Она хотела остаться навсегда в той беспечной тишине, но небытие исторгло её вон из себя, выплюнуло на безбожный свет, где настырным преследователем поджидала боль, чтобы тут же вонзиться в тело. Боль — эта коварная, бездушная тварь — была повсюду, даже в воспоминаниях; она заполонила собой разум, в котором царил хаос из мимолётных полузабытых образов и невнятного безразличия.
Разодранное, исковерканное укусами хищников, тело нарывало. Глотать было больно, дигаться — тоже. Изнывали руки, которыми никак не получалось пошевелить. Эстрид взглянула на кровать и нашла только одну, но на не ней не хватало кисти, от другой же остался лишь замотанный тряпкой огрызок плеча.
Эстрид повернулась на бок, чтобы осмотреться. Тёмное, едва освещённое двумя лучинами и светом из крохотного квадрата окна, помещение наполняли люди, которые вполголоса что-то обсуждали на незнакомом языке.
Четыре рослые, толстощёкие женщины были одеты в длинные рубахи и туникоподобные платья из грубой серой ткани. На шеях красовались медальоны и бусы, а на головах — подвески, прицепленные к обручам. Одежду же троих бородатых мужиков составляли полотняные штаны, рубахи до колен и жилетки, подпоясанные кожаными ремнями, к которым крепились сумочки и ножи, у одного из-за пояса торчал топор. И мужчины и женщины носили длинные волосы, заплетённые в косы. Несмотря на незнакомый язык, Эстрид понимала, о чём говорят эти люди, но понимала не отдельные слова и фразы, а некий общий смысл, который загадочным образом проникал в её голову. Разговор шёл то о каком-то пророчестве, то о колдовстве — конкретнее Эстрид разобрать не могла.
Когда она подала признаки жизни, все присутствующие тут же бросились к кровати и засыпали Эстрид вопросами, смысл которых до неё не доходил. Благоговение и любопытство читалось в глазах собравшихся.
Одна из женщин позвала кого-то:
— Халла!
Слово показалось знакомым.
В комнату вошла светловолосая северянка массивного телосложения. Наряд её походил на мужской, а на поясе висел длинный нож. Люди принялись наперебой ей о чём-то рассказывать, тыча пальцами в Эстрид. А та смотрела на большую женщину и всё яснее понимала, что знает её. Память возвращалась, вытаскивая из своих закромов забытые образы. Халла же подошла к девушке и присела у её кровати.
— Госпожа, ты очнулась! — воскликнула она на знакомом языке. — Слава Аргхельду и всем великим богам! Мы так долго этого ждали.
Эстрид смотрела на северянку, а точнее куда-то сквозь неё. Девушка не испытывала ни радости от этой встречи, ни печали от состояния, в котором оказалась, ни при виде незнакомцев — ей вообще было всё равно, что произошло и что творится вокруг. Эти люди мелькали перед взором мутными образами, что-то говорили, ходили туда-сюда, но всё это никак не касалось Эстрид. Ничего больше не имело значения. Она не понимала, что делает здесь и зачем вернулась из пустоты, даже боль, охватившая тело, не вызывала эмоций, плавая где-то у границ восприятия реальности. Эстрид снова легла на спину. Попыталась поправить одеяло культёй руки. Халла помогла, а затем спровадила всех из комнаты. Остались лишь она и здоровый, патлатый мужик с низким лбом и широкой бородищей, из-под которой проглядывал костяной амулет.
Халла что-то сказала мужчине, и он тоже вышел.
— Прости меня, госпожа, что оставила тебя тогда. Если б я знала! Но случилось то, что должно случиться, то, что предначертано судьбой и определено богами. Судьба и боги свели нас снова. Отныне Халла не покинет тебя. Отныне Халла — твоя слуга и проводник.
Эстрид не ответила, она даже не слушала — сверлила потолок пустым взглядом. Вернулся здоровый патлатый мужик, принеся тарелку супа из капусты, кусок ячменного хлеба и козье молоко. Халла поднесла ложку супа ко рту Эстрид. Съев ещё пару ложек, девушка замотала головой — больше не хотела.
— Где я? — наконец спросила Эстрид безучастно.
И тогда Халла принялась рассказывать. Рассказывала долго, обстоятельно, а Эстрид равнодушно таращилась в потолок, будто северянка говорила вовсе не о ней, а о другом, совершенно постороннем человеке.
После того, как Кюльбьёрг захватили объединившиеся племена ньёрдов, храдров и вирдов, в городе поселились вожди. Теперь тут находился центр племенного союза. Именно сюда и привезли Эстрид. Халла не знала, что с ней случилось, но если верить слухам, а северянка им, без сомнения, верила, девушку нашли охотники в лесу близ замка Гроадт рядом с телами восьмерых огромных волков-людоедов, разорванных на куски. Некоторые говорили, что она была в беспамятстве и истекала кровью, другие же утверждали, будто девушка находилась в сознании и, когда её попытались схватить, на месте испепелила двух охотников, а потом потребовала отвезти её к вождям, заявив, что она есть «глас богов». По другой версии о том, что Эстрид — «глас богов», узнал жрец, к которому принесли девушку, ибо ему сообщили об этом сами боги, явившись в огненном вихре и указав перстами на свою посланницу. Так или иначе, Эстрид тут же отправили в Кюльбьёрг, ибо явление «гласа богов» было знаменательным событием для всех.
Халла в то время уже жила в Кюльбьёрге и, как и многие другие, захотела посмотреть на девушку, через которую говорят боги, и придя, узнала в «гласе богов» бывшую госпожу, та же, в свою очередь, хоть и пребывала то в беспамятстве, то в бреду, ко всеобщему удивлению собравшихся сразу узнала Халлу. И как бы ни противился тому жрец, привёзший Эстрид, люди и другие жрецы решили, что это знак, и что Халла предназначена в проводники «гласу богов». К тому же женщина знала катувелланский и понимала разговоры молодой прорицательницы. А вот руки Эстрид пришлось отрезать, а заодно вырезали кусок мяса из бедра. Сделал это местный врач, ибо по его словам, тело начало гнить, и девушка умирала.
Патлатого же мужика, который принёс суп, звали Фугли, и он теперь являлся мужем Халлы. Они встретились месяц назад, когда Халла прибилась к племени храдров, и с тех пор были вместе. Забота об Эстрид легла на плечи их двоих, но ни Фугли, ни Халла не возражали, ведь служить «гласу богов» считалось огромной честью.
— Халла, — Эстрид вспомнила о важной вещи, — где меч, который был со мной?
— Госпожа, меча с вами не было. Возможно, кто-то из охотников забрал себе, но я уверена, если вы прикажете вернуть его, никто не посмеет отказать.
Прошла неделя с тех пор, как Эстрид привезли в Кюльбьёрге и поселили в доме, предоставленном «гласу богов» советом вождей, и многие приходили к ней за пророчеством и гаданием, а Халла толковала слова, которые девушка произносила в бреду. Так Эстрид, сама того не зная, стала известной провидицей.
— Я ничего не помню, — проговорила она, когда Халла закончила.
— Конечно, ты была в беспамятстве, а боги говорили твоими устами, — объяснила Халла. — Они говорили о Тьме, о конце мира и о многом, что, надо признаться, я не смогла разгадать.
Эстрид хотела вновь уснуть, провалившись в пустоту, из которой выпала так некстати, но северянка не дала:
— Госпожа, люди жаждут видеть тебя в здравии. Соизволишь выйти?
Эстрид кивнула.
Халла сменила ей повязки на обрубках рук и надела полосатое платье местного покроя. Затем северянка принялась за волосы подопечной: расчесала их и заплела в косу. Эстрид вспомнила камеристку, которая когда-то так же ухаживала за её волосами. Пухловатое лицо юной Эббы проплыло перед взором и исчезло во тьме. В довершении всего, Эстрид укрыли плащом, и Халла вместе с мужем вывели её из дома.
Эстрид передвигалась с трудом. Левая нога с вырезанным куском бедра работала плохо, по телу разливалась слабость. Возле входа уже собралась толпа, ожидавшая провидицу. Все эти люди были из северных племён — местных здесь не наблюдалось. Фугли принёс стул, и Эстрид села. Её окружало множество лиц: радостные, ликующие они тут же кинулись к ней, и со всех сторон посыпались вопросы. Но Эстрид не обращала внимания на суматоху.
Наконец, Халле и Фугли удалось утихомирила толпу, и Халла что-то долго им рассказывала, временами повышая голос и воздевая руки к небу. А потом обратилась к Эстрид:
— Госпожа, люди просят дать пророчество, возвестить слова богов.
— Я не знаю, что говорить, — произнесла девушка.
— Не надо знать, доверься судьбе.
Эстрид немного подумала:
— Я устала, уведи меня назад.
Халла опять что-то долго объясняла собравшимся, и те понимающе загудели и закивали. После чего Халла и Фугли, увели Эстрид в дом.
Она легла в кровать и снова уставилась в потолок. Не было ни мыслей, ни чувств, ни желаний — только пустота. Лишь один смутный образ не покидал её, и вскоре он заполнил собой всё пространство в голове. Это был человек — тот, которого она любила. Он обитал рядом незримым призраком, источая тепло и свет. Эстрид стало хорошо.
А на следующий день опять начали приходить люди. Они что-то спрашивали, о чём-то просили, приносили дары — в основном, еду. Халла стояла рядом и переводила. Спрашивали о разном: о здоровье родственников, об предстоящей охоте, о погоде и урожае на будущий год. Явился старейшина одного из племён, интересовался, стоит ли идти на юг или лучше остаться здесь на ближайшую зиму.
Эстрид лежала на кровати и говорила, что ничего не знает, Халла же что-то объясняла посетителю, и тот уходил, и приходил следующий.
— Говори хоть что-нибудь, госпожа, — просила Халла.
— Со мной боги не разговаривают, — отвечала Эстрид, — не могу ничего сказать.
— Не правда. Я сама слышала, как ты вещаешь в беспамятстве.
— Этого я не помню.
Наконец, Халла додумалась поступить следующим образом:
— Просто говори, что придёт на ум. Не думай. И боги откроют свою волю.
Эстрид послушалась и стала говорить всё, что взбредёт в голову, порой невпопад. Она не обращала внимания на то, кто перед ней. Лица проплывали перед глазами и исчезали в небытие, ни на миг не задерживаясь в памяти: мужские, женские, юные и пожилые.
Наконец люди перестали приходить, и Эстрид могла отдохнуть. Всё болело. Большинство укусов, которые теперь уродовали её тело и лицо, затянулись и покрылись коркой, некоторые же ещё гноились. Но Эстрид обнаружила странную вещь: стоило сконцентрироваться на боли, та пропадала. Правда, потом она возвращалась, но Эстрид снова концентрировалась и снова прогоняла её. Девушка не удивилась — она теперь ничему не удивлялась. Но умение показалось полезным. Даже раны как будто стали затягиваться быстрее.
Подошла Халла и села на кровать рядом с госпожой.
— Я всё понимаю, — сказал северянка, — боги не всегда с тобой общаются. Они своевольны — приходят и разговаривают с нами, лишь когда сами того хотят. Но люди это не понимают. Людям нужны предсказания, им плевать на богов. Вот поэтому боги от нас и отворачиваются. Но всё же народ не должен разувериться в тебе, госпожа. Нам надо поддерживать их веру, даже если богам до нас нет никакого дела. Иначе… — лицо северянки помрачнело, — иначе тебя прогонят.
— Понимаю, — произнесла Эстрид.
— Но мы о тебе позаботимся, что бы ни случилось! Главное, не переживай. Мы с Фугли призваны богами, мы не оставим тебя.
Эстрид задумалась.
— Тебе хорошо, — наконец сказала она, — твой муж с тобой в этом мире. А мой — только в мыслях и видениях. Что мне делать теперь? Я едва помню ту, которой я была раньше. Та Эстрид имела желания и чувства, а я — не имею. Я потеряла жизнь, я больше ничего не хочу, мир как в тумане. А Боги меня оставили давно, как и вас. И я знаю, почему. Я была там, Халла: там пусто. Боги пропали. А потому они не говорят ни с кем. Мне кажется, они умерли. Всевидящий тоже умер, а люди продолжают взывать к Нему. Но Его больше нет. Вот это скажи им. Пусть знают. Теперь мы одни. Там — лишь пустота и тьма. Мы все уйдём в пустоту.
Халла долго морщила лоб, осмысляя услышанное.
— Не может быть, — в голосе Халлы прозвучал испуг. — Если боги умерли, что станет с миром, что станет со всеми нами? Мир погрузится в хаос! Но если и правда всё так, как ты говоришь, значит, сбылось древнее пророчество. Оно гласит, что перед концом времён боги умрут от моровой язвы, а потом мир исчезнет в Великой Тьме. Неужели эти времена настали? Неужели боги и наши предки сгинули в пустоте, и нас всех ожидает та же участь? Это страшные вести! Ты уверена в том, что говоришь?
— Я знаю это, Халла. Всё именно так.
Халла скрылась в соседней комнате и долго не появлялась. А когда вернулась, даже при тусклом свете лучины было видно, как побледнело её лицо — теперь это было лицо человека, приговорённого к смерти.
Во второй половине дня Эстрид снова вывели из дома и усадили на стул перед собравшейся толпой. Люди замерли в ожидании. Они молчали, но за молчанием этим пряталось суровое требование дать им ту искру надежды, которая согреет среди засилья бед и страданий. Они знали голод и смерть, эта земля для них была чужой, и пришли они сюда не от хорошей жизни. Эстрид чувствовала их чаяние — оно сидели в человеческих головах и отдавалось эхом в её разуме. Она же собиралась лишить собравшихся последних надежд.
— Боги умерли, — произнесла Эстрид, когда гомон утих. — Там, за гранью, ничего нет. Я была там и вернулась рассказать об этом.
Халла перевела. Взволнованный ропот пронёсся над толпой, люди всполошились. Кто-то махнул рукой и ушёл, но большинство остались, они вопросительно глядели на девушку и наперебой о чём-то спрашивали.
Вперёд вышел седобородый старец в длинных одеждах. Амулетов и прочие побрякушки висели на его шее, руках, голове и позвякивали от каждого движения. Его слова были грозны. Толпа зашумела пуще прежнего, негодование множилось, готовясь выплеснуться в любой миг.
— Он говорит, ты врёшь, — шепнула Халла. — Этот жрец Рьёндарга, одного из великих богов племени храдров — уважаемый человек. Его все слушаются. Боюсь, твои слова вызвали его гнев, он тебе не верит. Лучше нам уйти в дом, пока не стряслось беды.
Халла хотела помочь Эстрид встать, но та тронула служанку обрубком руки и покачала головой.
— Как хочешь, госпожа, — произнесла Халла, а потом на своём языке о чём-то попросила Фугли. Тот скрылся в доме, и вскоре вернулся с топором и щитом.
Толпа не унималась, а жрец только подогревал недовольство: он говорил и говорил, то и дело указывая на Эстрид своим костлявым пальцем с длинным обломанным ногтем. От жреца исходила угроза. Но Эстрид не боялась: страх стал для неё непостижим, он исчез в зубах волков-людоедов, а может, и раньше — в подвале замка Гроадт. Но она чувствовала нависшую опасность. Закончив речь, жрец подошёл совсем близко к девушке и что-то грозно проговорил. Эстрид не поняла ни слова, но неведомым образом она знала, чего он хочет. Жрец требовал испытания, которое всем покажет, на чьей стороне правда. Толпа вторила ему.
Как объяснила Халла, испытание заключалось в том, что Эстрид должна опустить руку в кипящую воду, и если рука не сварится, значит, слова молодой прорицательницы истинны. Халла нервничала.
— В ином случае, они убьют тебя, — проговорила она, бледнея.
— Ты не веришь в меня? — спросила Эстрид.
— Что ты госпожа! Я не оставлю тебя, что бы ни случилось. Если суждено умереть…
— Тогда успокойся.
Перед домом развели костёр, и вскоре на нём уже стоял большой чёрный котёл до краёв наполненный водой. Эстрид сидела рядом в безучастном ожидании и смотрела вдаль сквозь окружившую её толпу северян. Когда вода забурлила, и пар повалил к небу, два воина подвели Эстрид к котлу, один из них взял единственную руку девушки и опустил в кипяток. Эстрид не издала ни звука. Она знала: стоит сосредоточиться, и боль не посмеет подступить. Так она некоторое время невозмутимо держала руку в воде, а когда обваренную культю вынули, все ахнули: ожог исчез буквально на глазах.
Люди подбежали, стали теснить Эстрид, недоверчиво осматривали культю, разводили руками и мотали головой. Затем принялись спорить. Некоторые указывали на жреца и что-то требовали, а тот побледнел то ли от негодования, то ли от страха, возражал и бранился, усиленно жестикулируя, от чего его побрякушки и амулеты неистово звенели. Но его уже никто не слушал.
Воины схватили жреца и тоже подтащили к котлу, затем один опустил его руку в кипящую воду. Истошный вопль огласил двор, пожилой жрец орал, визжал и вырываться из крепкой хватки воинов, но те безжалостно держали его, не обращая внимания на крики ошпаренного. А когда, наконец, отпустили, оказалось, что руку старика по локоть покрывали красные, уродливые волдыри, а кое-где кожа начала облазить. Жреца увели, а народ с благоговением обступил Эстрид, которая снова восседала на стуле, будто ничего не случилось, и глядела сквозь всех.
— Люди хотят знать, что делать, — объяснила Халла, которая была ошарашена не меньше остальных. — Что делать, если боги умерли? Когда ждать конца? Как теперь жить?
Надо было что-то ответить и, подумав, Эстрид сказал:
— Никто не знает о дне том и часе. Если боги умерли, говорить некому.
С этими словами она поднялась со стула и, хромая, ушла в дом. Чувствовала она себя плохо, голова кружилась. Эстрид доковыляла до кровати, упала на мягкий тряпичный матрас и забылась, а когда опомнилась, над ней стояла массивная фигура служанки с озадаченным лицом
— Пришла скорбь великая, — тихо произнесла Халла. — Люди напуганы. Сегодня их надежды умерли. Завтра сюда явятся вожди, они будут спрашивать, что делать.
— Я не знаю, что делать — сказала Эстрид.
— Не переживай, я всё улажу. Просто хотела предупредить.
Халла развернулась, собираясь идти, но Эстрид окликнула её:
— Увези меня, хочу уехать.
Халла нахмурилась:
— Но куда? И зачем? Разве тебе здесь плохо?
— Я должна вернуться в поместье Мьёлль, а потом — в Нортбридж.
— Не стоит этого делать.
— Отвези меня. Ты должна, — Эстрид теперь смотрела не вдаль, сквозь предметы, она вперила свои большие глаза в служанку, да так, что той стало боязно.
— Но я не могу! — воскликнула Халла. — Ты нужна здесь, ты нужна людям в эти тяжкие времена!
— Я им не нужна. Больше нет смысла пророчествовать. Теперь я бесполезна.
— Я желаю твоего блага, госпожа Эстрид, а путь очень опасен, — прибегла к последнему доводу служанка, — нельзя идти.
— Лютые звери, напавшие на меня, мертвы. Как думаешь, что будет с тем, кто встанет на моём пути?
— Даже не проси, — отрезала северянка, — мы останемся тут.
— Хочешь ослушаться? — Эстрид привстала, опираясь на культю. — Снова желаешь меня бросить?
Халла закачала головой. Она долго думала, кусая губу, и наконец, произнесла:
— Хорошо, сделаю всё, как просишь. А теперь спи, госпожа, ты должна набираться сил.