Боги великой пустоты. Книга 2. Безумие (СИ)

Глава 8 Ардван II

Огромная пиршественная зала ломилась от гостей. С одного её конца до другого тянулись два стола, за которыми битком набились герцоги, графы и бароны, приглашённые ко двору на пир в честь Великого Священного Похода. Смех, чавканье, разговоры и звон посуды сливались в один сплошной гул. В центра помещения, между столами придворный менестрель исполнял старую балладу, а во главе залы за столом, что располагался на возвышенности перпендикулярно остальным, восседал собственнолично король Годрик Второй со своей супругой, оба облачённые в пёстрые шелка и обвешанные драгоценными украшениями. По обе стороны от монаршей четы сидели ближайшие родственники, над головами августейшего семейства красовалось ярко-зелёное полотно, на котором был изображён герб королевского дома: золотой лев, прижимающий лапой змею.

Ардван тоже сидел среди приглашённых, смаковал разносолы и яства, перекидываясь словом-другим с графами по соседству, и с любопытством рассматривал интерьер. Большие окна, каменные статуи, выложенный мозаикой пол — такой роскоши Ардван не видел ни разу за всю свою жизнь. Убранство залов замка Нортбридж даже близко не стояло с шиком королевской резиденции в Марибурге. Столы ломились от еды: копчёности, колбасы, различные сорта сыра, супы — изобилие поражало воображение. Годрик не скупился кормить подданных, а во дворец непрекращающейся чередой шли обозы с мукой чистейшего помола, отборнейшими винами многолетней выдержки и специями. Специй здесь действительно была масса на любой вкус и цвет, да таких, какие в Нортбридже отродясь никто не видел.

Ардван со своим войском прибыл к Марибургу вчера днём, а уже сегодня оказался при дворе. Много знакомых лиц увидел он здесь: с кем-то участвовал в Западной войне, кто-то приходился дальним родственником. Как и полагается, он устроился в середине стола, вместе с остальными графами, и отсюда наблюдал за происходящим вокруг.

Тут всё было в диковинку. Дворец в Марибурге возвели недавно, уже после Западной войны. Новое жилище Годрика кардинально отличалась от резиденций прежних монархов. Дворец кичился роскошью, бросался ей в глаза любому, кто дерзал войти в него, и кричал о неземном величии персоны, обитающей здесь. Строили его по образцу апартаментов знати, которые Железноликий видел на западном побережье в богатых городах-государствах, и по замыслу должен был многократно превосходить их. С трудом представлялась та гору золота, которую король вбухал в постройку нового дворца, как с трудом представлялось и то, сколько средств уходило на его содержание и на пиры, где собиралось до четырёх сотен знатных особ, тогда как трапезная в Холодной башне замка Нортбриджа не вмещала и половины от этого числа.

Но что больше всего поражало здесь, так это свет. Он лился ото всюду: от настенных масляных светильников, от кованых узорчатых люстр, из двух огромных каминов, и затапливал всю залу, не оставляя ни одного тёмного угла. Таких светлых помещений Ардван прежде никогда не видел.

Время от времени Ардван бросал взгляд на короля. Низкорослый, уже не молодой, с лысиной, вокруг которой росли длинные, спадающие на плечи, волосы, разодетый в шелка, король сидел неподвижно и больше походил на куклу в пёстром наряде, нежели на человека. Половина лица его представляла собой позолоченную, узорчатую маску с вращающимся металлическим глазом, за которую он и был прозван Железноликим. Половины лица король лишился по молодости в одном из сражений. Рассказывали разное о том, как это случилось: одни утверждали, будто он попал под лошадь, другие — что пострадал от топора варвара. Было точно известно лишь то, что когда юный монарх оказался при смерти, его выходил случайно прибившийся ко двору колдун. О колдуне том ходило немало легенд, противоречащих одна другой, но доподлинно о нём никто ничего не знал. Произошло то событие более двадцати лет назад. Колдун вскоре после этого пропал, а у короля осталась железная половина лица с непонятно как вращающимся шаром металлического глазного яблока.

После пира Годрик принял Ардвана в собственных покоях. Они не уступали убранству трапезной: парчовые шторы и ворсистые ковры, золотые канделябры, посуда из серебра и атласные подушки на огромной кровати, на которой возлежал монарх за приёмом посетителей — роскошь буквально резала глаза. Ардван, с малолетства приученный к умеренности во всём, предпочитал не обременять себя бесполезными вещами, а потому стремление короля к излишествам вызывала у него лишь отторжение. Граф поймал себя на презрении к воину — а король в его глазах был прежде всего воином — окружившим себя безделушками и яркими тряпками, будто женщина. Ощущал недовольство и от того, что огромные средства тратятся на расточительную роскошь в то время, как в дальних уголках королевства царят голод и бедствия.

Войдя в покои Годрика, Ардван поклонился. Спальня-приёмная имела внушительные размеры и вмещала в себя целую армию придворных, которые постоянно толпились вокруг монаршей особы. Ардван не понимал, зачем здесь собрались все эти люди. Тут находились и дружинники в тяжёлой броне и тёмно-зелёных плащах под цвет королевского знамени, и духовные чины, и высокопоставленная прислуга.

Особенно в глаза бросались двое. По правую руку Годрика рядом с кроватью на резном стуле восседал герцог Балдуин Фритландский — один из племянников Железноликого, который недавно занял пост маршала. Человек этот не обладал выдающимся ростом или телосложением, а его одежда из тонкого полотна синего и зелёного цветов почти не отличалась ни богатством, ни роскошью на фоне пестроты остальных придворных платьев. Мужественное, спокойное лицо герцога было гладко выбрито, а волосы — подстрижены аккуратной шапкой. Однако в облике этого человека чувствовалась внутренняя сила, а в глазах читались рассудительность и твёрдость, что Ардван не смог для себя не отметить. Герцог Фритландский не выглядел хитрецом и интриганом, но поговаривали, будто на Железноликого он имеет сильное влияние.

По другую сторону от королевской кровати расположилась ещё одна важная персона. Это был высокий, сухопарый мужчина преклонного возраста с надменным морщинистым лицом. Уголки его широкого рта постоянно смотрели вниз, придавая гримасе какую-то хмурую брезгливость. Старик тонул в тяжёлых белых одеждах, имеющих золотую оторочку по краям, золотой узор и вышитый золотыми нитками глаз на груди. Ардван понял, что перед ним восседает дастур Бахрам собственной персоной — глава боевого монашеского ордена Хошедара, а так же назначенный лично Отцом-покровителем духовный пастырь великой армады короля, глас Божьей воли, призванный поддерживать пламя веры и следить за нравами среди подданных.

— Приветствую вас, граф, — поздоровался Годрик, важно кивнув в ответ, голос его был тонким, блеклым и безучастным, — как доехали? Надеюсь, Всевидящий благоволил вашему пути. Рад видеть вас в моём дворце.

Король постарел за эти восемь лет, на «живой» части лица прорезались морщины, а в волосах показалась белизна. Но произошли в нём и другие перемены: он словно отстранился от своих подданных и вознёсся на недосягаемую высоту, откуда с равнодушием взирал на дела земные.

— Путь прошёл гладко, Ваше Величество, — ответил Ардван, — мои люди в целости добрались до Марибурга, воодушевлены и готовы бить врага. Обещанную мной сумму я уже распорядился передать в казну.

— Ваше рвение не может не радовать, — уголок рта на живой стороне лица Годрика одобрительно дёрнулся вверх. — Выражаю вам мою величайшую благодарность, граф, за то, что смогли вырваться из плена неотложных дел и немедленно откликнулись на мою просьбу. Все мы в настоящий час должны объединить силы против мерзкой ереси, которая расплодилась на моих землях. До меня дошёл слух, будто ваш домен испытывает некоторые трудности, и что вам было непросто бросить всё и отправить в Священный поход — знаю это и ценю вашу преданность, — слова короля пахли равнодушием, он будто читал заученную речь.

Ардван учтиво склонил голову:

— Верно, Ваше Величество, ситуация на севере оставляет желать лучшего. Последние известия, которые настигли меня в дороге, неутешительны: в Вестмаунт вторглось войско тёмных из-за Восточного хребта.

Придворные тревожно зашептались, но лицо короля не изменилось, не изменились лица и двух приближённых, словно граф вёл речь не о страшной опасности, а о незначительной бытовой проблеме. Герцог Фритландский изучающее смотрел на Ардвана, а дастур Бахрам и вовсе вперил взор в стену.

— Это весьма прискорбно, граф, — сказал Годрик, вращая яблоком железного глаза. — Как вы полагаете, насколько сильна угроза для королевства? Насколько велика армия неприятеля?

— Ваше Величество, опасность нельзя недооценивать, — твёрдо произнёс Ардван. — О величине войска тёмных точных сведений нет, известно лишь, что оно огромно. Много земель от него пострадало, и я уверен, пострадает ещё больше. Даже если дикари не возьмут Нортбридж и другие крупные замки, они будут скакать по землям Катувеллании, грабить деревни, убивать сервов и свободных земледельцев, сжигать мелкие поместья. Их тактика отличается от нашей, их верховые отряды быстры и неуловимы. Лорды потерпят серьёзные убытки.

— Новости прискорбны, — Железноликий сложил руки на груди и поудобнее устроился на подушках. — Разумеется, этот вопрос будет поднят на военном совете. Возможно, и у вас есть соображение по поводу того, как предотвратить угрозу?

— Ваше Величество, я хотел бы обратиться к вам с просьбой.

— Пожалуйста, граф, обращайтесь, — живая половина лица короля приняла скучающее выражение.

— Ваше Величество, я и мои люди оказались в сложном положении, — Ардван говорил твёрдо, отчеканивая каждое слово. — Граница королевства под ударом, как и золотодобыча в Восточных горах. На данный момент определённо можно сказать, что все прииски либо уже у неприятеля, либо окажутся у него в скором времени. Мой первоочередной долг, как держателя приграничного домена — всячески препятствовать проникновению врага вглубь королевства, а потому я прошу у Вашего Величества позволения вернуть часть моего войска обратно в Вестмаунт и по возможности вернуться самому.

Придворные снова зашушукались, и Ардван уловил ноты неодобрения в их голосах. Герцог Фритландский наклонился к королю и что-то долго говорил шёпотом. Железноликий внимательно выслушал герцога, кивнул.

— Что ж, граф, ваша храбрость и верность долгу заслуживает похвалы, — произнёс Годрик, — но сейчас я никак не могу пойти на такой шаг; в настоящее время все силы необходимо сосредоточить на юге. Но даю вам слово: как только ересь будет искоренена, я немедленно снаряжу войско против захватчиков.

Дастур Бахрам отвлёкся от созерцания стены и, осуждающе взглянув на Ардвана, важно проговорил глубоким гортанным баритоном:

— Ваше Сиятельство, Всевидящий даёт нам много испытаний, и мы не должны терять веру. Вы сделали правильный выбор, присоединившись к воинству Господа, но нельзя давать волю греховным помыслам. Всевидящий обещает покровительство Своим верным слугам. Знаете, граф Ардван, мне приходилось много слышать о маловерии, которое зреет в северных областях. Слова, сказанные вами, только укрепили меня в мысли, что это действительно так. Вашим людям следует больше времени проводить в молитвах и усерднее слушать слова Истины, дабы обрести веру и смирение. Ведь Всевидящий на то и Всевидящий, что взгляд его окидывает весь мир, а мудрость не знает границ. И нам всем приходится принимать Его мудрость и следовать Его воле.

— Разумеется, — склонил голову Ардван. Надменный, нравоучительный тон задел его за живое, но виду граф не показал, предпочитая с духовными лицами держать ухо востро.

Возвращался в лагерь Ардван в плохом расположении духа. Королевский двор оставил дурной осадок: лживость и напыщенность этого места угнетали, из-за роскошных ширм тянуло разложением.

Ардван продирался на коне сквозь толпу в сопровождении сэра Ньяла и пары дружинников. Армия графа расположилась за стенами Марибурга рядом с войсками других лордов. На улицах царило столпотворение. Людей в столице проживало гораздо больше, чем в Нортбридже. Кто-то говорил о десяти тысячах, кто-то — о пятидесяти. Но так или иначе, за восемь лет Марибург разросся, а вокруг пригородов появилась ещё одна крепостная стена.

Уличный шум мешал сосредоточиться. А подумать следовало о многом.

Не ясно было главное: кто стоит у кормила и по-настоящему правит Катувелланией. Железноликий производил впечатление красиво одетой куклы, которую дёргают за ниточки приближённые. Он очень изменился с тех пор, как Ардван видел его последний раз восемь лет назад. Тогда Годрик был воином, первым среди равных, а сейчас скорее походил на идола в шёлковых тряпках, за которого говорят его жрецы.

Ардван не понаслышке знал герцога Фритландского. Человек этот был достойный и смелый, но в то же время, расчетливый, а потому не приходилось сомневаться в его личной выгоде от похода на юг. Многие утверждали, будто интерес герцога касался земель некого барона Лантольда, который пропал почти двадцать лет назад вместе с сыновьями — по слухам, отправился на север. Барон являлся дальним родственником и вассалом Балдуина Фритландского, но после исчезновения Лантольда земли, что принадлежали ему, подмял под себя герцог Вальдийский — один из двух нынешних предводителей еретиков.

Второй герцог, который имел серьёзное влияние на монарха — это Джавидан Сноутон, владелец обширных территорий на западе, в чьё подданство входили присоединённые восемь лет назад города побережья. Он являлся сенешалем короля, фактически его правой дланью, и о жадности его не слышал только глухой. Разумеется, оба герцога обладали внушительной военной силой: поговаривали, будто каждый привёл с собой по полторы тысячи катафрактов.

Но самое большое неудовольствие у Ардвана вызывал дастур Бахрам. В последние годы хошедарианская церковь тянула лапы везде и всюду, стремясь подчинить умы единой воле Отца-покровителя, что сидел в своей резиденции в Рикгарде — небольшой крепости в дне пути к северу от Марибурга, и правил оттуда посредством дастуров и наместников-апологетов, наделённых всей полнотой судебной власти на местах. Военной мощью церковь тоже обладала значительной: боевой монашеский орден мог мобилизовать до трёх тысяч катафрактов, что превосходило армию каждого лорда по отдельности. Ардван полагал, что именно хошедарианская церковь являлась основным игроком и главным выгодоприобретателем в грядущей кампании. И на фоне нарождающегося под старость лет скептицизма, всё сильнее вызывало отторжение настырное стремление мобадов влезть в людские умы и установить там непоколебимый божественный порядок.

Понять до конца, в каких отношениях находятся король, Отец-покровитель и два могущественных герцога, Ардван не мог: слишком далёк он был от двора и плетущихся здесь интриг. За последние годы власть церкви многократно усилилась, но королевская власть тоже окрепла и управление землями всё больше сосредотачивались в руках одного человека. У лордов с каждым годом оставалось всё меньше свобод, любого барона или графа, выразившего несогласие с политикой Годрика, незамедлительно казнили, находя вразумительный предлог, а во всех землях посредством наместников внедрялся единый порядок. Об этом говорили, не стесняясь, на каждом углу. Не было секретом и намерение Отца-покровителя объявить Годрика Железноликого новым Великим Автократором после того, как целостность Катувеллании будет восстановлена, а ересь — искоренена.

Только вернувшись в шатёр, Ардван смог спокойно предаться размышлениям, впрочем, ненадолго: вскоре с визитом явился граф Снорри Белый из рода Рёнгвальд — один из братьев Берхильды. Он владел обширными землями в центре королевства, через которые совсем недавно проезжало войско Ардвана.

Снорри носил копну белых, словно выцветших, волос, за что и получил своё прозвище. Лицо его во многом походило на лицо сестры: вытянутое, строгое, угловатое, впрочем, не лишённое своеобразного шарма. Борозды морщин в уголках рта и глаз выдавали солидный возраст, а следы порезов говорили о богатом боевом опыте. Это был славный воин, любящий турниры, битвы и пиры, правда, в последние годы раздавшийся вширь из-за хорошего аппетита.

Вместе со Снорри явился один из его сыновей — Хейдар, такой же светловолосый, как и многие Рёнгвальды. Последний раз Ардван видел парня, когда тот был ещё худощавым подростком, с тех пор молодой воин окреп, во взгляде появился огонь, а в руках — не дюжая сила. Он был вторым сыном Снорри, и в то время как его старший брат остался управлять графством, Хейдар, будучи капитаном дружины своего отца, отправился на войну.

Снорри и Ардван обнялись, обменялись приветствиями и любезностями, а потом уселись за походным столиком и, налив вина, стали беседовать. Родственник расспросил Ардвана о поездке, о здоровье сестры, о домашних делах. Речь его была грубовата и выдавала человека, далёкого от светского общества.

— Вороны недобрый слух разносят, — сказал Снорри, — будто на границе неспокойно. Так?

— Верно, — кивнул Ардван, — слухи не врут. Проблемы имеются.

Он повторил всё сказанное королю, а так же поведал о восстании сервов.

— Времена лихие, — согласился Снорри, — люди бунтуют не только у тебя — везде. Совсем страх потеряли, сволочи. Слишком добры мы стали к ним, не то, что прежде. При моём деде сервы нос боялись поднять. А сейчас лютуют. Но, как видишь, в немилости мы у короля, вряд ли он нас послушает. Ты, наверное, уже знаешь о постигшем нас несчастье?

— Я слышал о смерти твоего дяди и соболезную потере. Но одно дело слухи, другое — слова из первых уст. Расскажи, что случилось.

— Отчего ж не рассказать? Видишь ли, беда в том, что дядя мой был слишком прост на язык и слишком хорошо разбирался в военном деле — нечета нынешнему маршалу. Он открыто заявлял, что сейчас война против юга — затея хреновая. Считал, это приведёт королевство к краху. Более того, дядя предвидел проблемы на востоке — один из немногих, скажу я тебе. Но, что самое ужасное было в его словах, и за что он поплатился головой, так это за стремление остаться в мире с южными землями и даже, представь себе, позволить им исповедовать свою религию. Ты понимаешь? Оставить им собственную религию! Разве могла эта клика святош подобное стерпеть? Но дядя ставил здравый смысл выше духовных вопросов. По простоте душевной не желал он уступить церкви, отстаивая стратегическую целесообразность, и шёл вразрез с Божьей Волей. — Снорри печально поджал губы и, помолчав, продолжил. — Сам понимаешь, хорошим это закончиться не могло. А теперь на его место сел Балдуин Фритландский — он-то воле Отца-покровителя не противится. Да и как противиться, если сам он претендует чуть ли не на половину Вальдии?

— Что ж, это научит нас следовать воле Господа, — без энтузиазма ответил Ардван, не желая раскрывать свои истинные помыслы. Рёнгвальдам он не доверял, особенно графу Снорри, которого подозревал в сговоре с Берхильдой.

— Разумеется, — ухмыльнулся тот.

— Ну а ты как полагаешь, — спросил Ардван, — ждёт ли нас успех в этом походе?

— На всё воля Господа, — пожал плечами Снорри, — но чутьё подсказывает, что королевская армия понесёт серьёзные потери. И война эта будет не как прежде между правоверными лордами, а гораздо страшнее.

— Что ты имеешь ввиду?

— А то, что каждая сторона будет драться не на жизнь, а на смерть, а иноверцев — вырезать под корень. Мы для них — такие же еретики. Они так же ненавидят нас за нашу веру.

— Но мы-то знаем, что Господь и Отец-покровитель на нашей стороне.

— Каждый полагает, что Господь на их стороне, а как оно выйдет — хрен поймёт, — развёл руками Снорри. — Впрочем, будем надеяться, что Всевидящий и правда благоволит Железноликому, иначе нам всем придётся туго. Другое беспокоит: интересы многих лордов начинают попираться. Понимаешь? И не все чувствуют себя в безопасности. Казнь дяди была не единственной, головы слетели и у некоторых других подданных. Король с Отцом-покровителем разослали повсюду своих стукачей. И стукачи эти регулярно постукивают, держа в страхе лордов.

— Так что ты предлагаешь? — Ардван строго посмотрел на собеседника: участвовать в крамольных разговорах не хотелось, но никуда от этого уже было не деться.

— Видишь ли, мы с тобой обладаем силой. А сила в нашем мире решает всё. Понимаешь? Я лишь предупреждаю: надо смотреть в оба. Не хочу сказать, что всё закончится плохо — по-всякому может повернуться. Но предосторожность никогда не повредит. Мы с тобой — люди бывалые, знаем, что к чему. Так? Чего притворяться слепыми котятами? Беда может коснуться каждого. Не говори, что не думал об этом. Если по существу, я тебе предлагаю союз. А во что он выльется, посмотрим по обстоятельствам.

В разговор вступил прежде молчавший Хейдар:

— Армии, принадлежащие Рёнгвальдам, могут сравниться с силами герцога Фритландского, — отчеканил он, — многие проблемы можно решить самим.

— Именно, — подтвердил Снорри, не сводя с Ардвана взгляд, — мой сын дело говорит, парень знает толк в военном ремесле. Это повод задуматься. Но учти, времени может быть не так много, как хотелось бы.

Ардван понял, к чему эта многословная речь, понял, что от него ждут Рёнгвальды. Это лишь первый шаг, дальше говорить будут конкретнее. Рёнгвальды не желали находиться под пятой Годрика и Отца-покровителя, они уже давно ощущали себя независимыми лордами, а последние события только усилили их устремления. Ардван и сам порой колебался: поход на юг казался недальновидной затеей, а притязания короля на титул Великого Автократора — глупы и опрометчивы. Рёнгвальды являлись крупной силой в предстоящей игре, но что от них ждать, понять было сложно: за спиной плела интриги Берхильда, и какую роль она отвела своим родичам, Ардван мог только догадываться.

Далее разговор пошёл о делах насущных: Хейдар рассказал о своей женитьбе на дочери одного из баронов и о пире, который был устроен в честь этого события, затем плавно перешли к обсуждению охоты. Но продолжалась беседа недолго: вскоре в шатёр ворвался взволнованный оруженосец.

— Милорд, — выпалил он, — прошу прощения, что прерываю. Срочные вести! Только что прибыл гонец из Нортбриджа: город в осаде!