр обширной поляны, были черны, как сажа. Жители деревни, капрал это знал, поддерживали режим Чомбе, но когда тощие отвратительные собачонки с оттопыренными, как у гиен, ушами бросились под колеса «джипа», мы невольно схватились за автоматы.

- Союзники…- пробормотал ван Деерт.- Они такие же симбу, как и все черные!

Вождь, облаченный в затасканный пиджак и старые брюки - символ дохода и власти, встретил нас у порога хижины. Но в хижину мы все равно бы не пошли - оттуда несло запахом прогорклого масла, которым чернокожие натирают тело. Плоские щеки и отвисшая нижняя губа вождя выражали равнодушие и презрение…

- Джамбо! - поприветствовал вождя капрал.- Умер белый. Он встретил в зарослях черного. Мы работаем на Моиза Чомбе и хотим знать -почему белый человек умер? Ты знаешь закон,- скажи!

Вождь промолчал, потом трижды ударил в ладони.

На этот сигнал вылезли на пыльную площадь десятка полтора стариков и старух, сгорбленных, высушенных солнцем. С испугом и удивлением они смотрели на нас, тут же опуская глаза к земле.

Капрал отрицательно качнул головой:

- Нет. Черный был молод.

Вождь повторил сигнал.

К толпе присоединилось несколько истощенных недоеданием мужчин. Нищая, голая, как смерть, деревня…

Вождь взглянул на капрала, и капрал вновь качнул головой.

Повинуясь хлопку вождя, из крайней хижины, наиболее запущенной, выползла на свет чудовищно дряхлая, костлявая, согнутая старуха. Маленькая голая голова с почти мужскими чертами дрожала, кожа была покрыта бледными пятнами. А может, она чем-то натерлась, не знаю…

Взглянув на вождя, старуха злобно качнула голой, черной головой.

Вождь кивнул.

Раздвинув ноги, пригнувшись почти к земле, пришептывая невнятные слова, вращая пронзительными, не потерявшими блеска, глубоко запавшими глазами, старуха вошла в круг. Кто-то протянул ей длинный, гибкий прут. Опустив его наклонно к земле, она замерла, и вождь медленно и ритмично начал постукивать по пруту маленькой палочкой. Тягостное чувство охватило собравшихся, и я заметил, как голландец осторожно передвинул кобуру пистолета с бедра на живот.

Вслушиваясь в стук палочки, колдунья неотрывно смотрела на свой прут, зажатый в неподвижно вытянутых руках. Темп ударов палочкой по пруту все возрастал. Руки и ноги старухи будто окостенели, она напряглась, закатила глаза и начала в такт бить прутом и руками по земле. Дикие судороги свели ее тело, она упала на бок и покатилась в пыли, не выпуская прута. Удар! Еще удар!.. Пыль летела прямо на негров, но никто не шевельнулся, не отодвинулся. И когда француз машинально ухватил меня за локоть, колдунья, взвизгнув, прыгнула на одного из негров и с силой ударила его прутом. Упав лицом в пыль, несчастный прикрыл голову тонкими худыми руками.

Вождь равнодушно смахнул пыль с пиджака:

- Возьми! Этот человек твой!

- Ахсанте! - поблагодарил капрал.- Спасибо.- И, ухмыльнувшись, ногой вытолкнул негра из круга.

- Кенда!

Негр не шевелился.

- Экоки то набакиса лисусу?

Только тогда негр поднялся и, пошатываясь, обреченно побрел к нашему «джипу» мимо людей предавшего его племени.

Положив руки на автоматы, мы проследовали за ним.

Мы почти не разговаривали, следя за нашим пленником. И только когда в лагере нас встретил Ящик, капрал брезгливо приказал:

- Привяжи негра к дереву, иначе сбежит. И скажи бабинге, чтобы спиртное Шлесса было поделено на всех. Пусть зовет нас обедать. Мы устали. В этом чертовом климате устаешь быстрее, чем следует…

Обедая, мы не могли не увидеть, что бабинга напуган.

- Ты чем-то недоволен? - на всякий случай спросил капрал.

- Нет, бвана.

- Так почему ты обходишь его? - капрал толстым пальцем ткнул в сторону привязанного к пальме пленника.

Бабинга испуганно промолчал.

Сгустились сумерки. Голландец разжег костер. Буассар вывел «джип» на поляну и включил все фары. Устроившись на плаще, я тянул пиво из жестянки и ждал, что будут делать капрал и голландец.

- Умер белый,- сухо сказал капрал пленнику.- Ты об этом знаешь.

- Ндио, бвана,- послушно согласился негр.

- Ты подстерег белого в зарослях и сделал с ним то, чему тебя научили знахари.

- Нет, бвана! - закричал негр.

- Ты хотел дождаться нашего ухода и забрать себе тело белого.

- Нет, бвана!

- Я могу простить тебя,- пообещал капрал.- Но ты нам скажи, где прячутся женщины и девушки твоей деревни. Мы - твои друзья, мы можем подарить тебе нож.

- Нет, бвана! - закричал негр.

Я поморщился. Буассар заметил это и толкнул меня в бок:

- Идем!

Я влез за ним в палатку и зажег фонарь, Буассар осматривал вещевой мешок немца.

- У нас с ним один размер,- заявил он.- Я беру рубашки. Тебе что-нибудь нужно? Бери!

Я взял нож. Хороший, крупповской стали.

Денег у немца нашлось немного. Что-то около трехсот колголезских франков. Мы поделили их поровну.

Из бокового, обшитого целлофаном клапана Буассар вытащил бумагу:

- Ну и новичок! Он таскал с собой договор! Не хранил его в банке!

И при свете фонаря вслух прочел:

- «Документ о зачислении на службу лица, связанного договором с Демократической Республикой Конго… Между правительством Демократической Республики Конго, представленным премьер-министром Моизом Чомбе, с одной стороны, и господином Т. Ф. Шлессом, с другой стороны, в последующем именуемым - «Лицо, связанное договором», заключается следующее соглашение…»

Француз отхлебнул пива и продолжил:

- «Статья первая. Лицо, связанное договором, обязуется нести службу в качестве волонтера. Функции, выполняемые Лицом, связанным договором, не обязательно должны соответствовать обусловленной выше должности…»

- Это так,- подтвердил я.

- «Статья вторая. Настоящий договор заключается сроком на шесть месяцев и может быть продлен автоматически, если не последует предуведомления о его расторжении, которое должно быть представлено Лицом, связанным договором, за тридцать дней до истечения настоящего договора».

- Это так.

- «Статья третья. Ежемесячный оклад Лица, связанного договором, выражается в приводимых ниже суммах (в конголезских франках): волонтер - 41 148.57, унтер-офицер - 49 928.50, фельдфебель - 66 438.25, младший лейтенант - 99 662.60, лейтенант - 105 642.25, капитан - 126 236.04, майор - 148 321.25, подполковник - 177 321.04. Выплата оклада производится ежемесячно и вперед. Ежегодное повышение - 3,5%».

- Все так!

- «К основному окладу добавляются надбавки для семейных (в конголезских франках): жена - 9 975.63, жена к один ребенок-15 964.76, жена и двое детей - 22 343.26, жена и трое детей - 29 518.86, жена и четверо детей - 37 899.89, с прибавлением сверх этого по 8.381.03 конголезских франка за каждого ребенка».

Буассар ухмыльнулся:

- Если бы я получал надбавку за каждую свою жену, я никогда бы не оставался в накладе!

И продолжил:

- «Если Лицо, связанное договором, не помещено в гостиницу или в правительственный дом для приезжающих, то оно имеет право на квартирные, соответственно своей должности, а также суточные - 938 конголезских франков в день - и получает ресторанную надбавку - 526 конголезских франков… Если Лицо, связанное договором, находится в опасной зоне, оно имеет право на ежедневную надбавку за риск в количестве 2 345 конголезских франков».

- В Конго нет неопасных зон…

- «Статья пятая. В случае смерти Лица, связанного договором, правомочным родственникам жертвы выплачивается 1 ООО ООО бельгийских франков. Эта сумма налогами не облагается и никаким удержаниям не подлежит. В случае ранений, имеющих последствием полную потерю зрения, ампутацию или полную утрату функций обеих рук, обеих ног, или же одной руки, или одной ноги, полную инвалидность, или неизлечимое психическое заболевание, делающее невозможной любую работу, Лицу, связанному договором, выплачивается 1 000 000 бельгийских франков. Эта сумма налогом не облагается и никаким удержаниям не подлежит… Для постоянной частичной инвалидности устанавливается следующее возмещение: в случае полной потери, то есть ампутации, правой руки - 75%, левой руки - 60%, правого предплечья - 65%, левого предплечья - 55%, правой кисти - 60%, левой кисти - 50%, бедра - 60%, ноги - 50%, ступни - 40%,большого пальца правой руки- 20%…» - Буассар зевнул и продолжил: - «Для левши, при условии, что заявление было сделано им до ранения, оценки, установленные для правой руки, автоматически переносятся на левую. За все ранения, следствием которых явилась постоянная или временная инвалидность всех других органов, кроме перечисленных, подлежит возмещение, определяющееся аналогично установленным выше условиям… От имени Демократической Республики Конго - премьер-министр Моиз Чом-бе. Лицо, связанное договором,- господин Т. Ф. Шлесс, волонтер. Семейное положение - холост. Текущий счет в заграничном банке - Солсбери, 15 067 111. Нормально пользуется правой рукой».

- Давай договор,- сказал я.- Передам капралу.

И, вылезая из палатки, впервые вдруг подумал, что

каждый из нас, волонтеров Иностранного легиона, в сущности, оценен по частям.

Чертово воображение!

Я вдруг представил себе тушу легионера, аккуратно разделанную умелым работодателем. На каждом куске находилась бирка с ценой - в бельгийских и в конголезских франках… Ладно!.. В конце концов, мы сами приняли игру, а у каждой игры свои условия…

Бросив капралу бумаги Шлесса, я прошел к полевой кухне, возле которой похожий на мощного бородатого чародея голландец занимался каким-то своим делом.

В кипящей воде котла крутилось, всплывая и вновь погружаясь, что-то черное, круглое.

- Доллары,- подмигнул ван Деерт.- Американские пилоты с бананов Сикорского дают пятьдесят долларов за череп негра с пулевым отверстием.

- Так вот зачем ты таскаешь с собой малокалиберку…

- Бельгийский карабин, я не говорю уж об автомате, оставляет слишком большое выходное отверстие,- ухмыльнулся голландец.

«Нас не зря оценивают на франки,- подумал я.- Иного подхода и быть не может…

Нервы… Сдают нервы… Иначе с чего бы меня начало вдруг морозить?.. Я ведь и раньше знал, что на каждого из нас в какой-то из стран, где мы оставили след, готова петля или пуля. Но раньше меня это меньше интересовало… Нервы…

Но черт побери! - выругался я.- Живут же такие, как я, в Аргентине, в Парагвае, в Бразилии… И неплохо живут! И совесть не заставляет их не спать ночами! Чем же я хуже? Ведь я тоже хочу умереть в собственной постели, в чистой постели, на белых простынях, а не в джунглях, корчась от удушья, как господин волонтер Т. Ф. Шлесс, и не в петле югославов, как некоторые из бывших моих друзей - усташей, и уж, конечно, не от руки сумасшедшего мстителя, запомнившего таких, как я, с дней последней большой войны…

Я должен всплыть! Все остальное - чушь! Я должен отхватить свою долю от сыплющихся из рук Чомбе конголезских и бельгийских франков! Они мне здорово понадобятся, эти франки, в будущей моей спокойной, счастливой жизни. Эта работа, мой легион - последний шанс, Другого уже не будет!

Ну, а поскольку это последний шанс,- сказал я себе,- используй его на все сто процентов! Иначе зачем было за него хвататься?»