Боги великой пустоты. Книга 2. Безумие (СИ)

Глава 26 Эстрид VII

Дни за днями она то подолгу сидела на холодном полу камеры, то кидалась на решётку и стены, трясла прутья и колотила по камню, выбивая маленькими кулачками алые капли крови из мёртвого гранита. А потом снова затихала и погружалась в прострацию.

Люди забыли про неё, они боялись, они не желали спускаться вниз. Поначалу приходил мобад Харан, читал молитвы в надежде изгнать демонов из несчастной, а потом — и он перестал, разуверившись в своих силах. Теперь только крысы составляли компанию, и старый солдат спускался раз в день в эту обитель скорби и боли, принося тарелку с похлёбкой или супом. А однажды явился слуга, дабы очистить камеру от экскрементов. Старый солдат иногда что-то говорил. Он не боялся, он жалел и утешал девушку.

— Ну будет, будет убиваться, — приговаривал он, — всё образуется, ты, главное, ешь, а то ослабнешь совсем.

Иногда он рассказывал о том, что происходит наверху, о дикарях, которые так и торчали лагерем под стенами замка. Но ей не было дела до его слов. Ведь это только слова. Слова не могли изгнать демонов, живущих в голове, чьи голоса она постоянно слышала. Да и находилась она временами не здесь. Тело ютилось в застенках темницы, а душа бродила в забытье, где-то между сном и явью.

Эстрид не помнила, как долго сидела в камере. Время перестало существовать — только туман перед глазами, стены, да пятно масляного фонаря. И мысли. Мысли бежали нескончаемой чередой. Вначале они вертелись вокруг мобада Бенруза: жив ли он, насколько тяжелы его раны. Хотелось верить, что он мучается, а ещё больше хотелось выбраться из клетки и вонзить клинок в его толстое брюхо. Однако со временем мысли становились менее чёткими, путались и терялись, или наоборот, навязчиво сидели в голове, не желая уходить. Они кидали её то в тёплые воспоминания далёкого прошлого, то во мрак будущего, а иногда возвращали в ту страшную, ночь.

И всё чаще перед взором возникал Хенгист. Он приходил и надолго оставался с возлюбленной, разговаривал, касался её. Ей было хорошо в такие моменты. А потом он пропадал, а тьма окутывала разум, накатывая тошнотворным отчаянием, давила тяжёлым сапогом обиды, накрывала колючим мешком ненависти. И тогда Эстрид снова рвала прутья, не в силах сломать оковы своего железного дома. А потом мир снова прекращал существовать.

И так — по кругу. День за днём.

В душе крепла пустота. Пустота застила свет единственного фонаря и вырезала, будто пленников, мысли из головы, казнила их медленно и безжалостно.

— Неси свою тьму, — говорил голос, — пожри этот мир, прокляни этот мир, пусть он знает, пусть он увидит. Неси свой мрак.

Ничто поселилось внутри, жирело и крепло. С каждым днём оно делалось безобразнее и нелепее, с каждым днём, с каждым шагом и вздохом. Эстрид не знала, что это, и поначалу боялась, но постепенно страх пропадал, боль отступала, тишина воцарялась в голове. Это было подобно умиранию, подобно полёту среди звёзд, подобно чёрному потолку мира. Оно напоминало о вечности, которой никогда не будет. Оно приходило, как ответ на молитвы. Теперь оно стало её богом и жило вместе с ней в клетке невидимым спутником и зловонной отрыжкой жизни. Отныне Эстрид являлась святой мученицы этого бога, его верной и невольной последовательницей.

А бог входил в неё раз за разом, пустой бог полюбил её всем своим небытием, опорочил и возвеличил, уничтожил и воскресил. И от этого союза рождалась отрешённость, безупречная и бессмысленная, как жёлтое бельмо фонаря. Дитё пожирало мать, поглощало душу. Ещё немного, и оно добралось бы до ржавой клетки, сглодало бы мелкими зубами ненавистную железяку. А потом — стены, башни, дома, мир вокруг…

Лицо. Знакомое. Это человек из замка. Ему что-то нужно, он стоит и смотрит, кажется, с сочувствием. Не уходит. Страха в нём нет. Остальные боятся — он нет. Зачем? Зачем он здесь?

— Эстрид, — вполголоса позвал сэр Викгер, — Эстрид, ты меня слышишь? Очнись. Я пришёл помочь.

Эстрид смотрела опустошённым взглядом и молчала.

— Паршиво получилось, не спорю. Тебе никто не верит, считают, тобой овладели демоны. Что за вздор! Впрочем, сама виновата. Зачем на этого борова с мечом полезла?

Девушка не пошевелилась.

— Тебя могут убить, — продолжал сэр Викгер. — Харан говорит: злой дух глубоко, молитвы не помогают. Я знаю, что делают с теми, из кого не удаётся изгнать демонов. Харан боится, что нечисть овладеет замком. Но демоны тут ни при чём. Во всём же тот мобад виноват, верно? Этот Бенруз — скользкий тип. Я не верю ему. А тебе верю. До сих пор верю! Я-то сразу всё понял, когда увидел, как ты на него смотришь. Но закон не на твоей стороне — в этом они правы. Мы тут бессильны, прости. Впрочем, ты его неплохо отделал, — лицо сэра Викгера озарилось печальной усмешкой. — Эта жирная свинья до сих пор ходить не может из-за той раны на ноге.

Эстрид продолжала безучастно смотреть на коленопреклонённого, будто её не касались его слова. Ей было всё равно. Эстрид теперь едва ли могла вспомнить лицо человека, на которого несколько дней назад бросилась с мечом. На миг показалось, что перед ней стоит Хенгист, но нет — почудилось. Сегодня он так и не пришёл.

— Где же ты? — прошептала она. — Мне одиноко.

— Эстрид? Ты что-то сказала? — сэр Викгер прильну к решётке.

Пустой взгляд в ответ.

— Отец не разрешает тебя выпустить, — голос молодого коленопреклонённого доносился, словно из-за стены, — на него мать сильно влияет, а та слушается Харана. Харан же спелся с тем толстозадым ублюдком. Вот только я не верю, что Господу угодна такая несправедливость. Не правильно это. Тебе надо бежать, и я тебя выпущу. К сожалению, город в осаде, но лагерь дикарей можно обойти по лесу. Я знаю дорогу. Покажу тебе. В донжоне есть тайный ход, он ведёт за стену. Пойдём быстрее.

Защёлкал ключ, и дверь распахнулась. Но Эстрид было всё равно уходить или оставаться. Она сидела на вонючем матрасе и смотрела в стену.

— Пошли, слышишь? Только быстрее. Или хочешь сгинуть здесь? Они тебя в живых не оставят.

Сэр Викгер вошёл в камеру и взял девушку за руку, она поднялась и последовала за ним.

Выбравшись из башни, сэр Викгер поспешил к донжону, освещая путь фонарём. Эстрид едва поспевала за коленопреклонённым, путаясь в юбках. Быстро идти не получалось, но парень не отпускал её руку. Жёлтый глаз луны висел на небе, несколько масляных фонарей освещали стены замка, но двор тонул в глубокой тьме теней. По крепостной галерее расхаживали дозорные, но волновало их лишь происходящее снаружи, и они не обратили внимания на две фигуры, скользящие по двору.

Сэр Викгер провёл Эстрид в подвал донжона. Отодвинул несколько ящиков, освободив люк в полу. Со скрипом отворилась крышка, а за ней чернела дыра, уходящая в подземелье. В следующий миг сэр Викгер уже исчез в ней.

— Слазь, — крикнул он снизу. — Не бойся. Тут безопасно. Лестница крепкая.

Эстрид повиновалась и спустилась по железным скобам, вбитым в камень.

Внизу было сыро и холодно, до слуха доносился шорох и писк грызунов. Тоннель оказался очень узким. Эстрид плелась вслед за сэром Викгером, тьма окружала их. Они долго так пробирались среди мрака, сдавленные земляными стенами, из которых торчали то корни, то камни, то брусья, попирающие потолок. Наконец тоннель закончился, и началась винтовая лестница, ведущая вниз. Казалось, она спускалась в самую преисподнюю — столь длинной она была. Эстрид переставляла ноги, шаг за шагом, ступень за ступенью. А вокруг — ничего. Только стены, потеющий холодными каплями влаги. Эстрид слышала голоса, они то звучали совсем рядом, то доносились откуда-то из-под земли. Невнятным шёпотом они пробирались в голову.

А потом снова потянулась вымученная бесконечность коридора.

Но вот затхлость подземных ходов сменилась свежестью уличного воздуха, тоннель закончился, вокруг был ночной лес. Свет луны бледной рукой касался макушек сосен и застревал в чёрной массе хвои, не в силах пробиться вглубь, к спящей земле.

— Не отставай, и не шуми, — шепнул сэр Викгер, и полез прямиком через заросли, освещая путь фонарём. Эстрид слабо понимала куда и, главное, зачем, идёт. Ветви били по лицу, но ей было всё равно. Замок остался далеко позади, впереди распахнула объятия бескрайняя тайга. Разум, пробуждённый ночной прохладой, робко возвращался к реальности.

Выбрались на тропинку.

— Теперь иди прямо, — сказал сэр Викгер, — к утру доберёшься до деревни — она так далеко в чаще, что вряд ли дикари нашли её. Проси у местных, чтоб отвезли в замок барона Уриэна. А потом… Потом остаётся надеяться на милость Всевидящего. Самое лучшее — ехать в соседнее баронство на юге и спрятаться в монастыре. Оттуда никто не сможет потребовать твоей выдачи, даже если этот мерзкий мобад решится обратиться к апологетам. Если повезёт, монастырь встанет на твою защиту и передаст дело в королевский суд. А если оно дойдёт до старших апологетов или до самого Отца-покровителя, без внимания точно не останется. К сожалению, ехать с тобой не могу, я должен защищать замок: не сегодня-завтра враг пойдёт на штурм. Но я верю, что Всевидящий не отведёт от тебя Своё око. С Богом, Эстрид.

Сэр Викгер снял с пояса меч и протянул девушке. Это был тот самый клинок, который Эстрид привезла с собой из поместья и которым пыталась убить мобада Бенруза. Меч Хенгиста! Хенгист расстраивался, что потерял его. Как же он обрадуется, когда Эстрид вернёт пропажу! Она бережно взяла оружие.

— Знаю, тебе дорога эта вещь, — произнёс сэр Викгер. — Я решил, что меч должен остаться у тебя. Хотя владеешь ты им, прямо скажем, паршиво, — молодой человек улыбнулся. — И возьми фонарь, пригодится. Только смотри, не сбейся с дороги. Держись тропы, слышишь?

Эстрид не проронила ни слова, она смотрела в ночь. После того, как сэр Викгер закончил речь, он некоторое время постоял рядом, будто не желал расставаться, будто хотел ещё что-то сказать. А потом ушёл, растворившись в кустах. Шорох листвы смолк, и Эстрид осталась наедине с ночью. Её окружал шар света от фонаря, а за границами этого шара царила враждебная загадочность тайги. Ветер шумел в ветвях, где-то в чаще бродил зверь, потрескивая сучьями. Разум Эстрид погружался в этот неведомый мир, но ни страха, ни тоски она не испытывала. Они остались там, в стенах замка.

Она шла по тропе, в одной руке держа меч, а в другой — фонарь. Ветви выныривали из темноты и норовили стегнуть по лицу, мрак сгущался. Но девушке было тепло и спокойно, Хенгист шёл рядом и, как обычно, молчал — он никогда не отличался разговорчивостью. А она любила его всегда, с того момента, как увидела впервые, просто не понимала этого, обманывалась, боясь признаться самой себе. Но теперь-то она всё поняла, теперь она не расстанется с ним.

— Я говорил, что однажды уйду, — произнёс Хенгист.

— Но зачем? Я не понимаю…

— Так устроен мир. Люди уходят. Все когда-то уходят. У каждого свой путь, своя война. Рано или поздно она заберёт всех.

— Это не правильно. Так не должно быть. Нельзя разлучать тех, кто любит.

— Но таков бессмысленный порядок, положенный в основу мироздания. Такова неизбежная участь. Любовь ничего не значит. Разлука и тоска — вот всё, зачем нужна жизнь. Вот всё, что мы можем познать

— И боль, — добавила Эстрид.

— И боль… Она и есть жизнь.

— Не оставляй меня больше.

— Теперь я буду с тобой всегда. Ведь я — часть твоих мыслей, я не смогу их покинуть.

Светало. Мир посерел, а потом начал расцветать красками заползающего в лес утра. Вскоре, как и говорил сэр Викгер, тропинка вывела к маленькой, глухой деревушке. Тут действительно были люди. Вот только все они лежали меж домов безжизненными, вспоротыми мешками протухшего мяса, на которых пировали вороны и мухи. Чёрные птицы ковырялись в кишках и подозрительно косились на молодую путницу, спокойно бредущую среди последствий страшной бойни. А Эстрид будто не видела, что творилось вокруг, фонарь погас, но она по-прежнему несла его.

Словно из ниоткуда возникла оскаленная морда огромного зверя. Эстрид остановилась. Серый хищник уставился ей прямо в глаза и тихо рычал. Матёрый волк-людоед оторвался от трапезы и теперь пристально наблюдал за хрупкой девушкой, стоящей перед ним. Он жаждал свежего мяса. Эстрид равнодушно смотрел на хищника, а тот крадучись направился к ней, пока не оказался в нескольких шагах. Не в силах преодолеть взгляд, зверь пригнул голову и стал обходить девушку сбоку, продолжая скалить зубы в страшной улыбке. Тихи и беззвучны были шаги, и жадным голодом горели тускло-жёлтые глаза. Но и Эстрид не отрывала взгляда от хищника, не давая тому подойти ближе.

Сзади послышалась мягкая поступь. Волки-людоеды охотились в парах. Девушка слишком поздно вспомнила об этом. Огромная мохнатая туша сбила её с ног, а плечо резанули клыки. Фонарь со звоном откатился в сторону, и стекло рассыпалось по земле, меч выпал из рук. Первый зверь тоже бросился к поверженной жертве. Эстрид закрыла лицо руками, изо всех сил отмахиваясь от клыкастых ртов. А те рвали её молодое тело, кусали за ноги, за руки, за бока, за грудь, за лицо и неудержимо лезли к горлу. Пасти с рычанием щёлкали и впивались в плоть. Три пальца остались в зубах хищника. Другая рука с раздробленным плечом безжизненно откинулась в сторону.

«Боль и есть жизнь» — звучали слова. Но разум желал прекратить боль, не желая мириться с ней. Разум устремлялся в вечность, а эта подлая штука, называемая болью, его только отвлекала.

Устав бороться, девушка раскинула руки в стороны. Мелкие хищны глазки смотрели на неё, и слюна капала из разверзшихся пастей, тянущихся к горлу. Но она не боялась расстаться с жизнью, она вообще ничего не боялась, ей было плевать. Другие мысли крутились в голове. Она вновь хотела увидеть возлюбленного, хотела говорить с ним, держать за руку, обнимать… Но его здесь не было, он пропал в ночном лесу и теперь находился далеко-далеко отсюда. Эстрид хотела найти его, обрести вновь, не желала мириться с потерей, уготованной ей жизнью. Остальное казалось неважным, не существенным.

И зверь остановился. Девушка, как и прежде, смотрела ему в глаза. В тусклые, как потухшее солнце, глаза, в которых гас огонёк жизни.