Боги великой пустоты. Книга 2. Безумие (СИ)

Глава 5 Эстрид II

Она открыла глаза. День просачивался в окошко кельи, наполняя унылую комнатушку теплом прогретого воздуха и щебетом птиц. Свалявшийся тряпичный матрас намял бок. Эстрид откинула плед и села на кровать.

— Халла! — позвала она, но никто не ответил. Северянка либо возилась на кухне, либо ушла на охоту.

К тому времени, когда Эстрид имела обычай просыпаться, Халла, не привыкшая залёживаться допоздна, уже трудилась вовсю. Работы было много. Первые дни северянка убиралась во дворе монастыря, стаскивая трупы в кучу за оградой. Эстрид настаивала, чтобы она захоронила их, ибо негоже оставлять без погребения служительниц Хошедара, но та только рукой махнула: такой труд Халла на себя брать не хотела.

Кроме того, закончилась собранная в дорогу еда, и бывшей служанке приходилось проводить дни напролёт в прибрежных камышах, охотясь на уток. Иногда удавалось подстрелить зайца в лесу за монастырским двором, но глубоко в чащу Халла не забредала — помнила о волках-людоедах, которые встретились у ворот в день приезда, да и не хотела надолго бросать без присмотра Эстрид. Остальное время северянка суетилась на кухне.

Халла нашла в закромах несколько завалявшихся овощей и фруктов, и заботливо разложила их по пустым ящикам. А в амбаре на дне ямы обнаружились остатки овса. Рачительная женщина выгребла всё до последнего зёрнышка, просеяла от земли и шелухи и ссыпала в большой глиняный сосуд. Овсяная каша была весьма кстати, ибо мясную пищу Эстрид ела с трудом. Из-за побоев живот до сих пор ужасно болел, постоянно тошнило, мучил кровавый понос. Иногда Эстрид казалось, что она не переживёт следующий день, и тогда она молилась, чтобы смерть поскорее настигла её, прекратив бессмысленные страдания.

Сегодня Эстрид чувствовала себя лучше. Ушибы ещё нарывали и ныли, но сил в руках и ногах прибавилось. Она кое-как натянула поверх нижней рубахи старое бардовое платье, изрядно помятое и испачканное в долгой дороге, и выбралась на улицу. Было тепло, солнечные лучи обняли девушку, согревая и успокаивая. Трупная вонь поутихла, но жужжание мух и карканье ворон не давали покоя, напоминая и днём и ночью о страшном соседстве. Эстрид боялась, что демоны войдут в тела умерших и поднимут их — это поверье, слышанное когда-то в детстве, заставляло дочь купца дрожать по ночам от малейшего шороха. Но Халла, хоть и происходила из дикого племени, на удивление трезво относилась к подобным вещам, она объяснила, что если тела не поднялись раньше, то не поднимутся и сейчас, да и ворота теперь заперты, и никто посторонний — ни зверь, ни человек, ни покойник — не проникнет внутрь.

Во дворе стояла пара телег, валялись разломанные бочки, сельскохозяйственный инвентарь и разбитая керамика — всё, что налётчики посчитали не слишком ценным, чтобы забрать с собой. Взгляд Эстрид упал на грубое, позеленевшее от старости строение, на фасаде которого был намалёван глаз. Ещё по приезде она обратила внимание на древнее святилище, решив посетить его сразу же, как только окажется в состоянии пройти сотню футов.

Грузное здание с узким окном над приземистой дубовой дверью совсем не походило на те опрятные святилища, в которых Эстрид бывала прежде. Оно выглядело значительно старше остальных построек, но не смотря на это, хорошо вписывалось в монастырский ансамбль, где от каждого камня буквально веяло строгостью и аскетизмом.

Эстрид рассудила, что святилище, вероятно, возвели первые проповедники, бродившие по диким землям в незапамятные времена, а уже потом, с приходом катувелланских лордов, рядом основали монастырь. Скорее всего, именно тут проводились общие служения, на которые собирались селяне из соседней деревни.

Внутри царил хаос перевёрнутых лавок и опрокинутой утвари. Ураганом прошлась армия дикарей, надругавшись над святыней Господней, раскидала посуду, посрывала подсвечники со стены, а на алтарь кто-то безбожно пустил струю испражнений, испортив священную атмосферу. Впрочем, запах трупной гнили перебивал все другие. Эстрид вскрикнула, когда её взгляд упал на раздувшееся почерневшее лицо бородатого мобада, что так и остался лежать за алтарём, где его настиг вражеский топор, раскроивший череп; Халла не удосужилась здесь прибраться.

А на стенах в тусклом свете, падавшем из единственного окна, коричневели росписи. Бледные, выцветшие, топорно нарисованные, словно делал их нерадивый подмастерье, они сильно отличались от красочных картин в городском храме Нортбриджа, от них веяло седой древностью, доживающей свой век в этом далёком уголке королевства. Но сюжеты здесь были всё теми же: жизнь и мученическая смерть Хошедара и его учеников, деяния святых, изображение Небесных Чертогов и картины преисподней. Эстрид стало жутко наедине с давно умершими людьми, которые с упрёком смотрели со стен. Они словно что-то требовали от забредшей сюда девушки или выражали недовольство её появлением — сложно было понять.

Но больше всего поражал грозный лик над алтарём: сам Хошедар пронзал вошедшую неумолимым взглядом — взглядом, в котором застыли суд и всепрощение, отстранённость и вместе с тем тысячелетняя мудрость. Будто сам Всевидящий смотрел через эти глаза, и возможно, так оно и было: среди теологов постоянно шли споры, являлся ли Хошедар только пророком и сыном Всевидящего или до кучи ещё и воплощением Всевидящего на земле. В руках нарисованный пророк держал книгу Истины, в которой он тысячу лет назад собственноручно записал важные для спасения души слова — именно так гласила легенда.

Эстрид давно не молилась. Не между делом, от случая к случаю прося у небес защиты или смерти, а по-настоящему, так, чтобы соединиться сердцем со святостью и благодатью Всевидящего. Стало грустно. Вспомнился разговор с дастуром Фраваком. «Сам Враг с полчищами демонов не сможет встать на пути твоём», — напутственные слова священнослужителя до сих пор звучали в голове, но Эстрид уже не понимала их смысл. И чем больше она размышляла, тем больше неправды виделось в них, и от своих же мыслей ей становилось страшно. Нарисованный на стене Хошедар упрекал в неверии, грозный лик нависал неумолимой божественностью, но не смотря на это, предательские думы уводили девушку всё дальше от святости и благодати. «Скажи мне, почему? — обратилась Эстрид к пророку. — Объясни, как такое может быть? Почему слова дастура оказались неправдой? Почему Ты не уберёг этих добрых женщин, что отдали жизнь служению Тебе? Почему не уберёг меня? Где Твоя истина, где Твоё правосудие, Господи? Почему говорят, будто Ты справедлив?»

Эстрид опустилась на скамейку у стены, силы ушли, их высосала жестокая безбожность угрюмых дум. «Дастур Фравак — добрый человек, но он ошибся, — решила Эстрид. — Но что, если они все ошибаются? Что, если вера их тщетна?» Девушка схватилась за голову: «Я не должна так думать, это грех, это маловерие, это скверна. Враг искушает меня». Она в растерянности и отчаянии озиралась по сторонам, будто ища, кто поможет избавиться от предательских мыслей. Но вокруг были только стены и перевёрнутая мебель, а единственный священнослужитель разлагался за опороченным алтарём.

В дверном проёме, скрестив руки на груди, стояла Халла и смотрела на Эстрид. Девушка вздрогнула от неожиданности: погрузившись в душевные метания, она не заметила, как вошла северянка.

— Я тебя обыскалась, — нахмурилась Халла. — Зря ты встала с кровати. Лежать надо: ты ещё слишком плоха. А сейчас вообще дурно выглядишь. Али случилось что?

Эстрид кивнула:

— Ты права, пойдём обратно. Думала, тут станет лучше, но не становится. Я не могу молиться. Я не чувствую того, что раньше. То ли это место Господь оставил, то ли — мою душу.

Халла повернулась и пошла к дому, Эстрид побрела за ней; снова стало дурно, захотелось прилечь.

— Если ты лучше себя чувствуешь, — сказала северянка, — неплохо бы начать помогать по кухне. Это не сложно, но я устаю шляться целый день в поисках добычи.

Эстрид ничего не ответила, но когда подошли к дому, сказала:

— Ты не убрала труп в святилище.

— Да я туда даже не заходила, — отмахнулась Халла.

Эстрид задумалась. Подъём по лестнице дался тяжело, и добравшись до кровати, она в изнеможении упала на скомканный тряпичный матрас. Халла укоризненно покачала головой:

— Только измучилась напрасно, зачем ходила?

Но Эстрид сейчас заботило другое.

— Халла, — проговорила она, — ты долго жила среди нас, но не приняла Господа Хошедара. Многие чужеземцы приходят под Око Всевидящего, а ты — нет. Почему?

Северянка поморщилась:

— Эх, девочка, это не такой простой вопрос, как ты думаешь. Знаешь, сколько богов на белом свете?

— Всевидящий один и в Небесах и на земле.

— Нет, не один. Много народов — много богов. У каждого — свои боги, и боги эти мирно живут со своими народами на землях предков. А бог твоего народа возгордился и решил попрать остальных. И пошли жрецы твоего народа в чужие земли и стали истреблять и покорять иные племена, и покорённых заставлять приносить жертвы вашему богу. Многие порешили меж себя: раз тот бог такой сильный, значит, следует ему поклоняться, а своих — забыть, коли те не защитили от пришельцев. Но я вот что скажу: не все оставили веру предков. И однажды древние боги восстанут на этой земле и свергнут чужеземное иго. И я не собираюсь предавать их память ни под страхом смерти, ни под лживыми речами мобадов. Халла верна своему роду и его покровителям. Арлхельд — бог грозы и бури — у нас самый почитаемый, он властвует к северу отсюда вплоть до берегов озера Гаргал на востоке. Ему поклоняются и прибрежные народы и лесные. И мой род тоже чтил его выше других и приносил жертвы. И я чту, как чту и иных богов, что владычествуют каждый, где тому положено. Но ваш бог — бог чужаков и захватчиков, именем которого нас убивали, и поклоняться ему Халла не желает.

Эстрид стало любопытно узнать про богов, о которых ни разу не слышала, но она боялась навлечь гнев Всевидящего.

— Но почему ваши боги оставили вас? — поинтересовалась она.

— Потому что люди отвернулись от них и жертвы перестали приносить. Когда приходили странствующие проповедники, народ повёлся за их речами, и боги разгневались. Они плюнули и ушли, оставив тех помирать от руки иноземцев. Но скажи мне, девочка, что стоит ваша Каувеллания по сравнению с бескрайними землями, которые тянутся отсюда на север? Там вашему богу места, как не было прежде, так и нет и поныне. И тут теперь тоже.

Эстрид встревожилась. Стоило представить этих грозных потусторонних существ, несущих гибель каждому, кто посмел предать их память, и сердце уходило в пятки. «Неужели и правда, Всевидящий оказался слишком слаб?» — от этой мысли стало не по себе. Всевидящий, который всегда была для Эстрид источником добра и справедливости, который утешала в трудные часы, даруя душевный покой, здесь не имел власти. Теперь тут царили иные силы — столь же дикие и грозные, как и эти земли, поросшие тайгой. Древние боги притаились в ожидании своего часа, грозя осквернить и уничтожить всё святое, доброе и любящее в этом мире.

— Но мобады говорят, что ваши боги — ложные, — возразила Эстрид, — говорят, это демоны, которые совращают людей по приказу Врага. Так написано в Книге Истины. Неужели мобады врут?

— Они врут, — твёрдо проговорила северянка, — а твои книги… Да что они значат? Сказания о богах передаются от отцов к сыновьям, а закорючки на бумаге придумали ваши мобады, чтобы лгать нам и чтобы заставить людей отказаться от родовой памяти.

— Мне страшно, Халла, — прошептала девушка, смущённая грозными нотками в голосе собеседницы. — Ты говоришь ужасные вещи.

— Нет, девочка, я говорю, как есть. Боги любят сильных, кто не ноет и не жалуется. Арлхельд — покровитель воинов, он не терпит слабость, он первым идёт на битву со своими сынами и мужественно переносит все тяготы. Что может быть ужаснее, чем сдаться и опустить руки? Что может быть хуже, чем покориться врагу и позволить помыкать собой, чем потерять волю, гордость и утратить связь с родом? Многие ваши мужчины попрали собственную гордость, Арлхельд презирает их.

— Но мне здесь страшно, я не хочу тут оставаться, вокруг — мертвецы! — взмолилась Эстрид

— Мертвецы гниют — они ничего тебе не сделают. А вот люди могут. Пока это самое безопасное место. Неизвестно, что творится в округе, и пока не узнаем, лучше бы отсюда нос не казать.

Эстрид понимающе кивнула. И тут ей в голову забрела мысль, которая и прежде витала в пропахшем гнилью воздухе, но лишь теперь окрепла и оформилась в слова. Эстрид поднялась и села на кровать, уставившись в пол из-под нахмуренных бровей.

— Послушай, Халла, — сказала она, — надо вернуться в поместье. Ты говоришь, боги не любят тех, кто опускает руки. И мне кажется, я должна добиться отмщения — правосудие должно свершиться. Я пойду к барону Кобертону и попрошу у него людей, чтобы они покарали того мерзкого мобада, — в глазах Эстрид загорелся воинственный огонёк, даже Халла удивилась столь внезапной перемене в настроении подопечной.

— Я вдова коленопреклонённого — мне барон отказать не имеет права, — шепелявый голос Эстрид окреп и наполнился злобой. — Мобад поплатится жизнью. Пусть его предадут самой страшной казни за все его преступления!

— Месть — великое дело, — одобрительно закивала Халла. — Но сейчас важнее подумать о другом: надо выжить. Клянусь, как только станет безопасно, я отвезу тебя к ближайшему замку. Ладно, хватит разговоров: делов прорва. Надеюсь, сегодня аппетит у тебя лучше, чем вчера, а то совсем загнёшься.

Халла вышла из кельи, а Эстрид осталась сидеть на кровати, сжимая кулачки. Первый раз в жизни она по-настоящему прониклась ненавистью и злобой, и те вытеснили страх. Демоны, что обитали в этих землях, овладели сердцем девушки, разжигая в нём жестокое пламя борьбы.