Боги великой пустоты. Книга 2. Безумие (СИ)

Глава 30 Феокрит III

Первые лучи карабкающегося по небосводу светила выбрались из-за горизонта, предвещая очередной утомительный день и изнурительную жару. Феокрит вылез из палатки и потянулся, разминая затёкшие конечности.

Нэосские наёмники вместе с остальной армией герцога Редмундского расположились лагерем на южном склоне обширного холма, покрытого редким лесом. Солдатские палатки заполонили всё видимое пространство от подножья до самой вершины, на которой обустроили свои шатры герцоги Редмундский и Вальдийский и их ближайшие подданные.

Лагерь оживал. Солдаты недовольные и заспанные покидали свои хлипкие убежища, зевая, ругаясь и готовясь к очередному муторному дню.

А к палатке, где жил Феокрит, уже шли капитан Леон и бригадир Маркус. Феокрит знал, зачем они здесь. Появление Маркуса — этого рослого вояки с квадратной, будто камнем пришибленной и вечно недовольной физиономией — никогда не предвещало ничего хорошего. А сегодня — и подавно. Но Феокрит только улыбался про себя, предвкушая беснования бригадира.

Маркус кипел от гнева, его угловатое лицо было столь красным, что, казалось, готово воспламениться.

— Строиться! — крикнул он, и солдаты — все семь человек, которые остались от деки, — как ошпаренные выскочили на улицу и встали в шеренгу.

— Что зенки выпучили, сукины дети? — орал Маркус. — Всех вздёрну! Знаю, ваших рук дело!

— А что случилось-то? — прошамкал старый Юстин, изображая удивление.

— Не притворяйтесь, подонки. Всех — в клетку! Сегодня же вешать! Убийство офицера не останется безнаказанным!

— Господин бригадир, мы не понимаем, о чём идёт речь, — громко произнёс Феокрит.

— Что?! Это ты тут всеми верховодишь? Тебя же первым вздёрну! Не притворяйся, что не знаешь, кто убил твоего десятника.

— Неужто, Антипа прикончили? — сделал удивлённое лицо Феокрит. — А мы-то думаем: куда запропостился? Господин бригадир, это, я вам скажу, не удивительно, ибо Антип со многими находился в ссоре, в том числе с офицерами из соседних тетрамер. Ну не сдержался кто-то. Может, из-за долгов, может, бабу у кого подрезал. Но уверяю вас, мы тут совершенно ни при чём.

Маркус вплотную подошёл к Феокриту, который еле сдерживал улыбку. Гнев бригадира и его красная физиономия веселили наёмника. Другие солдаты, особенно молодой Вард, переживали за последствия, но Феокрит имел полную уверенность, что им ничего не грозит. Свидетелей содеянному не было: все семеро сговорились молчать, а Маркус — да пусть хоть сам друнгарий или гиппарх — не станет казнить тех, чья вина не доказана — для них порядок, устав и законность были не пустыми словами. Феокрит давно это понял.

А потом Маркус старательно запугивал подчинённых в надежде, что кто-то даст слабину и проговорится — ничего другого ему и оставалось.

— Выступать, значит, вздумал? Первым же будешь в петле болтаться, собака вшивая! — орал Маркус, обдавая Феокрита гнилым запахом изо рта. Бригадир прошёлся вдоль выстроившихся солдат, каждого поочерёдно сверля гневным взглядом.

— Короче, так, — объявил он, — если не сознаетесь, кто это сделал, всех повешу. Всех семерых.

— Господин бригадир, — серьёзно произнёс Феокрит, смотря в глаза Маркусу, — устав нэосской армии запрещает казнить без суда и без доказательств вины. А если хотите перевешать всех, кто был в плохих отношениях с Антипом, дабы среди невиновных наказать преступника, придётся отправить на тот свет половину своей бригады, и возможно, нескольких человек из соседней.

— Слыш ты, пёс шелудивый, ты мне тут рот не разевай! Будешь устав офицеру объяснять? Да я тебя за одну эту дерзость велю до смерти плетьми забить!

Феокрит промолчал. Маркус был щедр на браннь в адрес подчинённых, но к наказаниям прибегал не часто. В отличие от друнгария — тот, наоборот, на слова был скуп, а на расправу — скор.

По орав ещё какое-то время на солдат, но ничего этим не добившись, Маркус решил устроить допрос. Допрашивали лично друнгарий Ясон на пару с Маркусом, допрашивали поодиночке, в том числе, и дозорных, которые дежурили в эту ночь.

Феокрит всё просчитал заранее. Скинувшись с товарищами, он подкупил десятника, который был в ссоре с Антипом, и запланировал действо в ночь, когда несли дозор солдаты этого десятника. Перерезав глотку Антипу, Феокрит и Бассо выволокли тело за ограду из повозок и повесили на ближайшем дереве. Разумеется, дозорные смотрели в другую сторону и ничего не видели. Однако, узнав, что допрашивать будут поодиночке, Феокрит всё же занервничал, особенно он переживал за молодого Варда, который изрядно трусил перед офицерами.

Феокрита повели последним. Маркус увивался вокруг и брызгал слюной, угрожая виселицей, плетьми и всем, что приходило в голову, а Ясон, водрузив свою грузную тушу на стул и сцепив в замок огромные лапы, давил Феокрита взглядом маленьких свинячьих глазок, а в перерывах между разглагольствованиями бригадира бил короткими, каверзными вопросами. Но Феокрит не боялся ни одного, ни другого. Ему было даже забавно наблюдать за представлением, устроенным офицерами. Старания запугать подозреваемого говорили лишь о том, что никаких зацепок у них нет.

Отпустили. Но едва Феокрит вернулся в палатку, его тут же вызвал капитан.

— Ожидал от тебя чего-то подобного, — сказал он, — радуйся, что никто не сознался. Только кого над вами десятником теперь ставить? И так людей не хватает: от двух друнг едва ли полторы осталось, а ведь мы ещё даже в бой не вступали. В общем, так. Похоже, тебя народ слушается, стало быть, тебе и командовать оставшимися шестью рылами. Но гляди у меня: если увижу, что попустительствуешь беспределу, три шкуры спущу. А теперь собирай бойцов и за работу!

А работы было много. С тех пор, как армия герцога Редмундского заняла холм, солдаты каждый день с утра до вечера копались в земле. Поговаривали, будто войско короля огромно, и в поле с ней драться бессмысленно, а потому герцоги решили встретить противника на склоне, укреплённом рвами, частоколом и земляным валом. На инженерные работы кинули всех солдат, которые находились в распоряжении герцогов, даже заморских лучников; с утра до вечера бойцы рыли ямы, рубили деревья, таскали брёвна, а холм теперь напоминал муравейник с копошащимися там насекомыми. Офицеры торопили: разведчики сообщали о близости королевской армии.

Нэосские наёмники копали ров — дело утомительное, особенно, когда беспощадное летнее солнце жарит дни напролёт. Работникам напекало голову, жажда раздирала глотки, кожа обгорала, но останавливаться было нельзя: офицеры зорко следили, чтоб никто не отлынивал. Только под вечер, когда на склон холма ложилась тень, становилось легче.

Феокрит чувствовал себя куском мяса на вертеле, обжариваясь со всех боков под лучами безжалостного светила. Нижняя рубаха промокла насквозь, пропиталась потом и повязка на голове. Уже которой день — одно и то же. Феокрит клял по чём зря и свою жизнь и этот поход и герцогов с королём. Ещё никогда ему не доставались деньги столь тяжким трудом. «Вот они, геройство и слава», — частенько усмехался он про себя.

Наконец, солнце повисло в зените, и надзирающий офицер объявил перерыв. Утирая рукавом пот с лица, Феокрит доковылял до дерева, в тени которого устроились сослуживцы, и растянулся на траве. После полуденной жары тень казалась высшим блаженством.

— Эк ты хитро придумал, — недовольно покосился на нового десятника Мегасфен, — главным, значит, заделался?

Феокрит закряхтел и неохотно приподнял голову:

— А ты хотел, чтоб какого-нибудь мудака непонятного над нами поставили? — упрекнул он товарища. — Не ссыте, парни, всё в силе. Как только решим, что надо бежать — бежим. И если честно, кажется, уже пора. Битва, говорят, будет неравная. Неохота шкурой рисковать. Вы что думаете?

— Трюгге согласен. Бежать, — заявил северянин.

— Я ехал не для того, чтобы в земле ковыряться, — проворчал Бассо, — я за. Хоть сегодня.

— Не, парни, торопиться не надо, — помотал своей большой головой Мегасфен. — Они сейчас, перед битвой, стражу усилят, чтоб ловить любого, кто из лагеря нос высунет — так всегда бывает. А вот, когда начнётся заваруха, тады да — бежим. Особенно, если нас станут еснить. Как увидишь, что дело гиблое — валим. Тогда все побегут, никому ни до кого не будет дела. А ежели мы побеждать станем, так ещё надо посмотреть. Тут главное — без суеты.

— Тебе виднее, ты человек опытный, — Феокрит залез мизинцем в ноздрю, вытащил соплю и вытер о землю. — Только поздно бы не было.

— А если не получится, когда бой начнётся? — осторожно спросил молодой Вард.

— Значит, не судьба, — развёл руками Мегасфен, — но и сейчас — не вариант. Не слушаешь что ли? Для кого распинаюсь?

— Как возвращаться будем? — прошамкал Юстин. — Сдаётся мне, прежним путём не выйдет.

— Да брось, старый, — толстый Ферсит поковырялся в зубах, а потом смачно харкнул под ноги, — уйдём, как пришли.

— Так я же говорю, — сказал Бассо, — через горы Лопокарии надо идти. На лошадях месяца за полтора доберёмся.

— Долго, да и опасно это, — возразил Мегасфен, — на кораблях надо.

— Хочешь все деньги спустить? — усмехнулся Бассо. — Ну его в преисподнюю. Знаешь, сколько с пассажиров дерут? Месячный заработок наёмника! Мы и так половину выручки тому козлу отдали. А ещё жрать что-то надо.

— Ага! А коли у тебя в горах лошадь охрамеет, ты чего делать будешь? Пешочком потопаешь?

— Пёс его знает.

— Ну вот. Головой думай, — Мегасфен постучал пальцем по лбу. — Лучше заплатить, чем сдохнуть.

— Глаза б мои эти корабли не видели. Как вспомню… Лучше сушей, — проворчал Феокрит. — А лошадей можно увести у селян.

— А потом тебе стрела в спину! — ухмыльнулся Мегасфен. — Горные народы Лопокарии суровы — церемониться не станут. Это тебе не сервы. Лучше не связываться.

Мнения разделились: Бассо, Феокрит и Трюгге стояли за то, чтоб идти через горы, остальные желали плыть морем. Но к общему решению так и не пришли. Надзирающие офицеры велели вновь приниматься за работу. Кряхтя, вздыхая и ругаясь, люди поднялись и унылой вереницей разбрелись по местам.

Феокрит снова махал лопатой, изнывая от жары. Скинул промокшую нижнюю рубаху. «Совсем дошёл», — подумал он, скептически оглядывая своё костлявое тело и втянутый живот. Не лучше выглядели и остальные: армейская жизнь никого не пощадила. Пустая похлёбка и выматывающий труд ослабляли людей. Поначалу кормили неплохо, но со временем продовольствие стали экономить: мясо давали раз в день, а в последнюю неделю — и того реже, даже лошадям урезали порцион. А на них, между прочим, предстояло идти в бой.

— Всё лорды ихние сжирают, — сетовал Мегасфен, — а нас голодом морят. Замок взяли, сколько деревень по дороге обчистили. Где это всё?

Разговоры о дезертирстве велись давно, с самой высадки на берег, а после взятия Шенверда, Феокрит точно решил: удирать надо при первом удобном случае. Он совершенно не понимал, зачем ждать смерти — а что именно ей всё закончится, он не сомневался — и не понимал, почему не может уйти по собственной воле, разорвав контракт, но таковы были условия, которыми связали себя наёмники ещё в Нэосе, ставя крестик в качестве подписи на подсунутых им бумагах. А потому иного выхода Феокрит просто не видел. Замыслили бежать вместе с Бассо, затем присоединились Трюгге и Мегасфен, а потом — остальные. Вот только наёмники никак не могли договориться о времени и маршруте бегства и постоянно об этом спорили.

Феокрит в который раз вытер пот, что солёными каплями катился по лбу, по щекам, заливал и щипал глаза. Оглянулся на бригадира Маркуса — тот прохаживался неподалёку, подгоняя замешкавшихся работников, тихо выругался. Снова принялся за работу, но вскоре отвлёк шум: у подножья холма царило непонятное оживление.

— Глядите туда! — крикнул кто-то. Люди прекращали работать и, кто с испугом, кто с любопытством, смотрели вдаль. А в это время по дороге, что вела через поле возле холма, ехал всадник, облачённый в броню. Ехал неспешно, не обращая никакого внимания на солдат, копошащихся на склоне. Он сидел неподвижно, а лошадь его ступала как-то неестественно: ломаной, неровной походкой. «Мертвец!» — кричали люди внизу. «Мертвец», — беспокойным ропотом пронеслось по холму. Феокрит часто слышал байки о мёртвых катафрактах, но прежде никогда их не видел. Да и сейчас страшный всадник находился далеко, и рассмотреть его не получалось.

И всё же Феокрит ощутил страх. Тот склизкой, холодной рукой пробирался внутрь, заставляя сердце биться быстрее. Нечто противоестественное, потустороннее вторглось в этот мир и дохнуло костлявой пастью на его обитателей — нечто, что не укладывалось в рамки обыденных представлений.

А люди замерли, оказавшись невольными свидетелями безумного исчадия смерти, что медленно брело мимо оборонительных позиций человеческой армии, не обращая внимания на испуганных солдат. Ему некуда было торопиться.

— Смерть идти, — проговорил Трюгге. — Мы проиграть бой. Плохо.

— Дерьмо! — сплюнул Бассо. — Вот уж точно, валить надо отсюда.

— Да, поверья гласят, будто катафракт-мертвец несёт весть о поражении, — тревожно проговорил Мегасфен. — Спаси нас Всевидящий и все боги, которые тут обитают!

А мёртвый всадник проехал мимо холма и скрылся за деревьями. Солдаты снова принялись за работу.

***

Вечером измученные наёмники сидели возле палаток. Феокрит вяло перекидывался в кости со старым Юстином. На душе было паршиво. На соседнем дереве висел дезертир. Феокрит знал повешенного — кривоносый наёмник из соседней деки. Не выдержал человек, пытался бежать вчера ночью. Поймали. Мегасфен оказался прав: охрану усилили. Повешенный был не единственным: тела дезертиров скучающе покачивались на деревьях по всему лагерю, напоминая остальным об их долге.

— Опять я выиграл, — произнёс старик без особой радости, — два обола мои.

Феокрит задумался:

— Да забирай. Может нас скоро и не станет, и некому деньги тратить будет. Никчёмные марионетки, которых привезли сюда, чтоб послать на убой. Похоже, мы больше ни на что не годны.

В последнее время ему часто приходили такие мысли, да и как им было не приходить, если всё шло к этому. Да и остальные осознавали свою незавидную участь, иллюзий не питали, а подобные разговоры уже вошли в традицию.

— Это ерунда, — прошамкал Юстин, — не сегодня — так завра. Не от стрелы — так от болезни. Давай мои два обола, хорошо молоть языком, господин десятник.

Неожиданно протрубили построение.

— Ну что опять? — проворчал раздосадованный Феокрит и, кряхтя, поднялся с земли.

Вымотанные за день солдаты с неохотой побрели к площади в центре лагеря.

Собрался весь отряд. Усталые и недовольные наёмники перешёптывались, гадая, зачем их вызвали на ночь глядя. Вскоре перед строем вышел мужчина средних лет со строгим, гладко выбитым лицом. На его парчовой котте красовался приколотый к груди серебряный значок. Феокрит нечасто видел этого человека, но, как и любой нэосский наёмник, хорошо знал его: перед бойцами стоял гиппарх собственной персоной.

— Славные нэосские воины, — прогорланил он, — разведчики докладывают, что армия короля скачет к нам во весь опор и со дня на день подойдёт к холму. Знаю, многие удручены, якобы, численным превосходством противника и всякой нечестью, которая бродит в округе. Знаю, многие верят в нелепые катувелланские басни о мертвецах. Так вот, парни, не поддавайтесь трусливым и пораженческим помыслам, мы — армия нэоса, мы — славные наследники великих традиций, которые мы обязаны хранить. Тем, кто пойдёт в атаку в первых рядах, обещаю двойное жалование в этом месяце! Я верю: все вы будете сражаться только на переднем крае и никак иначе. В тылу отсиживаются лишь трусы. Есть тут такие? Нет? Разумеется, нет! Тут ведь собрались настоящие воины? Да? А значит, мы пойдём прямиком на врага, вселяя страх в его сердце. Ну а с теми, кто решит бежать, мы поступим, как полагает, — гиппарх кивнул на дерево, где висел очередной покойник. — Нас ждёт славная победа!

После пламенной речи бойцы стали расходиться по палаткам.

— Да, конечно, пойдём и вселим страх в короля и его лордов, — ворчал Феокрит. — Проклятье! Для кого мы рвы строим? Чтобы герцоги за ними отсиживались?

— Не боись, — посмеивался старик Юстин, — рано или поздно все умрём.

Солнце заползало за горизонт. Смеркалось.