Семья волшебников. Том 4

Глава 8

Ужин был вкусным, но Вероника толком не поняла даже, что ест. Она и книжку-то забыла читать, потому что дулась и обижалась на вредного Инкадатти. Все время раскрывала свой ежедневник, считала и пересчитывала заранее проставленные напротив уроков ПОСС черные пятна и думала, как огорчится и разочаруется папа, если она провалит экзамены и вылетит из Апеллиума, проучившись всего-то год.

Что ей тогда делать-то? Идти работать? А кем она сможет работать в семь лет? Никем. Ее никуда не возьмут. И дома ее не оставят, потому что она уже взрослая, она училась в Клеверном Ансамбле. Мама ее выгонит из дома, а работать она не сможет и денег у нее не будет.

Так что ее ждет горестная и одинокая гибель где-нибудь под мостом.

Подумав об этом, Вероника едва не разревелась.

Но ей нельзя опускать руки. Она все преодолеет. Сердито посопев и позволив себе минутку помечтать, как дедушку Инкадатти ест со сметаной Фурундарок, она вспомнила о правилах и решила, что будет их соблюдать так хорошо, что дедушка Инкадатти поймет, что ошибался, и будет долго извиняться.

Сидя в углу гостиной, в том кресле, что уже считала своим, Вероника читала сначала учебник по ПОСС, а потом по маносборчеству, перебирала четки, пыталась медитировать (у нее плохо получалось), и не замечала, что сокурсники то и дело на нее поглядывают и шушукаются.

– … А ты правда призывала демонов? – спросила Сметана, за которой стояли еще две девочки.

– Хм?.. – с трудом оторвалась от книжки Вероника. – А, да.

– Чо, правда?! – вытаращилась гоблинша. – Кудесно!

Вероника сглотнула и опустила взгляд. Она все еще не привыкла, что это повод для гордости. Обычно все реагировали… не очень хорошо. Разве что Астрид… о, Астрид!

– Привет всем! – махала рукой Астрид, шествуя по гостиной группы 2−1–4. – Как вы тут? Все хорошо? Рада всех видеть! Я Астрид Дегатти, мир всем! Как поживаете? Руку на дружбу, я Астрид Дегатти!

Она сверкала белоснежной улыбкой, освещала мироздание своим присутствием и выглядела королевой, снизошедшей до жалких холопов. Первокурсники взирали на нее с восхищением, хотя вообще-то Астрид всего на один курс их старше, а по возрасту так и вовсе на равных, потому что большинство поступает в одиннадцать, а Астрид исполнилось одиннадцать позавчера… ой, неужели это было только позавчера?! А кажется, будто уже целая луна прошла!

Астрид заявилась запросто, как к себе домой. Взъерошила Веронике волосы (та недовольно заворчала) и покровительственно спросила:

– Ну чо, как ты, ежевичина? Нормально устроилась? Как первый день?

– Нормально, – сердито ответила Вероника.

– В библиотеку уже ходила?

– Нам выдали учебники.

– А сама не ходила? – удивилась Астрид. – Я думала, ты там сразу поселишься.

– Это потом. Не надо все сразу.

Вероника не торопилась. Великая волшебная библиотека теперь в ее полном распоряжении. Не надо бежать туда в первый же день, надо выждать. Насладиться предвкушением.

Это как когда получаешь новую книжку, но не сразу ее открываешь, а сначала немного смакуешь. Думаешь о том, какая она кудесная и как здорово будет ее читать. Гладишь переплет, любуешься картинкой на нем (если она есть) и нюхаешь бумагу, от которой пахнет чернилами и магией, потому что ее размножили чарами Типогримагики.

Вероника очень ценила этот момент.

– Ну чо, кто у тебя классрук? – спросила Астрид, листая учебник по кромкохождению. – Норм или так себе?

– Не норм… – поежилась Вероника.

– Ну уж точно не хуже Гробаша.

– Хуже…

– Да не ври, ежевичина. Никто не хуже Гробаша. Он сам об этом говорит.

– У нас классруком дедушка Инкадатти…

Астрид сначала не поверила. Она решила, что Вероника врет.

А потом… потом поверила и залилась смехом.

Это был смех чистого детского счастья. Так смеются только твои братья и сестры, узнав, что тебе перепало говна. А Вероника все громче хныкала и супила нос, что только усиливало радость Астрид.

– Ладно, ежевичина, не переживай, прорвемся! – хлопнула она наконец сестренку по плечу. – Если что, сразу призывай меня, мы с дедом Инкадатти старые враги! Как Медариэн и Бельзедор! Он боится и уважает меня! Вынужден, знаешь ли, считаться.

– Он в тебя освященной солью кинет, – сказала Вероника. – И всё. Он мне так сказал сегодня.

– Зачем ты его предупреждаешь о наших планах? – вздохнула Астрид. – Ты настолько предательски себя ведешь, что сдаешь нас еще до того, как мы объединились против него. Ц-ц-ц. Я тебя просто не узнаю… о, привет, Васкельд. Ты чо тут делаешь?

– Мир тебе, Дегатти, – мрачно сказал подошедший мальчик. – Учусь я тут. С твоей сестрой.

Вероника удивилась, что Астрид знает кого-то из ее одноклассников, но оказалось, что он и для Астрид одноклассник, хотя и бывший. Васкельд Коразетти тоже из Радужной бухты, и они с Астрид четыре года провели в одном классе. Потом Астрид поступила на Ингредиор, а вот он проучился в обычной школе еще год, но потом тоже поступил, только на Апеллиум.

– Ты чо, на бюджет прошел?! – удивилась Астрид.

– Тоже мне достижение, – мрачно фыркнул Васкельд. – На бюджет даже ты прошла.

– Оскорбление я слышу, – подбоченилась Астрид. – Ты, кажется, забыл о каре Космодана, Васкельд. А у тебя сколько за экзамены?

– Восемьсот семь.

– Пфуй, – осклабилась Астрид. – А у меня восемьсот… я забыла, но намного больше.

– Я знаю, – еще мрачней сказал Васкельд.

И он отошел, даже не посмотрев на Веронику. Та немножко обиделась, потому что хотя она этого Васкельда раньше вовсе и не знала, но он все-таки одноклассник Астрид и тоже из Радужной бухты. Мог бы хоть поздороваться с ней… хотя она с ним тоже не поздоровалась, но она же не знала, что он не просто Коразетти, а из тех Коразетти, что живут сразу за Рокуалли, если ехать к Радужницам. Почти что сосед, а такой грубый.

Астрид еще долго давала Веронике полезные советы, перезнакомилась со всеми ее одногруппниками, немного (много) рассказала им о себе, с полчасика купалась во всеобщем восхищении, а потом усвистала к себе, в общагу Ингредиора.

Оставив Веронику наедине со всеми ее проблемами.

Этой ночью она снова спала плохо, хотя соседки больше и не рассказывали страшных историй. Вместо этого они пытались разговорить Веронику, выпытать что-нибудь о ее прошлом, но девочка была не в настроении и отвечала односложно, отвернувшись носом к стенке.

Она почему-то сердилась на соседок, на других одногруппников и на вообще всех в мире. Они как будто в чем-то перед ней провинились, хотя на самом деле и ни в чем, конечно.

Просто… у них-то проблем нет. Ходят себе, довольные. Их-то дедушка Инкадатти не мучает. У них-то в ежедневниках нет грязных пятен, которые Веронике понаставили просто за то, что она – Вероника.

А это вообще по правилам? Наверное, по правилам, раз классрук это сделал. Он же не имеет права нарушать правила. Это было бы не по правилам.

Значит, ее наказали по всем правилам. Но это как-то несправедливо.

Тяжко вздыхая, Вероника кое-как уснула.

Посреди ночи снова проснулась. Попила водички и попробовала поплакать, чтобы стало легче. Поплакать не получилось.

Потом ей захотелось в туалет, и она уже привычно позвала Фобози, чтобы он ее проводил, а то одной страшно.

– Девочка, я не туалетный швейцар, – недовольно сказал страшила. – Один раз – ладно, но надо как-то преодолевать свои стра… что я несу, я же Фобози…

– А чем занимаются Фобози? – спросила Вероника, сидя в кабинке.

– Пугают.

– А еще?

– Еще пугают. Иногда утаскивают и съедают. Бу. Тебе не страшно?

– Нет. Ты же меня не утаскиваешь.

– Я тебя боюсь, – честно признался Фобози. – Я не знаю, что ты такое.

– Я тоже, – вздохнула Вероника. – Пошли обратно.

На самом деле она тоже боялась Фобози. Но когда он рядом с ней, то Вероника точно знает, где он, так что можно не бояться, что он вдруг выпрыгнет из темноты. К тому же он не такой уж и страшный, если его видно… в общем-то, никто не страшный, если его видно.

Кроме мамы, когда она смотрит на тебя, если ты что-то не так сделала.

Вероника очень хотела побыстрее начать исправлять свои плохие отметки за ПОСС, но на второй день ПОСС в расписании не было. Только обычные школьные предметы – исчисление, каллиграфия и кромкохождение.

Классный наставник по исчислению оказался обычным человеком – лысым, сутулым и в очках. Он даже не был волшебником, потому что исчисление и другие подобные предметы вполне могут преподавать и не волшебники, а обычные скучные люди.

Хотя если кого-то взяли преподавать в КА, то это уж точно большой специалист в своем предмете.

– Меня зовут мэтр Эйхгорн, – сказал он, глядя так, что все сразу поняли – весело на его уроках не будет. – Меня попросили взять вашу группу, поскольку в ней есть отстающие. Я, кажется, понимаю, о ком речь.

И он почему-то посмотрел на Веронику. Наверное, он все-таки немножко волшебник, раз сразу понял, что Вероника плохо считает.

То есть… считает-то она хорошо, но для шести лет. А этого маловато для университета.

И вскоре выяснилось, что спуску ей тут давать не будут. А исчисление – это не арифметика, тут не учат, как Вероника надеялась, складывать и умножать всякие числа. Классный наставник сначала начертил на доске кучу каких-то значков, а потом спросил, похлопывая по ладони указкой:

– В чем главное отличие магии от науки?

– Взрывы! – крикнул кто-то позади Вероники.

– Взрывы в науке есть, да еще и помощнее, – с презрением ответил мэтр Эйхгорн. – Главное отличие в том, что в магии не работает доказательный метод. Магия субъективна, зависит от личности пользователя и действует по-разному в разных руках. В науке же один и тот же процесс приводит к одному и тому же результату вне зависимости от того, кто его проводит. Наука верифицируема, доказательна и объективна.

А вот это Веронике очень понравилось, и она даже пожалела, что станет волшебницей, а не научницей. Если что-то такое простое, универсальное и все в норме должно работать именно так, то это же даже лучше.

– Вы учитесь на Провокатонисе, поэтому для вас это не настолько важно, – произнес классный наставник. – Волшебники, желающие стать учеными, учатся в Адэфикаросе. Ученые, желающие стать волшебниками – в Доктринатосе. Тем не менее, знание математики не вредило еще никому. К тому же математика – родная сестра логики. Я бы даже сказал, что математика – частный случай логики, как магия – частный случай духовной силы. А логика – и, следовательно, математика – хороша тем, что универсальна. Ее законы одинаково справедливы для любого общества, любой культуры и любой вселенной.

Это Веронике понравилось еще сильнее. С математикой она в силу возраста была еще на «вы», а вот логику обожала с тех пор, как впервые осознала, что ее окружает какой-то мир.

Логика – ее лучший друг. Логика правит этим миром. Познай его логику – и ты познаешь мир.

А еще оказалось, что мэтр Эйхгорн учит по-особенному, так что даже сложные вещи как-то незаметно становятся понятными. Он рассказывал про бесконечный числовой ряд, бесконечное деление каждого числа и про то, что на ноль делить нельзя.

Веронике почему-то захотелось поделить что-нибудь на ноль. Она с некоторой даже неприязнью поглядела на свое новое правило № 181 – «не делить на ноль».

…Но мэтр Эйхгорн тут же сказал, что на ноль делить нельзя только в арифметике. А вот когда мы переходим к исчислению, на ноль делить можно. И он нарисовал новый числовой ряд, только теперь кольцом. Внизу его был ноль, а наверху почему-то символ Космодана.

Всех это впечатлило. Тут явно оказались замешаны боги.

И классный наставник сказал, что если делить на ноль, то мы уходим в бесконечность. И хотя ответ получается неопределенный, при некоторых операциях это имеет смысл и даже необходимо. Потом он начеркал еще несколько значков, с сомнением покосился на детей и все это стер, сказав, что им это еще рано.

– Пока, до поры, считайте, что на ноль делить нельзя, – сказал он. – В большинстве операций это позволит вам избежать очевидных ошибок и сразу покажет, что ваши вычисления зашли куда-то не туда.

Веронике неожиданно понравилось исчисление. Оно оказалось интереснее, чем ожидалось.

Зато ей совсем не понравилась каллиграфия. Это было совершенно бессмысленное, бестолковое занятие. Выводить покрасивее буквы и посвятить этому целый год.

И классный наставник был не очень, хотя поначалу он казался интереснее такого обычного и неказистого мэтра Эйхгорна.

Каллиграфии их учил похожий на огромного бобра грамг. Очень толстый и пушистый, с мощными зубищами и плоским хвостом. Во время урока он все время грыз карандаш – и не просто покусывал, как все иногда делают, а именно грыз, как леденец.

И еще он очень любил шутку про «грызть древо знаний». И если в первый раз все вежливо посмеялись, то на второй было уже не так смешно (хотя и на первый тоже), а на третий, четвертый и пятый… в разных вариациях, но каждый раз одна и та же несмешная шутка. Классный наставник, кажется, пытался иронизировать над самим собой и тем заслужить доверие детей, но это было как-то самоуничижительно и даже жалко, так что его сразу перестали уважать.

Но зато всем понравилась классная наставница по кромкохождению. Мэтресс Ликарика Эссе оказалась молодой и суетливой девушкой, она ни секунды не сидела на месте и все время отвлекалась, но на интересное, так что никто не возражал.

– … Кромкохождение – один из двух ключевых предметов для Апеллиума, но на первом курсе будет в основном теория, – говорила она. – От теории, конечно, проку мало, но ее надо хорошо знать, чтобы перейти потом к практике. Кромкохождение – это не только умение перемещаться между тонкими мирами, но и то, что называют призывательством. Умение призывать всяких существ. Вот, помню, как-то раз я нечаянно призвала… ой, мне нельзя вам про это рассказывать. Это было… неважно. Бр-р-р. На ПОСС вас будут учить с ними обращаться, оставаясь в безопасности, а на кромкохождении – собственно процессу призыва и взывания. Основам демонологии. А на профильных знаниях вы научитесь гармонично это сочетать. Всем всё понятно?..

В отличие от других классных наставников, мэтресс Эссе раньше не преподавала. У нее это был самый первый урок, так что она ужасно волновалась. Она вообще всего три года назад сама закончила Клеверный Ансамбль… правда, судя по некоторым обмолвкам, это были очень насыщенные три года.

– … Перед тем, как вы сами научитесь пересекать Кромку, мы будем вас долго тренировать ориентироваться в Лимбо, – говорила она. – А еще органично вести себя в новом окружении. Как и в обычном путешествии, очень важно соблюдать местные законы и нормы поведения. Это побочная, но важная сторона вопроса. Вот когда я жила в Миргороде… ой, это неважно, это вам пока рано. Но там я встретилась… нет, неважно.

И она замолкла, отчаянно листая учебник.

– Да, – сказала она, чуть помолчав. – Вот так. Прежде, чем я смогу рассказать вам о своем… опыте, мы с вами должны усвоить азы. Берем карандашики, будем рисовать.

О, это Веронике понравилось. Рисовать она любила. Правда, оказалось, что рисовать надо схему с координатами.

В ней был Парифат и всякие другие миры вокруг него. Какие-то из них были Светлыми и Темными, а какие-то – обычными. И последних было гораздо больше.

Еще они делились на открытые, закрытые, полуоткрытые и запрещенные. Были населенные разумными существами, были только с животными и растениями, а были совсем мертвые.

Еще отдельно стояли миры мертвых (не мертвые, это разное). И иногда это были даже не миры, а части Светлых или Темных миров. Или даже просто слой живого мира. Но иногда они были отдельными, и это все запутывало.

И в целом Веронике понравилось учиться. По итогам двух дней. Некоторые вещи она понимала хуже одногруппников, потому что была намного их младше, но другие, наоборот, лучше, потому что росла в очень волшебной семье, кое-чему успела научиться у папы с мамой и совсем немножечко (всего пару разиков, они не в счет) практиковалась сама.

Наверное, она сможет ко всему привыкнуть и даже справиться с испытаниями дедушки Инкадатти… при воспоминании об этом у Вероники опять навернулись слезы на глаза.

А еще она вдруг поняла, что уже два дня не видела маму с папой. Мама ей, правда, зеркалила, спрашивала, как у нее дела. Нашла ли она столовку и не стесняется ли спрашивать у окружающих, где что находится.

Вероника соврала, что никаких проблем не было. Но откуда мама узнала, что они могли быть? Она же не ясновидящая.

Вроде бы. Мама – демон, она всякое может.

Но дальнозеркало – это просто стекло. Вероника хотела увидеть маму по-настоящему. И папу тоже, но с папой проще. Вероника знала, что папа совсем рядом, в соседнем корпусе. Что он все время там. Она даже помнила, где его кабинет, и собиралась уже завтра туда сходить… ну или послезавтра. Она же может туда сходить в любой момент, так что можно не торопиться. Папа здесь… и Астрид тоже здесь. Самую чуточку подальше, чем папа, в здании Риксага, но все равно совсем близко.

Это знание помогало не так сильно по ним скучать.

А мама далеко. На другом конце Мистерии. И она, наверное, не удивится, если Вероника ее призовет. А раз не удивится, то и не разозлится.

И подумав об этом, Вероника резко уселась на кровати и воскликнула:

– Эльдриярах! Призываю маму… то есть Лахджу Канерву!

Воздух сгустился, и посреди спальни появилась крылатая демоница с серебристой кожей. Вероника выцепила маму в самый удачный момент, потому что в руках у той был тортик собственного приготовления.

– Я не успела украсить вишней, – с досадой сказала мама. – Ну что ж, получается, это тебе. Что случилось, ежевичка?

– Я соскучилась… – крепко обняла ее Вероника. – Вот вишня.

Та очень удачно нашлась в кармашке.

Отрезав кусок торта собственными когтями, мама осмотрела спальню, уселась на край кровати и строго сказала:

– Ты сильно-то этим не злоупотребляй. Будет странно, если твоя мама пропишется в университете.

– Я только сегодня, – заверила Вероника. – И… и… и завтра, может быть. Но нет, завтра нет. Сегодня. Мам, а почему у тебя такое слово вызова?

– Чтобы было трудно запомнить, невозможно произнести и легко забыть, – задумчиво ответила Лахджа.

Она сама не была уверена, почему оно именно такое. Слова Вызова – мутная тема. Оно как-то само со временем сформировалась, и Лахдже просто однажды пришло понимание – вот такое оно. Как, почему, кто ей его такое назначил… бог весть. Уж точно не она сама.

С Астрид они потом распознавали слово вызова вместе, и в конце концов оно отозвалось, откликнулось. Но Астрид держит свое в секрете, его знают только родители. Даже Вероника узнала только позавчера.

И правильно. Лахджа очень жалела, что выпустила свое, что оно попало в Книги Тайных Имен. Это немного напрягает – знать, что тебя в любой момент могут… дернуть.

– Понимаешь, ежевичка, я не хочу быть фольклорным персонажем, которого призывают все, кому не лень, а я потом выслушиваю их желания и пытаюсь обжулить, – объяснила Лахджа. – Это несколько нездоровые отношения с окружающим миром, и мне это не нужно.

Вероника слушала и ела торт. Он был невероятно вкусный – со сметанным кремом, взбитыми сливками и свежими вишнями.

Да-а-а, стоило того, чтобы призвать маму.

– Так вот, значит, где учатся будущие халявщики-рабовладельцы, – тем временем осматривала комнату мама. – Ну ничего, неплохо. Но все равно – не призывай меня слишком часто. Я тоже тебя люблю, ежевичка, но ты сама хотела пораньше поступить в университет.

– Знаю, – шмыгнула носом Вероника. – Я… мам, а что ты будешь делать, когда мы все вырастем, даже Лурия?

– Не знаю, – пожала плечами мама. – Найду себе хобби какое-нибудь. Или рожу еще пару спиногрызов… я привязана к твоему папе, ежевичка. Не все из того, чем я хотела бы заниматься, мне будет разрешено.

– Папа тебе что-то не разрешает? – заволновалась Вероника.

– Он не разрешил бы, если бы я спросила, – честно ответила дочери Лахджа. – И я не спрашиваю. Я не страдаю, просто мне… бывает тесновато.

– Понятно, – только и сказала Вероника, беря еще кусок торта.

Он был огромным, и Вероника уже предвкушала долгие часы наедине с ним. Но тут открылась дверь, и вошли соседки по спальне, а с ними еще три девочки – Дайяна, Сметана и Латойя.

– Ой, мир вам, – немного испугалась Даниша. – А вы кто?

– Мама моя, – ответила Вероника, тщетно пытаясь заслонить собой торт.

– Привет, девочки. – приветливо сказала мама. – Угощайтесь.

И она предательски выхватила торт у дочери. Ооо! Сразу шесть жадных тортоедок почему-то не стали вежливо отказываться, а набросились со всех сторон.

Вероника решила взять дело в свои руки и лично нарезала торт ножом, который очень удачно оказался под рукой. Она справедливо все поделила – Бумбиде самый большой кусок, потому что она самая большая, а Свертхи – самый маленький.

– Это немного обидно, – сказала гномка, рассматривая свой кусочек.

– Ну отдай мне, – добродушно предложила Бумбида. Ее кусок тоже показался ей маленьким, хотя он был вчетверо больше, чем у Свертхи.

– Неф уф, – отрезала гномка.

Лахджа умиленно смотрела на детей. Все такие разные. Пусть кушают и радуются жизни.

Они тоже на нее смотрели. Разглядывали… да просто откровенно пялились. Особенно чернокожая девочка и маленькая гоблинша. Вот огриху больше интересовал тортик, она явно надеялась получить добавку.

– Бери-бери, детка, я не буду, – сжалилась Лахджа. – Я не люблю сладкое.

Вероника не поняла, зачем мама врет. Иногда мама делает это просто так, безо всякой причины.

– Я думала, что ты человек, – задумчиво произнесла Даниша. – Просто немного… странный. От магии, может, или раса редкая. А ты… ты кто?

– Я человек, – сердито ответила Вероника. – Наполовину.

– А на другую половину кто?

– Эльф, – решила тоже без всякой причины соврать Вероника.

– Неправда, твоя мама не эльф, – сказала Дайяна, глядя на Лахджу. – Даже не тир-док. И не тир-браа. Эльфы не бывают крылатыми… к сожалению.

– Извините, нам просто интересно, – добавила Даниша, тоже глядя на Лахджу.

– Уговорили, я на самом деле наполовину гном, – не сдавалась Вероника.

Свертхи аж поперхнулась, а Лахджа вздохнула и сказала:

– Я демон, девочки. Это не секрет. Вы, наверное, не из Мистерии?.. иначе могли бы знать, мой муж – ректор Униониса.

– А-а-а… – протянули девчонки хором.

Всем стало интересно, а Латойя перестала есть торт, потому что он может быть отравлен. Но потом подумала и продолжила, потому что жена ректора и мама одногруппницы вряд ли станет кого-то травить просто так.

– Это все объясняет, – произнесла Даниша.

– Что объясняет? – не поняла Вероника.

– То, что тебе шесть лет.

– И чё?! Всем бывает по шесть лет!

– Нет, что ты поступила в шесть лет. Понятно, раз ты полудемон.

– Я еще вовсе и не обязательно полудемон, – продолжала упираться Вероника. – Может, мама мне и не мама, а меня подкинули вовсе даже.

– Мамки родной стыдишься? – укорила ее Лахджа. – Не слушайте ее, девочки. Вас как зовут всех, кстати? Которые из вас живут с моей дочерью? Учиться нравится?

– Да ничего… нормально… – раздались нестройные голоса.

Разговор сразу стал неловким, как бывает всегда, когда взрослые пытаются набиваться детям в друзья. Лахджа осклабилась, наслаждаясь смущением Вероники. Та уже пожалела, что призвала маму… нет, торт вкусный, но как же все стало неловко…

К счастью, мама надолго не задержалась. Она решила, что дочь усвоила урок, велела зеркалить каждый вечер и пошла, раз уж ее призвали в КА, знакомиться с классруком Вероники. Интересно, кому досталось такое сокровище, кто там будет отвечать за судьбу ее малышки следующие пять лет…

– … Мэтр Инкадатти, – произнесла Лахджа после удивительно долгого молчания. – Не ожидала вас тут увидеть. А где настоящий преподаватель? Куда вы спрятали его труп?

В кабинете классрука ей сразу немного поплохело. Тут все было усеяно противодемоническими печатями. В воздухе пахло освященной солью, чертополохом и еще какой-то дрянью… возможно, мэтром Инкадатти. Лежащая на ковре собака при появлении демона сразу подняла уши и уголки губ… это могло показаться улыбкой, но собаки не умеют улыбаться.

– Ха-ха, очень смешно, – сложил руки на столе старик. – А что это вы тут делаете, мэтресс Дегатти? Посторонним по Ансамблю шататься нельзя.

– А я не посторонняя, я жена и фамиллиар ректора, – отбрила его Лахджа. – У меня законное право. Я вообще сюда с проверкой пришла.

– Это с какой-такой проверкой? Опять из старика дурака делаете?

– Ну что вы! Просто вы очень пожилой и много лет жили один. Надо убедиться, что вас не пугает резкая смена обстановки. А то вот у меня недавно цветы кто-то поел и потоптал… даже не знаю, кто.

– Это не я, – сразу заявил Инкадатти. – Я сюда уже давно переселился. И вот у меня цветы никто не трогает.

– А в чем секрет?

– А я их все проклял. Кто дотронется, тот сразу и тогось. В Шиасс.

– А это разве законно?!

– Моя земля, что хочу, то и делаю, – пожал плечами Инкадатти. – А это мой кабинет.

И он с размаху плюхнул на стол статуэтку какого-то жирдяя с третьим глазом во лбу. А статуэтка явно была идолом, да и не простым, потому что Лахдже поплохело еще сильнее. Она не могла даже смотреть на эту церковную утварь спокойно, перед глазами все плыло. Собака начала подниматься, она не отрывала глаз от Лахджи…

Откуда-то издали донесся приглушенный смешок. Старик Инкадатти. Надо выбираться отсюда, пока жива…

Я сейчас приду и вышибу дверь его башкой.

Не… надо… я… сама…

Да он права не имеет, у тебя паспорт! Я его в Карцерику упеку!

Но тут дурнота вдруг спала. Нефритовый толстячок по-прежнему пялился на Лахджу тремя глазами, но от этого больше не мутило. А Инкадатти, подперев щеку кулаком, с досадой хмыкнул:

– Что, никакой реакции? Убивать меня не будешь? Не поугрожаешь даже?

– Поугрожаю, – собралась с духом Лахджа. – Ждите моего адвоката.

И вот тут старика проняло. Он вдруг втянул голову в плечи, выставил сухонькие ладошки и примирительно произнес:

– Да ладно, ладно, будет вам, полно. Я же проверяю. Мне задачку-то вы подкинули. Ребенок-то ваш, того гляди, Пятое Вторжение начнет. Мне надо точно знать… изучить вопрос. А не засланные ли родители? Особенно мать! Хотите, подавайте, конечно…

– Обязательно подам.

– Подавайте, подавайте… если совести нет. Если не жалко старичка. Только я первым!..

– А мы уже написали, – улыбнулась Лахджа, слыша в голове голос мужа, который только что отправил кляузу Драмму.

– На… написали, – пожевал губами Инкадатти. – Уже. Уже написали. Быстро как. Ну… конечно, хорошо, что я свою еще позавчера отправил… а вы о чем написали? Я ничего не делал.

– До свидания, – поднялась Лахджа.

Это какой-то кошмар. Почему ее дочь должен учить этот старый упырь? Он действительно, что ли, добивается, чтобы она его убила? Может, на свете зажился, а сам дело решить не может?

Она слышала, некоторые колдуны под старость целенаправленно нарываются. Ищут смерти, надеются, что кто-нибудь прихлопнет. Чтоб, значит, самоубийством не грешить.

Нет, ну ребенка-то надо спасать. Это ж даже хуже, чем у Астрид. Там просто суровый физрук, которого иногда заносит. А тут выживший из ума бывший оперативник, или кто он там.

Главное – что выживший из ума.

Как его вообще взяли работать с детьми?.. хотя половина преподавателей КА – выжившие из ума. Если всех увольнять… так это прямо с Локателли начинать придется.

Меня тоже считают выжившим из ума, между прочим. Я на демонице женился.

Это не сумасшествие. Что будем делать?

Инкадатти – лауреат и очень опытный преподаватель. С завихрениями, но…

Он пытался меня убить. Или хотя бы помучить.

К сожалению… в глазах ректора Апеллиума – это… как бы это сказать… не слишком большое прегрешение. Учитывая, кто ты есть.

Лахджа вспомнила скользкого Таалея Драмма и вздохнула. Как же все-таки жаль, что Вероника попала именно на Апеллиум. Почему не на Унионис, под крыло родного отца?

Хотя это дурно бы на ней сказалось.

Мне постоянно приходится сдерживать себя сильней, чем окружающим волшебникам.

И я очень ценю эту твою черту. А за Веронику не беспокойся. Ты помнишь, что дед Инкадатти однажды ей жизнь спас?

Случайно.

Все равно – не беспокойся.

А я и не беспокоюсь. Я злюсь.

Твое законное право.

Как хорошо иметь столько законных прав! Но к Драмму я все-таки загляну.

Где находится кабинет Драмма, Лахджа помнила. Хорошо помнила. Она еще в прошлом году туда нередко заходила – причем один раз с ноги.

В этот раз она все-таки постучалась. Но вошла потом сразу же, не дожидаясь ответа.

– Мэтресс Дегатти, бесконечно рад вас видеть, – устало сказал сидящий за столом Драмм.

– И я тоже, – широко улыбнулся сидящий перед столом Ахвеном.

Лахджа аж замерла на пороге. Опять он, этот нахальный воробей. С тех пор, как Лахджа спасла его пять лет назад, он то и дело возникает в самые неожиданные моменты.

Она перевела взгляд с волшебника на демона, с демона на волшебника… и попятилась.

– Я позже зайду, – пробубнила она.

– Нет, нет, я уже выхожу! – поспешил Ахвеном.

– Нет, не выходишь, – сказал Драмм. – Мы не закончили. Мэтресс, подождите за дверью.

Лахджа аж опешила. Он правда это сказал?.. Он правда ей это сказал?..

Ей?..

Ей захотелось устроить скандал.

Но она взяла себя в руки. Драмм ей ничего такого не сказал, в общем-то. И это его кабинет. Она сейчас просто взвинчена из-за Инкадатти, так что слишком бурно реагирует.

И хотя ей было интересно узнать, что тут делает Ахвеном, зачем его вызвал (или он сам пришел?) ректор, она послушно вышла и уселась в приемной, на скамеечке. Секретарша Драмма улыбнулась и подала Лахдже чашечку чая… та подозрительно принюхалась.

Нет, самый обычный чай, ничего опасного. С мятой. Драмм, в отличие от деда Инкадатти, пока что не рехнулся.

Ей еще два раза подливали. Ждать пришлось долго. Лахджа, у которой дома осталась двухлетняя дочь, постукивала пальцами по ручке, теряясь в догадках – что эти двое там делают столько времени?

Наконец Ахвеном вышел. Рядом с Лахджой он помялся, явно хотел что-то сказать, но передумал. Отвел взгляд и торопливо пошел к выходу.

У Лахджи даже немного отлегло от сердца. В прошлую их с Ахвеномом встречу он прилип, как банный лист, и упорно не желал отвязываться. А прямо сейчас ее куда больше интересовало другое.

– Могу я войти? – осведомилась она, распахнув дверь настежь.

– Да-да, – вяло ответил ректор.

В кабинете пахло… драмой. Тут явно был какой-то конфликт. Воздух аж загустел от негативных эмоций. Драмм сидел, скрестив руки, уперев кончики пальцев в подбородок, и вид у него был на редкость недобрый. Лахджа, привыкшая, что он всегда приторно-слащавый, даже чуть дернулась – такие жесткие глаза были у ректора Апеллиума.

– Твоя порода начинает доставлять мне хлопоты, – произнес Драмм хмуро. – То есть ваша. Мэтресс Дегатти, вы не думали вернуться на службу?.. ну, вы понимаете.

– Ой, а этот молодой да ранний не справляется? – широко улыбнулась Лахджа.

У нее почему-то улучшилось настроение. Всегда приятно слышать, что с твоим уходом все изменилось к худшему.

– Справляется, – ответил Драмм. – Даже слишком хорошо. Но это вас не касается. У вас ко мне какое дело? Если, конечно, не хотите вернуться на службу…

– Мэтр Инкадатти…

– А…

– … наш старый сосед. Он владеет соседним поместьем. Я могу с уверенностью заявить, что он выжил из ума. На Библии поклянусь.

– На чем?..

– На Ктаве. Высок шанс, что он начнет издеваться над моей дочерью исключительно из личной неприязни.

– Берде Инкадатти – профессионал, – сухо ответил Драмм. – Он не позволяет себе смешивать личные отношения и должностные обязанности.

– Может быть. Но…

– Он сам вызвался занять эту должность. И его аргументы были вескими.

– Ну смотрите, – с сомнением ответила Лахджа. – Если он пережмет… она маленькая. Вы не захотите увидеть, на что она способна, если пережать.

– Я вас понял, – задумался Драмм. – Поверьте, мэтресс Дегатти, мы понимаем, что имеем дело с необычным случаем. Мы разработали индивидуальный подход к вашей дочери, мэтр Инкадатти действует с моего ведома, и мэтресс Чу тоже посвящена. Вашего мужа мы тоже держим в курсе.

– Ну и отлично, – все еще сердито ответила Лахджа. – Я пойду.

– Рад был повидаться, – сказал ей вслед ректор. – А о возобновлении сотрудничества подумайте. Я вам даже прибавку устрою.

Лахджа с трудом подавила смех. Это что ж такое Компот сотворил, что Драмм ползет к ней на брюхе? Его ж вроде все устраивало.

– Да что случилось-то? – повернулась она. – Я соглашусь и даже прибавку не попрошу, мне просто интересно.

– Ох-х… – помассировал виски Драмм. – Ваша порода… ваша порода слишком любвеобильна. Я не знал, что связываюсь с новым подвидом… кхм… инкубов. Это породило проблемы.

– Это не так! – возмутилась Лахджа. – Мы не инкубы и не суккубы! Вы не видели мое племя! Более пуританского общества среди демонов не сыскать!

– Пуританского – это… что это значит?.. развратного?..

– Наоборот! Они там чопорные. Их возглавляют бывший епископ и фанатик-крестоносец. Устроили патриархальный лесной монастырь и учат молодняк жить по шариату… а вы что, записываете?

– Да, это полезная информация, – оторвал перо от бумаги Драмм.

– Да это не секрет. Уверена, мальчишка просто дорвался до свободы. Вы ему слишком много позволяете, а он привык к суровому руководству старших. И тут в целом у вас атмосфера… университетская жизнь, много молодых девчонок, раскованность в обществе… а у него, возможно, многовато свободного времени.

– Хм… возможно, вы правы, – задумался ректор. – Я пересмотрю условия сделки с мэтром Вератором. Спасибо за информацию.

– Так, а… а когда мне приступать к работе? – приподняла бровь Лахджа.

– А вы хотите? – нехотя спросил ректор.

– Не очень, – честно призналась Лахджа.

– Тогда и не нужно, – с плохо скрываемым облегчением сказал Драмм. – Я просто рад слышать, что у меня есть запасной вариант.

Лахджа почувствовала унижение. Вот так вот. Она запаска. И для кого? Для Компота. Возможно, самого позорного представителя ее вида.

Хотя ладно, он не позорный. Просто молодой и какой-то непутевый. Из кожи вон лезет, стараясь выделиться, но все как-то неудачно, так что уже дважды едва не погиб.

А ведь где два раза – там и третий. Может, скоро Ахвеном опять припрется на коленях и будет молить спасти его от злого Таалея? Единственное, что защищает Ахвенома от такой судьбы, если он где-то всерьез напортачит – то, что у него контракт с Вератором, так что с Вератора и спрос.

Но если Ахвеном все-таки слишком перейдет черту – его прихлопнут. Станет очередной картиной на стене. Их у Драмма полно, и у каждой своя история… Лахджа предпочитала не спрашивать.

Она вышла на свежий воздух. Солнце уже садилось, закатные лучи подсвечивали крыши. Шумела листва, в тени корпусов ставшая темно-изумрудной. Лахджа поймала и разрезала когтем летающую паутинку.

Что она здесь делает? Зачем это все? Уже две ее дочери покинули дом, покинули мать… и как рано, особенно Вероника. Лурия оставит ее еще не скоро, но через восемь-девять лет и с ней предстоит расстаться.

По меркам бессмертных – это даже не срок. Все вокруг живут как-то чересчур быстро. Смертные постоянно суетятся.

Поначалу Лахджа тоже суетилась, помня смертную жизнь и общаясь в основном со смертными же… но она уже чувствовала утомление. Уже не хватает размеренности. Неизменности. И одновременно хочется чего-то своего.

Среди смертных это могут понять разве что эльфы… может, гномы еще. Когда живешь тысячи лет, перестаешь торопиться.

Лахджа пока что не прожила и полувека. Это смешной для демона возраст. Даже Майно, смертный колдунец, вдвое ее старше. А для бессмертных подобный срок недалеко ушел от младенчества. У титанов детство длится сто двадцать лет. У драконов – двести. Гохерримы до восьмидесяти учатся в школе.

А Лахджа действительно слишком торопится прожить свою жизнь.

Как тля. М-да.

А что делать? Улучшать свои Ме? Учиться чему-то новому? Но она это и так делает, просто не спеша, в своем темпе. У нее нет причин торопиться. Ни у кого из бессмертных нет.

Возможно, поэтому они и застревают в одном состоянии, а то и вовсе деградируют.

– Ну и жопа, – произнесла Лахджа, поднимаясь в воздух.

– Это твой личный момент или мне стоит тебя поддержать? – спросил Майно.

Голосом спросил. Он парил рядом, у него закончился рабочий день. За спиной мерцали фантомные крылья, и волшебник с удовольствием глядел на шесть великолепных дворцов, на огромную площадь с библиотекой в центре… вот у него явно таких мыслей нет. У него жизнь крутится, он стал ректором, у него три прекрасные дочки… а Лахджа даже не гражданин.

– Я здесь лишний чело… демон, – помассировала виски она. – Даже блеваный Драмм держит меня в качестве запаски… для кого?! Для Компота!

– Я предлагал прикончить этого типа, – напомнил Майно, беря жену под руку.

– Драмма?..

– Ты поняла, о ком я.

– Дело не в Компоте! Я просто… мне негде приложить свои способности! Свои возможности! Мне просто здесь нет места!

– Хочешь, устрою тебя преподавателем? – предложил муж. – Не как с Драммом.

– И чему я буду их учить?

– Выбирай. Можно на Метаморфозис, можно на Монстрамин. Оба ректора согласны тебя принять, я с ними говорил. Пройдешь педагогические курсы – и тебя примут. Ты мой фамиллиар, тебе даже не придется проходить собеседование. У нас есть преподаватели-неграждане.

– Лучше пройду, – произнесла Лахджа. – Не хочу, чтоб меня приняли просто потому, что я жена ректора.

– Не потому что жена. Потому что фамиллиар.

Лахджа молча уставилась на мужа. Он что, не понимает, что это еще хуже?

Но предложение интересное. Да, она не волшебница, но сможет кое-чем с ними поделиться. Как в метаморфозах, так и в вивисекции. У волшебников своеобразное представление о том, как все работает.

– Давай попробуем, – согласилась она. – Посмотрим, к чему это приведет.

– Давай, только не сегодня. Сегодня я занят.

– Это чем это ты занят? – не поняла Лахджа.

– Сегодня я веду самую прекрасную женщину на свете в ресторан. Если, конечно, она согласится.

– Даже и не знаю… – улыбнулась Лахджа. – Я у нее спрошу.