Боги великой пустоты. Книга 2. Безумие (СИ)

Глава 36 Ардван VI

Вчера брали высоту. Городское ополчение, которое к середине дня подтянулось к холму, тут же бросили на укрепления. На этот раз противник контратаку не предпринял; войско еретиков оборонялось, спрятавшись за валами и частоколами. Две с половиной тысяч человек, которые к моменту штурма остались от трёхтысячного отряда ополченцев, полезли по наименее укреплённому склону холма.

Катафракты же, возглавляемые лично Железноликим, выехали рано утром. По лесам они обогнули вражеский лагерь и ударили в тыл еретикам в то время, когда пешее ополчение лезло на частоколы. Обозная прислуга и тыловая стража разбежались при одном виде тяжёловооружённых всадников, и путь на вершину холма оказался открыт. Герцог же Фритландский взял две сотни бойцов и отправился в погоню за отрядом, который по сообщениям разведчиков утром покинул лагерь противника. Лорд-маршал полагал, что это удирает герцог Редмундский, и горел желанием лично пленить одного из предводителей еретиков, но когда он настиг беглецов, оказалось, что это недобитые иностранные наёмники.

Ардван шёл в атаку вместе с отрядом катафрактов. Вместо раненого Эраха, под ним был запасной боевой жеребец — Бьёрн. Пройдя почти без сопротивления лагерь еретиков, воины под водительством короля полезли на вершину, где и столкнулись с основными силами еретиков. Их появление вызвало панику среди обороняющихся: солдаты, засевшие на склоне, понимая, что вот-вот попадут в окружение, бежали, бросив позиции, и герцог Редмундский с горстью коленопреклонённых оказался заперт на вершине холма. Он отчаянно дрался и погиб смертью храбрых.

В итоге армия короля взяла в плен около пятисот коленопреклонённых, но среди них не нашли ни герцога Вальдийского, ни его людей. Поговаривали, будто те удрали, едва почуяв надвигающуюся опасность. Помимо благородных в плен попало огромное число солдат, наёмников, слуг, обозников — все, кто не успел сбежать. Казна герцогов тоже оказалась в руках короля.

Но рассчитывать на милость победителей пленным не стоило. Солдат и коленопреклонённых, покаявшихся в вероотступничестве, решили отправить на рудники королевства, остальных — казнить, не смотря на возмущение многих лордов, желавших получить выкуп за своих пленных. Дастур Бахрам был неумолим: еретики должны умереть.

На этот раз потери среди катафрактов короля оказалось куда скромнее. У Ардван в бою погиб только один коленопреклонённый, и четверо получили ранения. А на теле его добавились несколько синяков, сломанный палец на руке и травма колена, из-за чего граф теперь хромал на левую ногу. На подобные мелочи видавший виды воин не привык обращать внимания, но общее самочувствие после двух битв, идущих одна за другой, было паршивым, а потому Ардван весь следующий день отлёживался в шатре. Продолжать поход король планировал не менее чем через неделю.

Зверела духота. На поле боя, что находилось в миле от лагеря, гудели мухи, пировали вороны и прочие падальщики. Тошнотворный смрад стоял по всей округе: на жаре трупы гнили особенно усердно. Второй день солдаты бродили среди мертвецов, собирали оружие и доспехи — все металлические предметы должны были либо продолжить использоваться по назначению, либо пойти на переплавку. В лагере тоже нещадно воняло разложением: гнили тела благородных воинов, вынесенные с поля боя — их предстояло в ближайшее время отправиться в родные земли. Для мёртвых война закончилась.

Король выиграл битву и наголову разбил еретиков, но радость победы омрачалась огромными потерями. Погибли многие коленопреклонённые, бароны и графы — первое сражение священной войны нанесло такой серьёзный удар по катувелланской аристократии, от которого королевство не оправится ещё лет десять, а то и больше. Лорды скорбели по своим убитым воинам, скорбел и Ардван. Почти все его верные подданные, соратники, друзья, с кем он прошёл не одно сражение, пали на поле боя. И, главное, никто не понимал, зачем. Ради чего умерло столько людей? Лежа в шатре, изнывая от духоты и болей во всём теле, Ардван серьёзно задумался о дальнейших планах. Сомнения наполняли разум пожилого лорда. Они разъедали душу апофеозом бессмысленности, извлекая на безбожный свет предательские думы, которые Ардван уже несколько месяцев старался загнать поглубже.

Следовало прояснить ситуацию в своём отряде, а потому Ардван созвал сходку.

Из баронов остался только Тунберт. Его принесли на носилках, он не мог ходить самостоятельно из-за повреждённой при падении ноги, да и чувствовал себя неважно. Вместо покойных Рамбрехта и Балдреда пришли коленопреклонённые, которые теперь возглавляли их отряды. Вместо Ратигиса явился его старший сын Ишвард, а вместо Геребальда — племянник Гаральд, с замотанным левым глазом, потерянным в бою. Сэр Лефмер и сэр Ньял тоже присутствовали на сходке.

— Что с моим войском? — был первый вопрос.

Ответ оказался жестоким. Из ста пятидесяти катафрактов, которые вышли из Нортбриджа, в строю осталось чуть более сорока, погибли тридцать два человека, другие не могли сражаться либо из-за ранений, либо из-за потери лошадей. Кнехтов и наёмников погибло многократно больше, некоторые дезертировали.

— Тяжело далась победа, — Ардван потёр пальцами лоб.

Граф сидел на лежанке, облачённый в парчовую котту и тонкие красные шоссы, хотел по-прежнему казаться властным и строгим, но выглядел он жалко: лицо, покрытое недельной щетиной, постарело лет на десять, щёки осунулись, всклокоченные волосы, что за два дня стали совсем седыми, торчали во все стороны. Левую ногу граф держал распрямлённой из-за болей в колене, а на правой руке средний палец фиксировала деревяшка.

Остальные расположились за большим раскладным столом, установленным в центре шатра.

— Герцог-еретик повержен, и нам открыты все пути, — заявил сэр Лефмер.

— Вот только у нас нет сил брать города и замки, — возразил сэр Ньял. — Они запрут ворота, и мы останемся с носом. Узнав о поражении герцогов и о судьбе пленных, еретики будут сопротивляться до конца. Вряд ли у нас получится вернуть южные земли в этом году. Даже если дойдём до побережья, разграбим по пути деревни и возьмём пару мелких крепостей, это не заставит их подчиниться. А скоро осень — армию надо возвращаться домой.

— Толково рассуждаешь, сэр Ньял, — тяжело вздохнул Ардван, — я сам много думал об этом. Всё так. Победа наша бессмысленна.

Граф чувствовал отчаяние и усталость. Столько всего приходилось просчитывать, держать в своих руках столько нитей! А нити рвались, мир вокруг распадался, не поддаваясь контролю. Обстоятельства сгибали в дугу, потери ранили сердце.

— Милорд, — обратился к нему Ишвард, — могу сказать за себя и своих людей: воевать дальше мы не имеем желания.

— Именно так, — кивнул Гаральд, — и мы.

Коленопреклонённые баронов Рамбрехта и Балдреда так же выразили намерение покинуть войско, заявив, что имеют право отправиться домой и похоронить сеньоров. Ардван нахмурился, но ничего не сказал. Хотел ли он остановить их? Нет, ему было всё равно. Силы уходили, труднее становилось было бразды правления и хранить видимый авторитет, будучи разбитым физически и морально.

— Если прикажешь, я с остатками дружины снова пойду в бой, — заявил сэр Ньял, — но дела наши действительно плохи.

— Вы, сэры, хотите отвернуться от Господа и короля? — проговорил барон Тунберт, который молчал всё это время, откинувшись на стуле. — Это предательство. Как вы можете так поступать? Вы будете изгнаны прочь от очей Всевидящего. Долг каждого честного воина-хошедарианца драться за короля и веру.

Ардван с удивлением посмотрел на толстого барона. Такие речи больше подходили ныне покойному Балдреду, в устах же Тунберта, привыкшего не в последнюю очередь печься о собственных интересах и комфорте, слова сии звучали странно и даже нелепо.

— Удивлён слышать от вас это, барон, — произнёс Ардван, пристально изучая подданного, — помниться, вы одним из первых рвались домой, и дела церкви вас не сильно заботили.

— Мои помыслы были греховны, я исповедался и покаялся в них.

Ардван так и застыл, вытаращившись на Тунберта. Вспомнился разговор с апологетом Арьябурзином. Тогда граф подумал, что апологету наушничает казначей. Последняя личная беседа с бароном Балдредом далась тяжело им обоим. Обвинения задели барона до глубины души. Сейчас же Ардвана, как гром среди ясного неба, поразило внезапное откровение: Балдред не занимался доносами, этот человек, за многие годы доказавший свою преданность, ни за что бы так не поступил. Ардван оскорбил его, а извиняться теперь было не перед кем — мёртвым не нужны извинения.

А Барон Тунберт… В этом человеке зрела обида. Обида толкает людей на разное…

Ардван опустил взгляд в пол и долго так сидел, не в силах проговорить ни слова. «Старый дурень», — в мыслях ругал он самого себя.

— Милорд? — осторожно окликнул его сэр Ньял, Ардван посмотрел на капитана безучастным, ничего не выражающим взглядом, затем снова уставился на Тунберта.

— Вот, значит, как, барон, — проговорил граф тихо. — Что ж, твои слова мне открыли глаза. Долг, говоришь?

— Я не понимаю, о чём вы, — насупился Тунберт.

— О чём я? Ты знаешь о чём. Впрочем, это сейчас не важно. Все свободны, — Ардван махнул рукой, а потом, подперев голову кулаком, продолжил таращиться в матерчатый пол шатра. Боль подступила колючим комом и сжатыми зубами. Как мало осталось друзей, как много вокруг зрело лжи, лицемерия и предательства!

Люди поднялись и один за другим покинули шатёр, Тунберта слуги унесли на носилках. Ардван остался. Долго сидел, морща лоб. Духота донимала, и Ардван вышел на улицу в тысячеголосый гам и разлагающуюся вонь походного лагеря. Здесь ещё сильнее пахло смертью, ещё отчётливее резали слух стенания раненых. А солнце беспощадным ослепительным пятном выжигало ультрамарин неба, оставляя на его месте выцветшее полотно, испещрённое редкими кляксами облаков.

Взгляд упал на палатку неподалёку, возле которой дежурили кнехты. Там содержался пленный барон. С тех пор, как Ардван захватил барона Бертрама, он ни разу не разговаривал с ним, а теперь вспомнил, что хотел сообщить тому плохую весть.

Рослый катафракт лежал в переносной постели. Травмы были тяжелы, но он стойко терпел боль. Этот человек не мог не вызывать уважение — достойный воин.

— Добрый день, барон, — поздоровался Ардван, откидывая полог палатки, — как себя нынче чувствуете?

Бертрам привстал, болезненная бледность покрывала его лицо. Он кивнул в знак приветствия и вернулся в прежнее положение. От пытливого взгляда Ардвана не ускользнула боль, на миг исказившая черты пленника.

— Неплохо, — ответил барон, — могло быть и хуже. Спасибо за заботу, граф: ваш врач дал лекарства, да и кормят тут от души.

— Вы мой пленник — почти гость. Таков мой долг.

— А вы благородный человек, граф…

Ардван присел на табурет возле постели раненого:

— Полагаю, вы желаете вернуться домой?

— Да, да… Я многое желаю, — мечтательно улыбнулся Бертрам, — но не всё возможно. Вы наверняка хотите получить за меня выкуп, но боюсь вас разочаровать: внутренности болят сильнее с каждым днём, смерть чую.

— Лекарь утверждает, вы поправитесь. Хуже другое. Эта война отличается от тех, которые мы вели прежде. Сейчас нас разделяет вера, и вражда между нашими сюзеренами идёт не на жизнь, а на смерть. Непримиримая война, кровавая. К великому сожалению, благородство отступило перед жестокостью. И хуже всех оказались те, кому надлежит нести мир и добро. Наш дастур желает казнить пленных или отправить на рудники, он не позволит вам вернуться домой. Мне странно было это слышать, но, видимо, Всевидящий слишком жесток, чтобы простить вас.

Бертрам тихонько засмеялся:

— Это да, из-за веры люди готовы грызть друг другу глотки, словно хищные звери. Знаю, граф, знаю. Я не жду иной участи.

— Однако тех, кто не раскается и не вернётся в лоно церкви, повесят, прежде изгнав от Очей Всевидящего. Изгнание и позорная казнь ляжет пятном на весь род. Надеюсь, понимаете это?

— Пусть изгоняют, — Бертрама будто не волновала собственная судьба. — Но когда вы придёте забирать наши замки — изгонят вас. Земля наша отринет ваших мобадов и дастуров, семьи наши воспылают жаждой мщения. Прольются реки крови, граф! Король многое потеряет, многое потеряет Отец-покровитель. Они идут к собственной гибели, и вы — вместе с ними.

Ардван задумчиво закивал:

— Возможно. Но остановить это не сможем ни я, ни вы, ни кто-либо другой. А вот облегчить собственную участь и участь вашей семьи вам под силу. Покайтесь перед казнью.

— Но мне не в чем каяться.

— Разумно ли это? — удивился Ардван. — Стоит ли держаться за ложное учение?

Барон долго молчал, и лицо его становилось всё мрачнее и мрачнее. Наконец, он произнёс:

— Нет, Ваше Сиятельство. За ложное — не стоит. Но я верю в истинное учение, от которого не отрекусь даже на смертном одре. Не просите об этом. Что я скажу, представ перед Хошедаром, если отрекусь от истины Его? Что угроз испугался? Нет в этом мире того, что выше и дороже спасения души. Что будут значить земные короли с их законами, когда мы встретимся с Господом Хошедаром в Небесных Чертогах?

— Но вы следуете за лживым пророком. Ваше учение не истинно!

— Истинно. Того человека призвал Господь. Люди исказили слова Хошедара, придумали собственные догматы, переняли у многобожцев обряды и традиции. Церковь давно погрязла в стяжательстве, разврате и властолюбии, она сотни лет защищает ложное учение, вводя в заблуждение паству. Господь очистит веру, вернёт детей Своих к Истине.

— Что ж, мне жаль слышать от вас такие слова, — произнёс Ардван, — Хошедар говорил: «Несите чашу мира». Но вы… — он осёкся, — нет, все мы нарушили его заповедь. Мы разделились, рассорились, пошли войной друг на друга. Ни за кем нет истины.

Барон снова тихо рассмеялся:

— Как? Неужели вы готовы отречься от своей веры?

— Вера? Вера — это просто слово. Я служу тому, кому мои предки дали клятву.

— Клятва — тоже лишь слово.

Ардван задумался. В душе поднимался бунт. Всё восставало против Господа, против земных властей, против клятв и долга и даже самого миропорядка, который по словам мобадов был создан Всевидящим. «Как же я устал», — пронеслось в голове. Измученная душа требовала покоя.

— На этом слове держится мир, — Ардван не желал показывать слабость перед противником, пусть и поверженным.

— Что ж, мой выбор — таков, ваш — таков, — рассудил барон Бертрам, — значит мы по разные стороны, и значит, один из нас умрёт. А поскольку победитель тут вы, что ж… Такова участь воина. От смерти ещё никто не убежал.

— Я в любом случае не получу за вас выкуп, — сказал Ардван, — тогда зачем мне вас держать? Езжайте домой. Я помогу выбраться из лагеря.

— Но как же ваши клятвы?

— Я поклялся служить и воевать, — Ардван встал, — я выполняю свой долг. Ваши отношения с церковью меня не касаются. Ну так что, барон? Согласны? На раздумья даю время до завтра.

Барон Бертрам смотрел на Ардвана, на лице его отражалась боль от переломов, а в глазах таилась еле уловимая грусть.

— Ваше Сиятельство, благодарю за заботу и за столь благородный жест. Вы — человек храбрый и честный. Но поверьте, не стоит оно того. Дни мои сочтены, и я не желаю подставлять вас. Я умру. Так какая разница, где и как? Идите с миром, граф, и да поможет вам Хошедар!

— И да поможет вам Хошедар, — ответил Ардван и вышел из шатра.