Академия Бикон. Том 1: Дисциплина и Портянки

Глава 26 Интерлюдия. Избранный Сын Тьмы

Пламя было слабым. Оно не столько освещало, сколько подчеркивало тьму вокруг. Пещера дышала — капли падали со свода в бездонную черноту, будто сама земля шептала сквозь камень.

Юноша сидел на коленях, склонив голову. Его дыхание было медленным, но напряжённым, словно он сдерживал что-то внутри.

Фигура напротив, тихая и неподвижная, будто выросла из скалы. Учитель не двигался, не моргал, не дышал — он просто был. И тишина между ними тянулась, пока её не разорвали слова.

— Учитель, — выдохнул юноша. — Сегодня ночью… во время бдения… они явились.

Учитель не ответил. Только слегка наклонил голову, будто насторожился.

— Они не имели лиц. Лишь зияющие пасти, полные обетов. Их было много. Они окружили меня и шептали… моим голосом.

Юноша сглотнул.

— Они хотели пожрать мою душу. Я чувствовал, как тьма сочится под кожу, как её когти ищут слабину.

Учитель молчал. Огонь потрескивал, сползая по древесине.

— Но я не дрогнул, — юноша поднял взгляд. — Я вспомнил слова из Тёмного Катехизиса. Из шестой главы. И я… начал произносить.

На миг в его глазах мелькнул огонь — не пламени, иного рода.

— Я цитировал Салем.

«Тьма не противится свету. Она — его зеркало. И в нём отражается тот, кто познал себя.»

— Они завыли. Завыли, как звери, что познали имя своего охотника. Один уполз, другой попытался вцепиться в мою плоть — но я продолжал:

«Грех не в падении. Грех — в забвении пути.»

Юноша выпрямился.

— И тогда они исчезли. Один за другим. Я изгнал их словом.

Тишина.

Учитель медленно поднялся. Тень от его фигуры заплясала по каменным стенам, как крылья древней твари.

— Значит… ты начал слышать, — произнёс он.

— Я вижу, — ответил юноша. — И я больше не боюсь.

И пламя затрепетало, будто само склонилось перед новым владыкой тьмы.

Учитель заговорил. Его дыхание было тихим, но слова разрезали воздух, как нож скальпелем:

— Ты научился видеть их. Это — первый шаг.

Теперь же…

…научись слышать.

Юноша нахмурился, нахлынувший жар медленно сменялся холодом, ползущим по позвоночнику.

— Слышать… их?..

— Да, — голос Учителя стал шепотом, но от него звенело в ушах. — Ибо они знают тебя. Они чувствуют тебя.

Ты — Избранный Сын Тьмы.

Юноша отшатнулся, нахмурился, сжал кулаки.

— Но… Учитель, — голос его дрогнул, — разве они не пытались пожрать мою душу? Разве они не враги?.. Я чувствовал… как они хотели стереть моё «я», сделать меня пустотой…

Учитель усмехнулся. Беззвучно. Лишь угол губ дрогнул в тени.

— Не бойся зла, юный воин Тьмы, — произнёс он. — Ибо ты — и есть зло.

Юноша остолбенел.

— Ты не свет, сражающийся с тенью.

Ты — сама тень, что сражается с хаосом.

Ты — клинок, выкованный не во имя добра, а во имя порядка, который требует крови.

Ты не изгнал демонов — ты их повелел отступить.

Он шагнул назад, позволяя словам осесть в сознании ученика, как пепел после пожара.

— В следующий раз… не гони их.

Слушай.

Ибо через их вой, скрежет и безумие ты услышишь Истину.

А Истина — это то, что сделает тебя завершённым.

Пламя погасло. Наступила полная темнота.

Где-то в глубине пещеры кто-то… хихикнул. Или заплакал. Или оба.

Юноша остался сидеть, глядя в пустоту. А в глубине его глаз впервые — пульсировала Тьма. Не внешняя. Его.

Пещера теперь была их залом. Каменные стены стали их учителями. Отзвук стали — их песней.

Юноша и Учитель стояли друг напротив друга. На них не было ни брони, ни защитных амулетов. Лишь аура — плоть, стиснутая волей.

Мечи были настоящие. Боевые. С лезвием, способным прорезать кость, и с тяжестью, способной сокрушить рёбра. Искры летели при каждом столкновении, но никто не отступал.

Хлёсткий выпад — и ответ. Поворот запястья — и сталь поёт. Ни звука кроме дыхания, камня и металла. Ни слов. Только бой.

Спустя десять кругов учитель резко отступил, и, затаив дыхание, произнёс:

— Помни.

О Силе Рода,

о Чести Клана,

о Величии , что было потеряно…

и о том, что только ты, юный воин, способен вернуть нам имя.

Юноша ничего не ответил. Он лишь медленно кивнул, не прерывая стойки. Его глаза были полны покоя. Его рука — готова.

И вдруг — вспышка. Рывок. Удар.

Парирование.

Меч Учителя вылетел из рук и со звоном отскочил в сторону, уткнувшись в камень.

Тишина.

Юноша не сделал ни шага вперёд. Он остался стоять, опустив лезвие вниз, с тем же спокойствием, что и в начале.

Учитель смотрел на него долго. Затем — тихо, как признание:

— Теперь я уже не могу обучать тебя как сражаться.

Ты перерос меня в этом.

Он подошёл и положил руку на плечо юноши. Тот всё ещё молчал, словно знал, что должно быть сказано.

— Осталось лишь одно, — сказал Учитель. — Тёмная Закалка.

Юноша посмотрел ему в глаза. Говорить было не нужно. Но он всё же произнёс:

— Да, Учитель.

Я постараюсь.

Они собрались в бездне — глубоко под землёй, там, где воздух не принадлежал живым.

Посреди каменного зала, окружённого чёрными колоннами и стонами времени, находилось озеро — не вода, а вязкая жижеподобная тьма, зловонная и холодная. Она шевелилась, словно дышала.

Вокруг стояли толпы в чёрных мантиях. Их лица были скрыты капюшонами, их руки сложены в символы древнего знания. Их дыхание не звучало, но ожидание висело в воздухе, как предгрозовое напряжение.

Юноша стоял один. Он был облачён в белую мантию, как лампа среди тьмы, как жертва, идущая в пасть чудовища. Но на его лице не было страха. Он смотрел прямо в глубину озера.

Тьма шептала ему.

Он сделал шаг вперёд. И ещё один. И ещё.

Жидкость охватила его ноги, затем колени. Казалось, она сопротивляется, хочет втянуть, поглотить, переварить. Но он продолжал идти, не дрогнув.

И тогда учитель заговорил. Его голос раскатился по залу, словно древний колокол, пробуждающий ужасы забытого мира:

— Да будут его враги растоптаны!

Да падут их города в пламени пожарищ!

Да сгинет их урожай, и да истлеют их запасы!

Да обрушатся беды на головы тех, кто встанет у него на пути!

Да будет крепка его рука и да не дрогнет его воля!

И пусть страх скуёт их сердца,

ибо он — живое воплощение ужаса!

Тьма дошла до груди. Затем до шеи. Юноша закрыл глаза — и нырнул.

Мгновение было вечностью.

Мир затаил дыхание.

И вот… поверхность чёрной жижи вздрогнула. Из неё поднялась рука. Затем — плечи. И он.

Он был уже не тот.

Белая мантия была черной. Лицо — мрачным и спокойным, будто вырезанным из тьмы. Взгляд — как клинок.

Сила пульсировала от него, как волна жара перед восходом.

Один за другим люди в мантиях пали ниц.

Некоторые плакали. Некоторые смеялись в экстазе.

Некоторые всхлипывали от ужаса, не в силах поднять глаз.

Он прошёл мимо них.

Медленно. Торжественно. Как бог, спустившийся к своим фанатикам.

Учитель опустился на одно колено, не поднимая взгляда.

И громогласно возвестил:

— Ибо отныне он —

ТЁМНЫЙ РЫЦАРЬ!

Истинный Сын Тьмы!

Огонь зажёгся сам по себе в чашах.

И тьма — приняла его.

Пещера вновь приняла его.

Он сидел в тени, как прежде. На голом камне. В одной лишь черной мантии. Без меча. Лишь он сам — очищенный, закалённый, изменённый. Но теперь он не был один.

Где-то в глубине, за глыбами, в темноте, наблюдал Учитель. Он не приближался. Ему больше не нужно было говорить — он знал: всё важное уже сказано. Всё остальное — лишь путь.

Но юноша… уже чувствовал его. Не глазами. Не слухом. А чем-то новым, пробуждённым внутри.

Присутствие.

Тепло в тени. Вес тишины. Тень, что не враг.

Он не пошевелился, не обернулся. Лишь слегка прищурился, и — впервые — улыбнулся.

И тогда началось.

Тьма начала сгущаться. Не как раньше — не страхом, а покоем. Призывом. Снова пришли они — те, что шепчут на забытых языках, чьи тела извиваются вопреки логике, чьи очертания дрожат, словно сон в лихорадке.

Они явились не чтобы нападать, а чтобы говорить.

И он — услышал.

Их речи больше не казались бессвязными.

Вой — оказался песней знаний, стон — летописью безвременья, а шёпот — ключами к Истинам, что запрещено говорить вслух.

Он внимал.

И тьма раскрылась перед ним, как грязный лотос, чьи лепестки были из костей и звёздной пыли.

И вот, когда тьма достигла своего пика…

Он явился.

Фигура человека. Почти.

Белые волосы, как снег в дыму.

Глаза — красные, глубокие, как кровавая луна.

На голове — рога, изящные и гладкие.

Он вышел из глубины пещеры медленно, величественно. Воздух сгущался под его шагами.

Остальные твари расступались — не с ужасом, но с благоговением.

Он подошёл и встал на одно колено перед юношей.

Склонил голову.

— Позвольте мне служить вам, юный господин, — произнёс он, с голосом, от которого дрожали камни. — Ибо для меня — это честь!

Юноша не сразу ответил. Он смотрел на него — и в его взгляде не было удивления. Лишь принятие.

Он уже знал. Он всегда знал, что это придёт.

Он протянул руку — не в знак милости, а как повелитель, принимающий присягу.

— Да, — произнёс он.

И в этот миг пещера содрогнулась.

Все демоны пали ниц.

А тьма… улыбнулась.

Площадка в глубинах катакомбы была залита красноватым светом — словно сама тьма здесь пульсировала в ритме сердца воина.

Юноша стоял в центре, в черных штанах и длинным чёрным мечом в руках. Его дыхание было ровным. Спокойным.

В его глазах — ни гнева, ни страха. Только покой перед бурей.

Вокруг него — десять фигур в чёрных одеяниях. Культисты. Служители Ордена. Испытатели.

Каждый — носитель тени, боец, умеющий убивать.

Ни слов. Ни предупреждений.

Они пошли на него.

Первый — с кинжалом, низко и быстро. Парирован. Рукоять меча врезается в плечо — хруст.

Второй — сверху, с цепью. Прыжок — цепь обвивает руку, но он крутит корпусом и ломает захват силой, бросая врага в стену.

Третий. Четвёртый. Пятый — одновременно.

Он не отступает.

Меч летает, как продолжение его воли. Тьма вокруг реагирует на его движение, будто подсказывает. Он не использует сембланс. Ему не нужно. Его тело — уже инструмент Тьмы.

Шестой падает, схватившись за рану. Седьмой — теряет сознание от удара рукояткой в висок.

Восьмой и девятый слаженно атакуют с флангов — юноша разворачивается, пропускает одного и использует его как щит от второго. Лезвие вонзается в тело напарника. Ошибка.

Десятый в страхе пятится.

Юноша не добивает. Он останавливается, всё ещё в стойке. Всё ещё не дыша тяжело. Лишь стряхивает кровавые капли с меча, тёмные разводы на коже, пульсирующая аура.

Культистов уносят. Некоторые — на носилках.

И тогда шаг вперёд делает Учитель. Его голос громок, как раскат молнии в пещере:

— Решено.

Он поднимает руку:

— Ты отправишься в Вэйл.

И ты станешь охотником.

Одним из лучших.

Ты войдёшь в их доверие, в их сердца, в их слабости…

А затем, в нужный день, в самый важный миг, ты нанесёшь удар.

Ибо ты — наш клинок. Наша рука. Наша Тень.

Юноша медленно опускает клинок к ноге. И отвечает:

— Да, Учитель.

Колёса каравана скрипели по грунтовой дороге, усыпанной корнями и влажными листьями. Лес стоял по обе стороны, как зелёная стена — глухой, сырой и наблюдающий.

Юноша сидел на краю повозки, облокотившись на запылённый ящик с мукой. Он молчал. Смотрел вперёд. Рядом сидел старик-караванщик с седой бородой, покашливая и щурясь от утреннего тумана. Другие ехали на лошадях, кто-то пешком. Всё шло… спокойно.

Охрана шла с флангов и по краям — караванщики с ружьями и старыми, как сами эти дороги, винтовками. У нескольких наёмников в тяжелых плащах — автоматы Аксель-47: тяжёлые, надежные, из дерева и железа. Гремели, как кастрюли, но стреляли мощно.

Один из ребят с револьвером, ковыряясь в зубах, лениво бросил:

— А чего у нас манлихеров нету, а? Слышал — они меткие!

Старший наёмник, с шрамом поперёк носа, усмехнулся:

— Ты прикалываешься, что ли?

— Чё?

— Этими игрушками только в городе в войнушку играть! На стене стоишь, увидел гримм — и пыщ-пыш! Он убегает от шума!

— Ха-ха-ха!

Кто-то подхватил смех, кто-то фыркнул. А кто-то уже начал нервно поглядывать на лес.

Потому что шум пришёл внезапно.

Сначала — треск веток.

Потом — как будто кто-то прошёл. Сразу со всех сторон.

Потом — тишина.

Все замерли.

Караван тут же остановился. Люди начали переглядываться. Наёмники подняли автоматы, кто-то в панике шарил в сумке, вытаскивая револьвер.

— Это что?.. — прошептал кто-то.

— Тихо! — рявкнул старший.

Путешественники сбились в кучки, караванщики — за повозки, глаза метались, пальцы дрожали.

Юноша встал.

Медленно. Без паники.

Он поднял плащ и вытащил меч. Настоящий, тяжёлый, с чёрной гардой и сталью, которая будто поглощала свет.

Он не сказал ни слова.

Мир вокруг напрягся, как струна.

И в этот момент… шум усилился.

И все поняли: что бы это ни было — оно уже рядом.

Сначала была тишина.

Потом — взрыв леса.

Из зелёных теней, из чащи, из-под земли и с вершин деревьев повалили они — Гримм.

Чёрные, с костяными плстинами, с красными глазами. Когтистые, прыгучие, безумные.

Орда.

Они не прятались.

Не охотились.

Они просто перли напролом. Рёв, треск, хруст веток — и затем хруст людей.

Первые пули разорвали воздух — винтовки стариков, глухие хлопки револьверов, автоматные очереди Акселей. Но…

Этого было мало.

Там, где не было ауры — была смерть.

Гримм врывались в ряды защитников, перегрызая глотки, ломая кости, отгрызая руки и ноги.

Бронежилеты из кевлара спасали от пуль — но не от клыков, не от когтей, не от чистой, голой, первобытной силы.

Кровь хлестала на грязь. Люди кричали, умоляли, падали.

А он… стоял.

Юноша.

В плаще.

С мечом.

Он шагнул вперёд. Медленно. Как будто всё это — не трагедия, а начало его танца.

Первый гримм прыгнул на него.

Ошибка.

Резкий взмах — и голова существа летит в сторону, как игрушка.

Следующий — получил клинок в грудную клетку, а затем тот же меч, перекинутый обратным хватом, врезался в шею третьему.

Юноша не отступал. Он двигался, как поток: плавно, точно, жестоко.

Один из выживших закричал:

— Да! С нами охотник!

— Мы спасены! Он их рубит! Боже, он их месит, как мясник!

Мораль воспряла.

Пули полетели точнее. Люди собрались. Паника начала отступать.

И тогда… начался бой по-настоящему.

Гримм сражались, но ошибались: бросались на него с яростью, а он — уходил, отсекал, переходил от одного к другому, не теряя ритма.

Кровь тварей летела во все стороны и каждый удар казался заранее выверенным, как будто он видел бой до того, как он начался.

Вокруг гремели автоматы, визжали лошади, ревели пушки.

А в центре всего — юноша.

Один.

С мечом.

Весь в крови.

Без эмоций.

Гримм начали заканчиваться.

Орда дрогнула.

Их поведение изменилось.

Они поняли. Он — не жертва. Он — охотник.

Но уже было поздно.

Последний зверь рухнул, с распоротым брюхом.

Тишина.

Огонь догорал. Кровь парила. Выжившие тяжело дышали, дрожали, сидели на коленях… и смотрели на него.

Он стоял среди тел.

Без дыхания.

Без гордости.

Как скульптура смерти.

Тела ещё дымились. Пепел битвы оседал на траву. Караван был спасён. Люди были живы. Но не все.

Кто-то плакал. Кто-то молился Светлому Брату и Девам. Кто-то просто сидел и смотрел в одну точку.

Юноша стоял, покрытый кровью. Его меч всё ещё был в руке. Он не дрожал. Не говорил. Не улыбался. Только тишина и чёткая линия взгляда — сквозь всех, мимо всех, будто он всё ещё сражался в каком-то другом мире.

К нему подошёл лидер каравана — крупный мужчина в потертом жилете, с кобурой на боку и усталостью в глазах.

Он остановился на почтительном расстоянии, кашлянул, будто боялся нарушить чужой покой.

— Слушай, парень… — начал он осторожно. — Ты… откуда?

Таких как ты я не видел. Веридия? А может… даже Баламб?

Он усмехнулся, пытаясь разрядить обстановку:

— Хочешь поработать с нами? Я щедро заплачу. Реально щедро. С таким бойцом хоть в пустыню, хоть в болота.

Юноша не ответил. Он всё ещё стоял, как статуя.

Лидер замолчал. Улыбка медленно сползла с его лица.

И тут юноша поднял взгляд. Медленно. Как будто принимая решение.

— Вы… — произнёс он глухо, почти шёпотом, но так, что каждый услышал, — видели слишком многое.

Неловкое молчание. Кто-то в толпе выпрямился. Кто-то потянулся к кобуре.

— Я… не могу рисковать.

И в следующее мгновение он двинулся.

Меч взвился в воздух, как молния и сразил лидера каравана.

Тот даже не закричал — просто рухнул, словно мешок с зерном.

Люди вскрикнули, кто-то выстрелил наугад — пуля прошла мимо.

Юноша уже был рядом.

Удар — и стрелок падает в траву. Второй — ковбой рухнул с остекленевшими глазами.

Крики, хаос, бегство.

Но у них не было шансов.

Пули — слишком медленные.

Ножи — слишком короткие.

Ауры — нет.

А он — уже не человек.

Он двигался, как ночной хищник, без звука, без ярости, без эмоций. Один за другим — удар, шаг, разворот, удар.

И вскоре… всё затихло.

Повозки опрокинуты. Лошади сбежали.

Все мертвы.

Юноша стоял среди тел.

Тишина снова вернулась.

Только ветер шумел в кронах деревьев — будто шептал одобрение.

Он вытер меч. Спрятал.

Юноша шёл по полю.

Кровь стекала с рукавов. Сапоги хлюпали.

В одной руке — окровавленный Аксель-47, в другой — тяжёлый, старый револьвер, измазанный в человеческой и нечеловеческой крови. Плащ прилип к телу, словно врос в него.

За спиной — лес.

Перед ним — Вэйл.

До города оставалось всего ничего — десять километров.

Но каждое движение отдавалось в теле, как удар молота по костям.

Не потому, что он был ранен…

…а потому, что он решил так выглядеть.

Он хромал. Лицо — побледневшее, глаза — затуманенные. Его трясло. Плечи дрожали, губы пересохли. Он шёл как тот, кто пережил ад, но не понял, как остался жив.

Когда лес остался позади, и он вышел на открытое поле, откуда он увидел стену трущоб из всякого мусора, издалека его заметили.

— Эй! Там кто-то есть!

— Живой?

— Да это ж… он один! Только один!

К нему подбежали ополченцы. Местные из трущоб — в броне из металлолома и наплечниках из автомобильных шин, с самодельными копьями и мачете. Один — с луком, другой — с топором.

— Парень! Эй! Слышишь? Где остальные⁈

Юноша приподнял голову. Его взгляд был мутным, а голос — как ржавчина на металле.

— Там… они…

Он сделал шаг, споткнулся.

— Напали… гримм… со всех сторон…

— Кто напал⁈

— … всех…

— Что?

— … никого не…

Он рухнул на землю.

Ополченцы переглянулись.

— Быстро! Тащи его! Если он один — значит, каравану конец… но, чёрт возьми, за выживших платят!

Его подняли — грубо, но осторожно, под руки. Кто-то забрал автомат и револьвер, кто-то начал громко орать.

— Мы нашли одного! Живой! Похоже, охотник! Перемазанный весь, но дышит. Несём к воротам!

У Ворот Среднего Города все уже оживились. Кто-то кричал, кто-то звал медиков.

Все знали:

Спасённый из каравана — это деньги.

А если он охотник — это новости.

Юношу унесли внутрь.

А он лежал. Закрыв глаза.

И в груди у него — ни капли страха.

Лишь холодная мысль:

«Теперь я — в сердце их королевства.»

Старое административное здание у ворот Среднего Города. Комната с облупленными стенами, запахом пота, лекарств и дешёвого кофе.

За столом — трое: офицер в странной униформе без погонов, представитель администрации и сержант городской стражи.

Перед ними — юноша. Закутанный в одеяло, с трясущимися руками, бледный, с пустым взглядом.

— Расскажи, что произошло, — спокойно говорит офицер. — Не торопись. Мы знаем, тебе тяжело.

Юноша чуть дрожит. Потом опускает голову, будто вспоминая.

— Они… напали.

Голос тихий. Хриплый.

— Отовсюду… сразу. Это было… ужасно.

Пауза.

— У нас… не было шансов.

Молчание.

— И как ты… выжил? — спрашивает сержант.

Юноша медленно поднимает глаза. И с почти детской искренностью произносит:

— Без понятия.

Администратор переглядывается с офицером. Тот кивает.

— У тебя… от пережитого стресса открылась аура, — произносит он. — Бывает.

— Думаем, только благодаря ей ты и выжил.

— Если хочешь… можешь попробовать сдать экзамен в академию.

Юноша будто не сразу понимает. Потом слабо приподнимает бровь:

— В смысле… к охотникам?

— Ну да, — пожимает плечами сержант. — К охотникам.

Юноша усмехается, будто пытается пошутить:

— А что, я и в топовые академии могу попасть?

Администратор улыбается:

— Кто знает. Если постараешься — почему бы и нет?

Юноша немного выпрямляется. Его лицо всё ещё в маске «потерпевшего», но в голосе впервые появляется что-то твёрдое:

— Хорошо.

— Я стану охотником.

Пауза.

— И постараюсь… чтобы подобного больше никогда не происходило.

Наступает молчание.

Все лишь молча кивают.

А один из них записывает его имя в список «потенциальных кандидатов».

Юноша сидит, словно действительно сломанный.

Но внутри него — не боль, а тишина готовящегося оружия.

Небо было синим, словно натянутое полотно.

Солнце нещадно жарило и раскаляло плац.

Над головами курсантов реял стяг.

Форма на юноше была новая, чужая, но сидела на нём, как вторая кожа.

Такая же, как и на всех остальных.

Он был одним из них.

С виду.

Инструктор выкрикивал короткие команды, словно гавкал.

Резкие, короткие, как удары плетью.

Слова — почти бессмысленные.

Но ритм — внушительный.

Ноги юноши словно сами собой маршировали по плацу.

Шаги — пошире, ногу — повыше.

Глухой, ровный топот.

Множество людей, единое движение.

Он — среди них.

А в голове:

"Теперь я — внутри королевства.

Один из их бойцов…

Теперь мне нужно проявить себя.

Показать себя молодцом.

Проявить удаль.

Достичь высот.

Стерпеть слабых. Приманить сильных.

И подготовить всё… к нужному моменту."

Он не улыбался.

Он не думал о прошлом.

Он просто шагал.

Плечом к плечу.

Во тьме — среди света.