Лахджа играла с Такилом в «Темный Капитал». Паргоронская настольная игра – с доской, фишками и кубиками. Лахджа с ней прежде не сталкивалась, а правила толком не поняла, поэтому просто кидала кости и ходила как попало, но ей, кажется, везло, потому что рыжий фархеррим все сильнее хмурился.
– Ты попала в Дом Логики, теперь решай задачку, – сказал он, протягивая карточку.
– Не-е-ет, опять задача… – вздохнула Лахджа, глядя на переливающийся квадратик.
– Ты сама туда пошла.
К счастью, школьного курса математики вполне хватило, так что Лахджа без труда задачку расщелкала, получила две крионны (она не знала, что это и зачем) и смогла свернуть налево, в Лабиринт Прибыльных Сделок.
Очень странная игра. Какая-то смесь «Монополии», «Змей и лестниц» и «Быков и коров». Но Лахджа как будто выигрывает, так что продолжаем делать вид, что у нее есть какая-то стратегия и она ее придерживается. У Такила, вон, извилина скрипит о извилину.
Пока они играли, Сомнамбула рассказывал свою историю, и Лахджа ему поддакивала. Ей давно хотелось побольше узнать о чудаке, что повадился ходить в ее сны, и вот сегодня его прямо прорвало.
– Мы рано осиротели, – задумчиво говорил Такил. – Я, мой брат-близнец, наша младшая сестра… мама умерла, когда мы были совсем детьми. Отец после этого крепко запил, все глубже погружался на дно и со временем стал срываться на нас. Он не заботился, есть ли у нас еда, не волновался насчет одежды и крыши над головой. Пока в его жбане плескалась водка, он вообще ни о чем не думал.
Такил взял фишку, похожую на маленькую бутылочку, и повертел ее перед глазами.
– А если в его жбане не было водки? – тихо спросила Лахджа.
– Да, иногда она заканчивалась… – посмотрел ей прямо в глаза Такил.
Но больше ничего не добавил.
– Когда мы немного подросли, отец стал сдавать нас в батраки, – продолжил он спустя минуту. – Мы пасли коз, носили воду, помогали соседям по хозяйству. Платили гроши, да и те в основном исчезали на дне отцовского жбана. Жили впроголодь.
– Как же вы выживали?
Такил задумался. Он долго смотрел, как Лахджа раскладывает карточки, попав на Изумрудную Биржу. Как хмурится, пытаясь понять, что на этих карточках вообще изображено. Как накручивает на палец локон, оттягивая решение…
– Я уже тогда начал ходить во сне, – произнес демон, дождавшись ее хода. – Я вообще старался спать подольше, потому что когда спишь – меньше хочется есть. И плохие мысли отступают, потому что ты… уходишь. Туда, где… лучше. С отцом я не ругался и вообще никогда ему не отвечал. Это было опасно – он мог прицепиться к любому слову, даже совсем безобидному. Когда я не спал, то работал где-нибудь, а если не работал, то уходил куда-нибудь в горы. Обычно брал с собой сестренку. Мы рыбачили на горной речке, расставляли силки на куропаток, иногда воровали с чужих огородов. Нам с Лахтун было весело…
– Э?.. – прервала его в этом месте Лахджа.
– Что? Нам нельзя было оставаться там. Отец все чаще распускал руки и грозился, что просто продаст нас культистам.
– Да я не про это… ее звали Лахтун?..
– Ну да. А что?
– Ничего. Совершенно ничего…
– Да?.. ну ладно. Мой брат… да, мы дошли до моего брата. Его зовут Рокил. Мы с ним близнецы, но он похож на меня только внешне. Никогда ни о чем не мечтал, предпочитал решать все кулаками, а не словами. Его страшно злило, что отец спускает на выпивку все, что он зарабатывает. Рокил редко проводил время со мной и Лахтун, зато трудился не покладая рук, мечтал наладить хозяйство, починить нашу хибару, скотину какую-то завести… но с таким отцом ничего не выходило. И однажды… однажды Рокил все ему высказал.
– И что было дальше? – спросила Лахджа, потому что Такил явно ждал вопроса.
– Дальше начался кошмар. Отец избил Рокила так, что проломил голову. Он долго лежал в беспамятстве, но все-таки выжил. Как только он начал ходить, мы тайком собрались, взяли Лахтун и сбежали, пока отец валялся после очередной попойки.
– Ты прежде не упоминал Лахтун, – сказала Лахджа, когда Такил снова замолчал.
– Она умерла. Мы очень долго бродяжничали. Стало даже тяжелее, чем с отцом – там у нас хотя бы было где жить и… защита. Отцу было плевать на нас, но в округе его побаивались, так что нас не обижали.
– От чего умерла Лахтун?
– Я… я не знаю точно. Просто заболела и зачахла. Мы голодали, ей становилось все хуже… Выдалась суровая зима…
– В Легационите тепло, – заметила Лахджа, вспомнив, как ездила туда на пляж.
– Но не в горах. А ей все-таки было только восемь. Не стоило брать ее с собой.
– Ты не виноват.
– Не виноват, – согласился Такил. – И Рокил не виноват. И даже отец не виноват, что не справился. Он был хорошим человеком… когда-то.
– А что твой брат? – вместо ответа спросила Лахджа. – Он стал болеть после травмы головы?
– Да. Ты считаешь меня странным? Ты не знаешь моего брата. Мы оба родились… в маму. Она была доброй, но со странностями. Отец ее очень любил. Но брат тверже стоял на ногах, я-то был лунатиком, ходил во сне, медленно соображал… но в нем тоже это было, и после того случая он стал страдать падучей. В любой момент мог забиться в корчах. Из-за этого его и не взяли…
– Куда не взяли?.. а, поняла. Почему вы вообще решили туда идти? Или вас заставили?
– Нет, мы сами. Брат был уверен, что Матерь Демонов исцелит его. Утверждал, что предчувствует это. Он, знаешь, со временем сильно ударился в религию. Я ему не мешал, это позволяло обуздать его гнев.
– Гнев?..
– В нем было больше от отца, чем во мне. Он не пил, но… страдал падучей.
Такил замолчал. Он сцепил руки в замок, положил на него подбородок и уставился на доску. Его фишка попала в Дом Часовщика, большой участок откинулся в сторону и оказалось, что эта игра еще и продолжается в глубину. Такил долго крутил какую-то рукоятку, отщелкивая и прищелкивая рычажки, и наконец раздался переливчатый трезвон. Демон улыбнулся и сказал, что верно собрал механизм, так что Лахдже теперь угадывать мелодию.
– Интересно, каким фархерримом он станет… – вздохнул Такил, пока Лахджа выбирала из списка совершенно незнакомых песен.
– Что?.. – не поняла Лахджа. – Ты все-таки решил его…
– Решил… и похитил… да… Уговорил Матерь его переродить. Не спрашивай, чего мне это стоило.
– Если он был таким рьяным демонитом, зачем его понадобилось похищать?.. Или он был против?
– Не знаю, не спрашивал, – пожал плечами Такил. – Я… хм… а может, и правда стоило спросить?.. Я как-то не подумал.
Лахджа понимающе кивнула. Ну да, нормальная демоническая логика. Кого волнует мнение смертного? Даже если это твой бывший брат.
– Не знаю… «Любовь к пастушке»? – предположила она, ткнув наконец в одну из песен.
– Нет, – быстро коснулся красного пятна Такил. – Трепанго! Тебе штрафной ход.
– Ладно… – проворчала Лахджа. – Получается, твой брат сейчас в чреве Мазекресс?
– Да, и я веду его за руку. Он там спит, и я помогаю ему…
– Ты помогаешь Мазекресс рожать?..
– Да. Так повышаются шансы. С пятидесяти процентов до… более высоких. Мне, увы, приходится иногда бодрствовать. Зачем-то.
Лахджа вспомнила, как Мазекресс предлагала переродить Веронику, утверждая, что шансы будут выше. Так вот оно что. Понятно, почему Такилу пошли навстречу.
– И сколько ему еще осталось?
– Полгода. Может, чуть дольше. Было сложно уговорить ее дать ему великий дар.
– Он тоже будет апостолом?!
– Не говори никому. Поклянись, что не скажешь. Это наша с Мазекресс тайна. И… эм… наша с тобой тоже, видимо.
– Да кому я же расскажу, я же все забуду, когда проснусь!
– Ах да. Это очень удобно, когда ты такой болтливый, как я. Но все-таки поклянись.
– Ладно, я клянусь. Но это всё равно все узнают, когда он родится.
– Ну да. Но до тех пор – пусть останется секретом. Мы, может, и потом не сразу скажем остальным… посмотрим сначала, что у него за дар…
Лахджа задумалась, что за демон получится из гневливого, экзальтированного, припадочного юноши… хотя он уже давно не юноша. М-да.
– Жаль, Лахтун не с нами, – задумчиво произнес Такил. – Я скучаю по ней.
Его взгляд застыл. Он словно смотрел на километр вдаль, куда-то… в никуда. Кроме настольной игры, в этом сне не было декораций. Они словно сидели посреди Лимбо, затянутой туманом степной равнины. Под серым небом без светил и облаков.
– Хочешь, обниму? – предложила Лахджа.
– Да, давай.
Когда дружеские обнимашки закончились, Такил доверительно сказал:
– Ты очень хорошая. Я обязательно познакомлю тебя с братом.
– Жду с нетерпением, – сказала Лахджа, кидая на поле карточку Слона и подвигая вперед три красные фишки. – Зуккака. Так ведь надо говорить?..
– Да. Ты выиграла.
Пока они раскладывали игровые принадлежности в коробочки, хотя в мире снов это было абсолютно бессмысленно, Такил продолжал жаловаться:
– Ты извини, что я целый год тебя не навещал. Очень занят был, понимаешь. Остальным от меня все время что-то нужно. Сомнамбула, убей того. Сомнамбула, сведи с ума этого. Сомнамбула, где Тьянгерия? Что ей снится?
– Тьянгерия?..
– Неважно. Вот что я скажу – ничего хорошего ей не снится! Я устал на это смотреть! Мы с Яноем… неважно.
– Яной – это Анахорет?
– Да. Но это все тебя не касается… если сама не захочешь. Не знаю. Надо обсудить с Дзимвелом. Тринадцатый апостол лишним уж точно не будет…
– Я не буду подписываться на то, о чем ничего не знаю.
– Да, это было бы неразумно, – согласился Такил. – Я бы тоже не стал. Ладно, пока.
– Пока. Надеюсь, с твоим братом все пройдет нормально.
– Я тоже. Семья – это важно. Кстати, как там твои мама с папой?
– Точно! – вспомнила Лахджа.
И она поднялась в постели, глядя на привычную стену спальни. Резные дубовые панели, погашенные магические светильники, портрет какого-то славного предка, семейная инкарна, многоцветный рисунок Вероники… в распахнутое окно светило солнце и доносился птичий щебет. Лахджа пару секунд растерянно моргала, а потом вылетела за дверь и бросилась вниз, в гостиную…
Ты не поверишь, что мне сегодня снилось!
Опять этот твой Сомнамбула?
Да! Он такое сказал…
Мысли Лахджи запнулись, сама она притормозила у стола в гостиной. Астрид, Вероника, Лурия, Мамико, Эммертрарок и Уберта Пордалли сидели полукругом перед дальнозеркалом, смотрели «Слово волшебства». Рядом сидели кот, пес и попугай, на диване с газетой лежал муж, а перед ним громоздились стопкой вчерашние блины. Лахджа и Ихалайнен напекли их вчера целую гору, и было настоящее блинное обжиралово, но осталось изрядно, и они лежат тут…
– Лежат уже черствые, а все ходят мимо и игнорируют! – разозлилась Лахджа, демонстративно унося блюдо. – И каждый такой: ничего не вижу, ничего не знаю! Кто-нибудь доест или выкинет! Кто-то, кто не я!
В ее сторону даже головы никто не повернул, и только Лурия укоризненно приложила палец к губам. Сказка как раз подошла к кульминации.
Когда Лахджа вернулась, возмущенная непонятно чем, детская передача уже кончилась, и начался новостной эфир. Дальнозеркальный глашатай давал краткую сводку самого важного, что произошло в Мистерии и всем мире.
– … Внезапно оживился так называемый культ Двадцать Седьмого, – доносилось из-за стекла. – По всему миру они проводят праздники, а в Валестре устроили настоящий фестиваль. Архидиакон Коверн торжественно объявил, что их бог наконец-то родился…
– Вот идиоты, – произнес Майно, опустив газету. – Бог у них родился. У меня вон целых три дочери родились – я же не пляшу по этому поводу.
– А стоило бы, – сказала Лахджа, напряженно морща лоб.
Что ей приснилось?.. Что же ей приснилось?.. Это же было что-то очень важное! Сомнамбула что-то такое сказал…
Кажется, что-то важное…
– Тысяча пятьсот тридцатый год, значит… – произнес Майно, с сомнением глядя то ли в дальнозеркало, то ли на детей. – Ну технически это все еще двадцатые…
– Что?.. – не поняла Лахджа.
– Да ничего, неважно. Верочумцы кировы. Что тебе снилось?
– Я… я не помню! Я забыла! Все из-за тебя!
– Из-за меня, – согласился муж. – У меня тут тоже новости, кстати. Пока ты спала, нас навещал Сорокопут.
У Лахджи похолодело внутри. Она бросила быстрый взгляд на детей… все на месте. Майно спокоен.
– Он ушел? – спросила демоница.
– Я его поджарила, – снисходительно бросила Астрид. – Не знаю, чо вы с ним не справились, я бы его одной левой, если б он не сбежал.
Майно коротко рассказал, что случилось. Лахджа плюхнулась на диван, отхлебнула поданный енотом кофе и возмущенно спросила:
– А меня почему не разбудил?!
– Он ушел еще до того, как я достал меч, – ответил Майно. – Наша старшая его спугнула.
– Жаль…
– Я не виновата, – заявила Астрид. – Я не знала, что он такой жирный. Я думала, он превратится в шашлык, а он только слегка подрумянился.
– Ты слишком самоуверенна. Чего он хотел? Он говорил с тобой?
Астрид неопределенно пожала плечами. Она уже все рассказала папе, и Эммертрарок тоже рассказал, и даже Вероника рассказала, хотя что она там могла запомнить, у нее мозг с грецкий орех и она сразу же слиняла куда-то. Мелкая трусиха.
Тогда мама перевела взгляд на папу, и они застыли в очередном сеансе тайного разговора. Астрид это каждый раз дико злило, потому что это просто нечестно, они там могут что угодно обсуждать, а она не слышит. Она бы тоже хотела с кем-нибудь так уметь, но не с кем пока. Не с Копченым же, который тоже свалил к мамочке в Тирцехлиаль и вернется только через луну.
Предатель. Променял настоящую дружбу на ненастоящую мать. То есть тоже настоящую, конечно, но так, формально. Еще и Зубрилу с собой сманил.
– Если снова увидите этого Логомаза, сразу зовите нас, – наказала тем временем мама. – Не приближайтесь к нему. Ни о чем с ним не говорите. Не впускайте его на территорию и не выходите к нему.
– Да я знаю, я знаю! – возмутилась Астрид. – Мам, мне давно не девять лет!
– Я им все это уже сказал, – добавил папа. – Я уже сообщил, куда следует, а если он вдруг вернется… у нас есть твой бывший муж.
– Ах да, – немного успокоилась мама. – Тогда я пойду… а, я же родителям обещала!
– Шоколадок привези и чипсов! – потребовала Астрид. – И еще я хочу колы!
– И кошачьих консервов, – добавил кот Снежок. – Ну… тех. Самых дешевых.
– И сюстёми! – добавила Лурия.
С мамой они не попросились, потому что знали, что та вернется уже через пару часов, привезет бабушку с дедушкой. Просто завалили заказами, потому что в Финляндии полно всяких кудесных штучек. И Лахджа терпеливо выслушала все хотелки – и своих детей, и чужих, и даже мужа.
– Там вискарь есть хороший… – как бы между делом заметил он.
– Думаю, папа уже приготовил гостинцы, – заверила Лахджа.
Кстати, может, повременить с гостями? Раз уж этот коллекционер жив и здоров… перкеле, я надеялась, что его добьют!
Судя по тому, что видел Матти, он очень ослаб. Сейчас мы и сами дадим ему отпор, если что. А что касается родителей… здесь им будет даже безопаснее.
Разумно. Но позже предлагаю разыскать его… и убить.
Согласен. Но судя по тому, что я знаю о Сорокопуте… мы его не найдем.
Не хочется опять жить в осаде.
Он вряд ли вернется. Не в его привычках заявлять о своих намерениях. Раз он приходил так открыто, даже не маскируясь – нападать он не планирует. Он же должен был понимать, что после этого мы будем настороже.
Не очень-то мы настороже.
А что мы можем сделать? Запереться дома до скончания жизни?
Ну давай хоть форт из подушек построим!
Я сделаю защитные обереги. Противосорокопутовые. Он теперь гораздо слабее, так что хватит обычных адресных складных. Зашьем их в рукава или на волосы завяжем, и пусть дети носят постоянно.
– Эй, дома есть кто?! – пощелкала пальцами перед лицом Лахджи Астрид. – Мам, ты вообще собираешься идти за колой?!
– Давай, иди, – кивнул папа. – А мы будем строить форт из подушек.
– Пфе, детские игры, – покривился Эммертрарок.
Но в строительстве принял активное участие.
Лахджа вернулась часа через четыре. Она заранее условилась с родителями о дате, и те заранее собрали вещи и накупили гостинцев. Папа запасся лучшими образцами земного алкоголя и приготовил свои коронные блюда – подкопченного лосося, морковную запеканку, липеякалу и сюрстрёмминг. Все для крошки Лурии, своей любимицы.
Нагруженные сумками, пакетами и контейнерами, Элиас и Лийса Канервы выпучили глаза, появившись в холле. Они все еще ожидали какой-нибудь транспорт или телепортационный луч, но Лахджа просто обхватила их за плечи, и повела, и их дом растворился в сером тумане. А через несколько минут туман рассеялся, и они оказались в другом доме… совсем, совсем другом.
Лахджа еще прошлым летом пригласила их погостить. Но они целый год морозились, не соглашались и не отказывались. Люди уже пожилые и тяжелые на подъем, они все не могли решиться на подобное путешествие.
В конце концов, это не в Египет слетать. Это… другая вселенная. Даже не галактика.
– Здесь Интернета нет, – сказал папа, глядя в экранчик.
– Я же говорила, – пожала плечами Лахджа.
Элиаса и Лийсу восхищало абсолютно все, хотя папа, кажется, все-таки ожидал чего-то более… инопланетного. Волшебство было тут повсюду, оно давало свет, воду, тепло и свежий воздух, но все было оформлено под обычные предметы быта. Магические светильники выглядели как старинные газовые рожки. Вентиляционные гексаграммы скрывались под коврами. Водяные чаши казались обычными фонтанчиками, если не знать, что под ними нет никаких труб.
Элиас, первым делом попросившийся в уборную, долго водил над умывальником рукой, а потом опустился на корточки, присмотрелся, поковырял пальцем… снова встал и приподнял чашу над постаментом. Поставил, снова поводил рукой – вода опять ударила фонтаном.
– И правда, – нехотя признал он. – А я-то думал, что меня опять дурят.
– Что?.. Пап, зачем мне это?.. – не поняла Лахджа.
– Зачем?.. Инопланетяне!.. Доча!.. Несколько лет!..
Дети устроили бабушке с дедушкой торжественную встречу. Астрид облачилась в самое нарядное платье и сыграла на клавесине туш – нестройно, но очень громко. Не в такт музыке она проорала песню собственного сочинения, и ей подпевали Мамико, Лурия и Тифон со Снежком… ну, Снежок просто вопил, чтобы они заткнулись, но на кошачьем, так что разницы не было.
– В мире цвето-о-ов, где солнца лучи-и-и, я иду-у-у по следу своей мечты-ы-ы!.. – горланила Астрид, с каждым словом выдувая цветной пузырь. – Звездные тропы ведут меня к цели-и-и-и, мир будет ярче и лучше без… тли-и-и!..
– Почему тли? – спросила Вероника, когда песня закончилась.
– Эта метафора, – важно объяснила Астрид. – О всех ничтожных злых индивидах, что встанут на моем пути и будут повержены. К тому же «тли» хорошо рифмуется с «цели».
– Не рифмуется, – сухо сказал Эммертрарок. – Твоя песня заставила меня пожалеть о том, что я родился.
Бабушку с дедушкой познакомили с Мамико и Эммертрароком, объяснив, что это единокровные сиблинги Астрид, которые гостят здесь на летних каникулах. Лахджа решила больше ничего не врать и ни о чем не умалчивать… ну может только о некоторых мелких деталях, которые никого не касаются.
Потом долго раздавали подарки. Особенно своему обрадовалась Лурия – бабушка с дедушкой купили ей ксилофон. Разноцветный и очень певучий, так что Астрид даже обзавидовалась, хотя и давно выросла из таких игрушек. Лурия тут же восторженно принялась колотить палочками по брускам и тоже запела песенку – проглатывая половину слогов, но гораздо мелодичней, чем старшая сестра.
За обедом Элиас и Лийса познакомились с отцом и дедом своего зятя, жутко удивившись тому, что те – призраки. К счастью, Гурим Дегатти после поступления Вероники в КА не выходил из состояния эйфории, так что был весел, приветлив и даже пытался шутить. А прадедушка Айза зацепился языками с Элиасом, и они весь обед обсуждали древнюю историю.
После этого Элиас захотел посмотреть инопланетную… иномирную библиотеку. Поразился ее размерам и битый час изучал полки, брал все новые книги, не переставая удивляться, что свободно читает на парифатском.
Впрочем, тут были и земные книги, в разное время притащенные Лахджой с Земли. В основном на финском, шведском и английском. Элиас открыл подарочное издание «Калевалы», порадовался богато иллюстрированной книге про муми-троллей, улыбнулся «Синухе, египтянину», которого сам когда-то подсунул дочери.
– О, «Гарри Поттер»… – произнес он. – Так… а почему двенадцать томов?..
– Это с альтернативной Земли, – пояснила Лахджа. – Очень близкой, там тоже двадцать первый век, и мир в целом очень похожий, только Финляндия – королевство… ну и «Гарри Поттера» еще написали побольше.
– «Гарри Поттер и эльфийское восстание», – прочел папа. – «Гарри Поттер и Тунгусский метеорит». «Гарри Поттер и коллапс времени». Ничего себе… я возьму почитать.
Мама тем временем восхищалась садом. Ей там все показывали внучки, хвастаясь каждым деревом, каждым кустом, каждой собачьей какулей… фу, Тифон, сто раз же просили!
– А я говорил, что он нам не нужен, – не преминул заметить Снежок. – Он даже закапывать не умеет. И воняет.
– Я фамиллиар, но у меня нет рук, – недовольно заворчал Тифон.
– У меня тоже нет, – показал розовые подушечки Снежок. – Оправдание такое же гнилое, как ты сам.
Но в саду и правда было на что посмотреть. За семь лет Лахджа сделала из него картинку. Ме Землевладельца было чуть ли не единственным, что у нее осталось хорошего от бывшего мужа… ну и старшая дочь еще, конечно.
В воздухе стоял аромат яблок и роз, в кронах гнездились птицы, и повсюду жужжали пчелы. Астрид, хвастаясь, отвела бабушку на пасеку и познакомила с мишкой Налле, который угостил всех медом.
– Он что же, живой? – удивилась та.
– Да он объекталь, – пояснила Астрид. – Это все магия.
– А тебя в твоей школе тоже такому учат?
– Не, не такому. Такому Вероника будет учиться. А меня учат штукам покудеснее.
Еще бабушке показали пруд с живущими в нем карпами, и он ее ужасно восхитил. Показали беседку на острове. Показали крылатую корову Стрекозку. Показали мамин сад камней, который Каркуша как раз украсила собачьими внутренностями.
– Батюшки! – ахнула бабушка. – Это что такое?!
Каркуша добродушно каркнула. Сегодня она насытилась и не видела во всех этих двуногих провиант.
Астрид, защищая бабушку, стрельнула в Каркушу Лучом Солары, и та задымилась, а у Астрид на руке повисла Вероника. Ей не нравилась случайно получившаяся нежить, но это все-таки ее личная нежить, она ее оживила, так что теперь как бы ответственна. И мама расстроится, она Каркушу долго дорабатывала.
Маму вот Каркуша слушается. И обожает. Если мама выходит и кричит: «Каркуша, кушать!», чудовищная ворона бежит к ней на четырех лапах и виляет ящериным хвостом.
А вот с Астрид у Каркуши война. Астрид ее однажды подпалила, и злопамятная ворона затаила зло. Вы знаете, сколько зла в демонической некрожизни? Очень много, иначе она не боялась бы Луча Солары.
Луч Солары – отличный способ увидеть, сколько в ком дерьма. Астрид вот однажды нечаянно посветила на папу на уроке фехтования, а он даже не заметил. Как будто обычный солнечный луч. Значит, папа хороший.
А мама… на маму Астрид никогда не светила. Она не хотела знать правду, потому что слишком любила маму.
Ежевичину и гнилоежку она тоже не проверяла. Как потом жить, если окажется, что вместо сестер у нее теперь две кучки пепла?
Вот и получалось, что проверить можно только на Каркуше. Ну и чего она злится? Глаза выклевать пытается. Тупая ворона.
– Да это просто ворона, бабуль, – объяснила Астрид, когда Каркуша улетела. – Все время тут летают.
– У вас тут такие вороны?! – ужаснулась бабушка.
– Ну да. У нас и драконы есть. Ну они не страшные, правда. Просто есть.
Бабушка после этого стала как-то тревожно смотреть на небо. Видимо, у нее драконофобия. Она у многих есть, очень распространенная болезнь.
Хотя мама говорит, что это видизм. Если какой-то дракон спалил целый город и сожрал его жителей – это не значит, что они все такие. Надо быть непредвзятым и не бояться дракона, если он ничем не заслужил недоверия.
К демонам, кстати, тоже относится, и с этим Астрид была согласна. Она этих всяких видистов на своем веку навидалась.
– … Жизнь я прожила долгую и интересную! – увлеченно рассказывала она бабушке и сестробратьям. – Люди называли меня Астрид Блистательная, а иногда – Астрид Бесстрашная! Не счесть подвигов, совершенных мною за долгие почти одиннадцать лет!
– И каких же? – вежливо спросила бабушка.
Этот вопрос она задала зря, потому что Астрид не успокоилась, пока не рассказала вообще обо всем, что только сумела вспомнить, а кучу историй еще и выдумала, но они тоже вполне могли происходить. И бабушка ахала и охала, не зная, где тут правда, а где вранье.
Но потом мама из подлости немного испортила Астрид Прославленной репутацию, предложив посмотреть семейный фотоальбом. На Землю она его не возила, а там куча всего интересного – прямо начиная со свадьбы и даже еще много чего из тех легендарных времен, когда маму вела дорога приключений. И папины инкарны там тоже были – из времен молодости.
Но обычные фотки и инкарны – это ничего такого. Астрид и сама их с удовольствием рассматривала, потому что у ее родителей жизнь была насыщенная, хотя и не такая, конечно, как будет у нее. Однако потом дело дошло до ее детских фоток, инкарн и помни-зерен, и вот тут Астрид пережила немало позорных минут.
Сгорая со стыда, она смотрела, как ее малюсенькая копия размахивает палкой, демонстрируя высшее боевое искусство демонов. Как она разбивает дальнозеркало, а потом трусливо прячет осколки под ковер. Как потом прыгает с отчаянной рожицей, пытаясь отнять помни-зерно с компроматом.
Бабушка и дедушка аж смехом заливались, глядя на маленькую потешную Астрид. А та сидела, как помоями обляпанная, и зло косилась на маму, которая умиленно улыбалась.
– Ой, ну какая же ты была прелесть! – просюсюкала бабушка. – Такая смешная!..
Астрид невнятно что-то прорычала и надулась. Смешно им.
Дедушку с бабушкой поселили в одной из гостевых спален. Самой крайней, рядом с уборной и подальше от Вероники. Они проживут тут до конца лета, да и потом еще не сразу уедут.
И им в усадьбе ужасно понравилось. Бабушка сразу принялась помогать еноту стряпать и все время играла с Лурией, которая убедительно изображала пай-девочку. Мило лепетала, моргала огромными глазищами, выпрашивала лакомства и вообще казалась сальванским амурчиком.
А Астрид с Вероникой даже и не стали бабушку разочаровывать – зачем? Все равно не поверит, еще и решит, что завистливые сестры наговаривают на этакую прелесть… кто у нас тут самая красивая девочка, кто?.. а ты, конечно, ты!..
– Дя, – довольно кивала Лурия, пряча за спиной дохлую мышь.
А дедушка стал учить внучек рыбачить, причем Астрид не преминула поведать о своей легендарной охоте на водяного, когда она лично поймала вот такеееееееееееееееееенного сома.
Ее чуть пополам не разорвало – так сильно она раскинула руки.
Лахджа смотрела на это немного ревниво. Ее саму папа на рыбалку не водил, да вроде бы и не любил это раньше особо. Ее учил рыбачить дедушка Антеро… видимо, это работа дедушек.
Хотя Майно, вон, много раз ходил с Астрид на рыбалку. Они и Веронику всегда зазывали, но той не очень интересно.
По вечерам тесть с зятем сиживали на террасе с благородными напитками. Иногда к ним присоединялся кто-нибудь из соседей, и они играли с хозяином поместья в манору, а Элиас пытался хоть что-нибудь увидеть на пустой для него доске.
А на Термадис в гости приехали дядя Жробис и Вератор со Звиркудыном, и они все вместе устроили великое морское купание, а Лахджа превратилась в кита и пускала такие фонтаны, что наверняка с другого берега видели.
Мама с папой не переставали удивляться ее способностям к превращению. У них даже появились сомнения, правда ли она их дочь. Может, она просто продолжает зачем-то притворяться, прикидываясь давно умершей девушкой Лахджой?
И это было опасно близко к тому, чего иногда боялась и сама Лахджа, но родители, к счастью, переключились на изучение лиц внучек и быстро сделали вывод, что они точно их внучки, хоть и не совсем люди. У Астрид оказался нос дедушки, у Вероники – губы тети Кайсы, а про Лурию мама вообще уверенно заявила, что та – вылитая она в детстве.
– Да, вылитая ты в детстве, – благоразумно подтвердил папа.
А Лахджа вспомнила мамины детские фотки и… ничего не сказала. В общем-то, сходство действительно есть.
А герра Йоханнеса родителям представить не хочешь?
Нет. Это наш с тобой маленький секрет.
Нет!.. это!.. ладно, ты победила.
– Смотри, как она улыбается, когда на него смотрит, – шепнула Лийса мужу. – Странно это все, конечно, но она хотя бы счастлива.
– Мне кажется, что я сплю и мне все это снится, – произнес Элиас. – Магия, другой мир… дочь-демон…
Они привезли с собой фотоаппарат. Не просто смартфоны с камерами, а настоящий, очень дорогой фотоаппарат, делающий снимки высочайшего разрешения. Элиас с ним не расставался, щелкая все, что попадалось на глаза. Гулял по лесу, пешком доходил до Радужниц, даже съездил с внучкой до Валестры на големическом омнибусе.
Ему очень понравились Вечные дороги, и он всю дорогу таращился из окна. А уж волшебный город изучал вообще с восхищением, фоткая каждый фонарь. Ему хотелось посмотреть и то, и это, и вон то. Он целый час гулял по пещерному саду, а потом по научно-историческому музею и дивился разнообразным прохожим. Только врожденная вежливость не давала приставать к ним с вопросами.
А вот Астрид немного пожалела, что согласилась стать проводником. Она-то цинично и даже корыстно планировала развести деда на кучу подарков, но упустила из виду, что местных денег у него нет, а над евро в Мистерии только посмеются.
Более того, дедушке самому захотелось купить сувениров, да и посидеть в кафе, и он растерянно осознал, что у него нет местных денег. В итоге Астрид еще и потратила свои карманные.
Ну хоть дед порадовался. Может, будет от него еще толк. Не забудет ее доброту.
А когда он вернулся и все рассказал бабушке, та тоже захотела съездить. Но мама на это сказала, что зря дедушка вообще сорвался без спроса и предупреждения, потому что если уж ехать – то ехать всей семьей. И вообще-то никуда ехать не надо, потому что у них прямо в усадьбе есть прямой «глаз» в Валестру, на улицу Тюльпанов 22.
– Астрид, ты ему не сказала, что ли? – не понял папа.
– Не-е, он омнибус хотел, – лениво ответила Астрид. – То есть да, сказала.
– Ну я хотел сам прокатиться, страну посмотреть, – объяснил дедушка. – А портал… портал, да?.. портал не позволил бы. Но я хочу.
Сорокопут точно не явится?
Откуда я знаю? Мы постоянно в каком-то дерьме. Нас в любой момент могут навестить твой бывший, твоя родня, твои друзья или кто-то совсем неизвестный, но кому что-то от нас надо. Или Вероника опять кого-то призовет. Что ж нам теперь, не жить?
Но это Сорокопут. И он уже приходил.
Он ослабел. Вернется – будет стоять у Артуббы на полке.
Нет, подожди. Я настаиваю, что я должна его съесть. Он выпил из меня много соков. Это просто будет справедливо.
Из меня он выпил не меньше.
Я поделюсь.
Я не хочу есть Сорокопута!
А зря. Он сурдит. Сплошной окорок.
Это омерзительно. Прекрати. Я чувствую, что ты издеваешься.
А пока они так разговаривали, Астрид объясняла бабушке с дедушкой, что родители не зависли, что у них телепатическая связь.
– А, вот почему вы так слаженно врали… – догадался дедушка.
Лахджа стала немного лиловой. Об этом она как-то не упомянула… ну она не могла упомянуть вообще обо всем.
– В Валестру-то поедем? – спросила она, обращаясь к детям.