Боги великой пустоты. Книга 2. Безумие (СИ)

Глава 16 Эстрид V

Свет мутным потоком струился из стрельчатого окна над алтарём, окунаясь в полумрак каменной тишины и падая на бледное лицо, каштановые волосы и простенькое зелёное платье единственной посетительницы, сидящей на скамье у стены.

Эстрид молилась. Точнее пыталась это делать, напрягая все свои душевные силы, но не могла выжать ничего похожего на молитву. Она обращалась то ко Всевидящему, то к Хошедару, то к своей святой покровительнице, но всё казалось тщетным. И не то, чтобы слова не шли на ум — слов было много, но вот те благодать и успокоение, которые она прежде ощущала в молитве, не возвращались. А она нуждалась в этом, особенно теперь, когда потеряла близких и любимого, когда даже Халла покинула её, оставив на попечение чужих, равнодушных людей, а на плечи лёг груз непростого выбора.

Хотелось выговориться, но рядом не было того, кто разделил бы её горе, и многое приходилось скрывать от окружающих. Постоянные боли не давали спокойно спать, мучил страх неизвестности, а ещё Эстрид ужасно боялась, что из-за побоев окажется бесплодной. За общими трапезами она делала вид, будто всё хорошо, ела вместе со всеми, а потом, когда оставалась в одиночестве, приходила тошнота — кровавая, изнуряющая, выворачивающая наизнанку.

Вот и сейчас Эстрид чувствовала, как изнутри её раздирает колючий ком — он стал дитём, который девушка теперь вынашивала вместо живого человеческого плода. Всевидящий не приходил, не помогал, не облегчал боль. Всевидящий обманул и покинул её, Всевидящий оказался жестоким отцом, забывшим Свою дочь среди лесных чащ, куда её забросила воля бессмысленной, безликой судьбы.

— Молитва — благое дело, — раздался за спиной голос мобада Харана. Эстрид не услышала, как тот вошёл. — Молитва соединяет сердце со Всевидящим. О, не отвлекайся, не отвлекайся, дитя моё, мне просто нужно сделать кое-какие приготовления.

Из вежливости следовало ответить, но Эстрид промолчала: разговаривать с этим человеком не хотелось. А мобад продолжал:

— Это святилище святого Асдина — одного из трёх ближайших учеников Хошедара — именно святому Асдину было поручено принести Книгу Истины неверным варварам, коими являлись наши праотцы, поклонявшиеся в те далёкие времена ложным богам.

— Мне известно, кто это. Я ни разу не пропускала воскресных служений, — произнесла Эстрид с деланной учтивостью.

— Да неужели! Очень похвально, дочь моя, очень похвально! Праведность твоя вознаграждена будет!

Тут Эстрид не выдержала. Она понимала: не следует говорить о том, что творится на душе, но пустые слова, нравоучительно звучавшие из уст старого мобада, вызвали бурю негодования.

— Похоже, я уже получила свою награду, меня обесчестили слуга Его и бандиты, которых тот привёл в мой дом, — съязвила Эстрид.

Харан опешил, он явно не ожидал от скромной и учтивой девушки таких слов.

— Нехорошо богохульствовать, дочь моя, — осуждающе покачал он головой, — ой нехорошо, особенно перед очами Всевидящего. Он всё слышит и все наши помыслы знает. Испытания, что Он посылает нам, мы должны принимать с праведным сердцем.

— А зачем Он нам посылает испытания? Поиздеваться? Посмеяться над страданиями человеческими?

— Что ты! Как можно? — мобад с укором посмотрел на девушку. — Всё для пользы нашей, дабы сердца и души наши очищать.

— И очистилось ли моё сердце, святой отец? Где эта чистота? Почему Он не разговаривает больше со мной? Почему проклял? Нет чистоты — есть только грязь, грязь, в которую Он окунул меня. Окунул и оставил барахтаться. Как может быть чистота в грязи? Как может быть благородство в низости и пороке?

— В твоей душе много гнева и неприятия воли Его — сие есть грех, дочь моя, — от благодушного тона отца Харана не осталось и тени. — Смирению тебе следует учиться и укрепляться в вере. Как Хошедар прощает нас за прегрешения наши, так и мы должны прощать обиды человеческие. Негоже гневаться на Господа, иначе и Он прогневится на Своих непокорных детей.

— Прощать?! — Эстрид вскочила со скамьи, чувствуя, как к горлу подступает ком. — Это кого же я должна простить? Убийцу и насильника?

Она стремглав выскочила из святилища. Слёзы душили, и Эстрид до крови прикусила губу, стараясь не расплакаться. Она слишком часто плакала в последнее время. Во дворе наткнулась на служанку, которая несла за спиной корзину с яблоками. Взгляды их на миг встретились, и Эстрид показалось, что даже эта женщина-простолюдинка осуждает её.

Во дворе оставаться не хотелось. По каменным порогам Эстрид взбежала на стену, где часто проводила время, созерцая тишину бескрайней тайги. Обычно тут никого не было, только солдаты на башнях, которые уже привыкли к визитам юной леди и не обращали на неё внимания. Тут она, наконец, дала волю слезам.

Но плакала она недолго. Внизу послышался стук лошадиных копыт. Эстрид устремила взгляд к воротам: во двор въехала группа всадников. То вернулись сэр Викгер и его люди, которые несколько дней назад отправились в поместье Мьёлль, дабы схватить преступника. На одной из лошадей восседал человек со связанными руками. Эстрид не могла не узнать это откормленное тело и жирную харю. Девушку начало трясти, то ли от злобы, то ли от волнения. Будто в бреду, она спустилась со стены. Она ничего не видела подле себя, окружающий мир перестал существовать. Человек со связанными руками заполнил всё пространство двора, он не отпускал от себя Эстрид, держал её на привязи: тяжёлая цепь гнева и ненависти приковала мысли девушки к её обидчику. Эстрид жаждала его унижения и смерти, жаждала до зуда в руках, до нервной дрожи, до тошноты. А это лицо… Эта обрюзгшая, слюнявая физиономия постоянно являлась ей в кошмарах, заставляя вновь и вновь переживать в воспоминаниях ту страшную ночь.

Эстрид каждой частицей своего естества ощущала омерзение, но оторвать взгляд от насильника она не могла. Посмотрел на неё и мобад Бенруз, и в глазах его на миг отразился ужас, он побледнел и потупился, когда узнал…

— Добрый день, леди Эстрид, — крикнул сэр Викгер, но та, поглощённая созерцанием своего врага, лишь что-то пробубнила под нос.

— С вами всё в порядке? — сэр Викгер подошёл к девушке и обеспокоенно заглянул в её глаза. — Вы плакали?

— Это он… — проговорила Эстрид.

— Верно, мы доставили человека, о котором вы говорили.

Эстрид прошла мимо сэра Викгера, направляясь прямиком к толстому мобаду, которого уже ссадили с лошади и теперь вели к одной из башен в клетку для преступников.

— Вам не стоит туда идти, — коленопреклонённый догнал её и легонько тронул за плечо. Эстрид вздрогнула и, наконец, вышла из своего гипнотического состояния.

— Простите, сэр Викгер, я совсем забыла поздороваться с вами, я…

— Ничего страшного, — улыбнувшись тот, — я всё понимаю. Вы полны негодования. Но не волнуйтесь, скоро состоится суд, и злодей получит по заслугам.

— Скорее бы.

Эстрид взглядом проводила мобад Бенруз и солдат, сопровождающих его, до двери башни.

— Знаете, я решил заехали в ваше поместье, — сообщил сэр Викгер. — Вести не утешительные. Ваши сервы бежали, дома и хлева пустуют, посевы брошены на произвол судьбы, особняк разграблен. Тела слуг и вашего супруга мы временно захоронили во дворе. Когда в округе станет спокойнее, надо отправить мобада, чтобы он провёл ритуал погребения.

— Но куда ушли люди?

— Сложно сказать. Отправились в леса, а может, даже примкнули к шайке Бадагара: до Вестмаунта оттуда недалеко.

— Но зачем? Я не могу этого понять, — опечалилась Эстрид. — Неужели подумали, что им кто-то причинит вред после того, как они спасли меня?

— А почему люди уходят из деревень? Причины всегда одни. Рассчитывают на лучшую долю, ведутся на лживые слова разбойников и пустые обещания. Остаётся только гадать, с чем связан успех Трёхпалого у простолюдинов, и молиться, чтобы эта волна не докатилась до нас.

За дневной трапезой разговор зашёл о пленённом мобаде. Эстрид не желал о нём слышать, но сэр Хаголд, как назло, решил обсудить приезд преступника.

— Между прочем, мобад Бенруз не признаёт вину, — сообщил пожилой коленопреклонённый. — Грозится предать нас суду за то, что мы силой взяли его. Неприятный тип.

— Ещё бы признать, — усмехнулся сэр Абрэн, — мобаду, совершившему подобное преступление, грозит суровое наказание, вплоть до лишения сана с заточением в монастырь, а возможно — даже изгнание.

— Ужасно, — причитала леди Нандила, — как таких людей земля носит! Волк в овечьей шкуре.

— Так-то оно так, — медленно проговорил сэр Хаголд, будто обдумывая что-то, — да вот только не ясно, кому поверят апологеты. Против слов мобада — слово леди Эстрид. И нет никого, кто бы выступил свидетелем. Даже последняя уцелевшая служанка сбежала. А слово женщины, как известно, имеет меньший вес, нежели слово священнослужителя. Думается, апологеты потребуют более весомые доказательств вины Бенруза, чем показания леди Эстрид.

— Но он виновен! — воскликнула Эстрид.

— Я верю вам, — сэр Хаголд сделал успокоительный жест рукой, — но дабы подвергнуть наказанию мобада ваших слов не достаточно.

— И что делать? — девушка чуть не плакала. — Это нельзя так оставить!

— Дочь моя, — проговорил мобад Харан, по привычке не переставая жевать во время разговора, — есть закон, и мы против него идти не можем. Остаётся положиться на Всевидящего, на Его мудрость и справедливость. И хранить смирение в сердце.

— Да, святой отец, смирение, — вторила леди Нандила, — нам всем сейчас нужно смирение в эти тяжкие времена. Будем молиться, чтобы Он снизошёл в Своей милости и помог бедной девочке.

— Эх, надо было привезти слугу этого Бенруза, — досадовал сэр Викгер — или кого из деревни, где тот живёт. Может, кто-то что-то видел.

— А что ж ты не догадался? — недовольно посмотрел на него отец. — Почему не поспрашивал местных? Серьёзное дело, как-никак. Придётся ехать ещё раз.

— Хорошо, — сказал сэр Викгер, — я съезжу. Пару дней — туда, пару — обратно. Пустяки. Хоть всю деревню привезу.

— Нет, сын, сейчас я тебя никуда не отпущу. Пока тебя не было, до нас докатились тревожные слухи. Из города приезжал торговец шерстью, рассказывал, будто варвары снова бесчинствуют вдоль рек. Они высадились на Рёрене севернее Кюльбьёрга, и гильдии опять собирают ополчение. Мне тут нужны все люди, ведь замок кто-то должен защищать. А это дело подождёт. Мобад не убежит.

— Неужто, опять, — буркнул Харан, — когда же язычники угомонятся…

— К зиме точно уберутся восвояси, когда жрать нечего станет, — успокоил его сэр Абрен. — А пока придётся пересидеть.

— Будем молиться Всевидящему, — набожно проговорила леди Нандила, — Всевидящий нас не оставит.

После трапезы Эстрид долго не могла найти себе место, бродя туда-сюда по комнате. Грызло мерзкое чувство неопределённости и нависшей угрозы. Но не нападения варваров она больше всего боялась — она боялась, что не свершится правосудие, и кара небесная не поразит ненавистного мобада. Эти мысли изводили Эстрид, она не знала, куда деться от грызущего душу беспокойства, не знала, что делать дальше.

Почем-то захотелось снова увидеть его, посмотреть в глаза этой твари, убедиться, что он там, в подземелье, страждет и изнывает в неволе. Хотелось укорить его одним своим присутствием, заставить дрожать от страха перед неизбежным возмездием. Поначалу эта мысль казалась глупой, но чем дальше, тем больше она укоренялась в голове.

Эстрид приоткрыла дверь и прислушалась, она не желала, чтобы кто-то её видел. Но в коридоре было тихо: семейство сэра Хаголда предавалось послеобеденному отдыху. Выглянула в окно: несколько слуг возились возле хлева. Эстрид сбежала вниз по лестнице и направилась прямиком к башне, где содержался мобад Бенруз. По пути она встретила служанку, с которой столкнулась утром, когда та несла яблоки. Вздрогнула. Служанка, будто прочитав мысли молодой леди, косо на неё посмотрела, но ничего не сказала, прошла мимо.

В подвале башни, рядом со складом вяленого мяса, находился закуток, отгороженный ржавой железной решёткой — столь маленький, что даже двум человекам там было бы тесно. Половину этого пространства занимал соломенный матрас, а на матрасе расположил свои телеса пленённый мобад. Увидев Эстрид, он поначалу было испугался, но быстро взял себя в руки. Его хитрые глаза больше не бегали по сторонам, а нагло уставились на девушку тяжёлым, злым взглядом; ненависть и омерзение накатили на неё с новой силой, внутри всё кипело. Но вместе с тем Эстрид ощущала и некое торжество. Ведь насильник тут, в заточении, и он никуда отсюда не денется, он будет жить в этом тесном, вонючем углу месяц, другой, третий, и проклинать день, когда совершил своё злодеяние.

— Чего уставилась? — произнёс Бенруз. — Значит, из-за тебя меня засунули в этот подвал?

— Я видела твой взгляд, вражье отродье, — тихо проговорила Эстрид, — ты испугался. Наверное, думал, что я умерла?

— Признаться, до меня быстро дошла весть о том, что случилось в деревне Мьёлль. Я не придал этому большого значения.

— Мразь, — Эстрид сжимала кулачки, — ты пожалеешь. Обязательно пожалеешь! Ты ответишь за всё. За то, что убил Хенгиста, за то… — она не смогла произнести это вслух.

— За что я отвечу? — мобад смотрел на девушку в упор; он был спокоен. — Это всё твои выдумки и клевета. На твоё поместье напали разбойники, а я — смиренный служитель Господа, и я не езжу ночами по округе. Никто меня не видел, а если кто и видел, тех уже не найти. Так за что я отвечу?

Эстрид подскочила к решётке, желая разорвать на куски человека, что сидел по ту сторону. А тот, уверенный в собственной безнаказанности, самодовольно ухмылялся мерзким, слюнявым ртом.

— Лжёшь! — воскликнула Эстрид. — Ты и сам знаешь свою ложь!

— А судьи знают? Почему они должны поверить тебе, а не мне? Кто ты? Простолюдинка, сделавшаяся леди? Подстилка знатного лорда, которую тот, использовав, выкинул? С чего тебя хоть кто-то слушать станет? Зря ты затеяла эту игру, милашка, тебе же она выйдет боком.

Эстрид смотрела в глаза мобада, а на скулах её ходили желваки.

— Ты пожалеешь, — прошептала она, стиснув зубы, — ты пожалеешь, тварь!

Она развернулась и бегом бросилась вон.