Семья волшебников. Том 4

Глава 24

Лахджа гуляла с Лурией. Зимний закат создавал потрясающий вид: небо окрасилось в оттенки розового, оранжевого и фиолетового, а облака цвели яркими красками, отражаясь в глади пруда. Тишина и волшебство разливались по Радужной бухте.

Был еще только шестой полуденный час, но сейчас луна Медведя, второй зимний месяц. Ночи длинные, дни короткие. Лахджа объясняла это дочери, показывая на заходящее солнце, и та внимательно слушала, как будто что-то даже понимая.

Тихий выдался денек. Закончились каникулы, а потом еще и сдвоенный праздник, на который Астрид притащила в усадьбу аж семь человек, и снова воцарилось спокойствие, к которому Лахджа стала уже привыкать. Оказалось приятно для разнообразия насладиться уединением, побыть вдали от мужа и детей… ну, почти всех детей.

– Мама, я слепила, – подала ей снежный пирожок Лурия. – Ты будись?.. патиму нет?.. будь.

Лахджа пожала плечами и отправила угощение в пасть. Только убедилась сначала, что в пирожке лишь чистый снег, а то от Лурии всего можно ждать.

Она вчера Астрид вот так угощала. Сестра торопилась завтракать, опаздывала на первый урок и не глядя сжевала бутерброд с джемом. А в джеме были дохлые жучки, которых Лурия набрала в своем формикарии.

Нет, Астрид даже понравилось. Это же Астрид. Она до сих пор хранит банку из-под тараканьего варенья и планирует однажды выяснить, в каком мире производят это чудо-лакомство. А то мама и енот почему-то не хотят попытаться наварить такого же.

– Очень вкусный снежок, – похвалила Лахджа. – Чувствуется, ты брала только свежевыпавший, еще не успевший слежаться. Рыхлый снежочек, в самую меру утрамбованный, немного взбитый на поверхности. Белиссимо, перфекто.

Лурия засияла от гордости. Да, она старалась. Хорошо, что мама оценила ее усилия. Не все понимают, как хорош на вкус свежевыпавший снег.

Она и сама поняла это совсем недавно, считаные дни назад. Ей Астрид объяснила.

– Знаешь, такое мороженое действительно существует, – сказала мама, съедая еще один снежный пирожок. – Многие народы собирают снег на горных вершинах, а потом заправляют его медом, джемами, шоколадом или сладкими фруктами.

У Лурии загорелись глаза. Она поразмыслила и затопала домой.

– Пидем за дземом… сякаладом… пидем!.. – сбивчиво объясняла она, тяня маму за собой.

Это было похоже на какой-то эксперимент, и Лахджа охотно согласилась. Следующие десять минут они с Лурией увлеченно придумывали начинки для снежных пирожков, причем Лурия нажимала даже не на сладкие, а на всякую экзотику, которую енот держал на отдельной полочке холодильного сундука.

Может, они бы и ужин так вместе приготовили, мать с дочерью (не из снега, конечно!), но тут запиликало дальнозеркало. Рука Лахджи удлинилась, пронеслась через всю столовую и разрослась там до второго тела, копирующего основное.

– Слушаю, – сказала копия, пока основная Лахджа продолжала ворковать с дочерью.

– Мир вам, – произнес незнакомый мужчина в металлических очках. – Я преподаватель вашей дочери.

– О господи, что Астрид опять натворила? – устало спросила Лахджа.

– Речь о Веронике Дегатти. Сегодня она сорвала урок, призвав ноль.

– Призвав… ноль?..

– Понимаю, это необычно звучит.

– Нет-нет, мы привыкли. Жертв нет, надеюсь? – с тревогой спросила Лахджа.

– Пока нет. Но проблема не разрешена, и я буду рад, если вы сможете подойти. Кабинет ПРАПА-1101.

Лахджа засобиралась. Передала Лурию заботе Токсина, а сама поспешила к порталу. По поводу Вероники ее в школу раньше не вызывали, и она даже немного расслабилась.

Поначалу-то боялась этого очень. Потому что Астрид… ну что особенного она может натворить? Максимум – нечаянно убить кого-нибудь. Это плохо, это проблема, но это не катастрофа… ну, не глобальная.

А вот Вероника… но весь первый семестр она вела себя хорошо, никого не призывала и только самую чуточку поссорилась с библиотекарем, но это пустяки.

А теперь она призвала ноль. Надо было спросить подробнее, но… ладно, сейчас она сама увидит, что это за очередная чертовщина.

– Да будет ли в моей жизни покой? – буркнула демоница, открывая канал на улицу Тюльпанов. – Просто чтобы я как-нибудь спокойно погуляла, помылась, попила чай, занялась любимым делом… Без страха, что прямо сейчас придется куда-то переться, что-то решать и вытирать кому-то сопли… ой, Лурия, у тебя под носиком…

Она утерла дочери нос. Лурия и сама от души поела снега, вернувшись с холода в теплое помещение. А она довольно хилая и болезненная для полудемоненка. Легко простужается.

– Да, японское мороженое тебе лучше не есть, – вздохнула Лахджа, вспомнив какигори, новый десерт, который завела у себя Сидзука. – Ложись в постель, Ихалайнен накормит тебя супом. Мама скоро вернется.

Лурия улыбнулась и послушно побежала наверх. Конечно, по возвращении Лахджа найдет разрезанные шторы или измазанные красками стены, но к этому она уже привыкла. Лурия – творческая натура и любит вызывающие инсталляции.

А прямо сейчас ее внимания требует другая дочь.

– … Что тут у вас случилось? – спросила Лахджа, без стука входя в аудиторию.

Там сидели четверо. Вероника, зеркаливший учитель, пьющее какао странное существо и какая-то девушка. Они с Вероникой чертили на полу усыпанные сложными символами круги и о чем-то горячо спорили.

– Мэтресс Дегатти? – спросил учитель. – Рад, что вы смогли прийти.

– Мир всем, – улыбнулась Лахджа, радуясь, что все живы и никаких разрушений нет… хотя вон та парта плохо выглядит, но она могла и раньше такой быть. – Да, я мама Вероники, а вы?..

– А я ее учитель математики, мэтр Эйхгорн, – сказал классный наставник. – Это мэтресс…

– Смотри, мам, это я из будущего! – перебила его Вероника. – Я вернулась, чтобы помочь нам!

– Что?.. – моргнула Лахджа.

– Я Ликарика Эссе, классная наставница вашей дочери, – поднялась на ноги девушка. – Преподаю кромкохождение.

Вероника надулась. Она очень старалась придумать веселый розыгрыш, а мэтресс Ликарика сразу же все испортила.

– А, вот как, – с иронией глянула на Веронику мама. – Очень приятно познакомиться. Как она справляется с учебой?

– Все хорошо.

– Вероника, я не тебя спрашивала.

– Ну ма-а-а-ам…

– У нее действительно все неплохо, если делать скидку на возраст, – сказал Эйхгорн. – До сегодняшнего дня у меня не было замечаний. Но сегодня она, простите за грубое выражение, словно с цепи сорвалась.

– Вот как?..

– Да. Объясните, пожалуйста, своей дочери, что на уроках нельзя одушевлять канцелярские принадлежности, призывать из иных континуумов трансцендентные сущности и оживлять куриц-вампиров.

– Она не была вампиром! – запротестовала Вероника.

– Оживлять куриц-зомби тоже нельзя, – сказал Эйхгорн.

– Она и не зомби тоже! Она объекталь!

– Видите? Чистосердечное признание.

– Вероника, зачем? – спросила Лахджа. – Зачем ты врешь? Ты же прекрасно знаешь, что объекталь – это одухотворенный предмет. Если ты оживила курицу, то это некромантия, так что она зомби.

– А это все, что вас интересует? – уточнил Эйхгорн.

– Терминология важна, – серьезно ответила Вероника. – А мама ничего в этом не понимает.

– Я – и не понимаю?..

– Мама, это не зомби. Зомби – это типа… ну там остатки духа… в общем, это объекталь. Просто… из трупика… жареного…

– Какая разница? Труп начинает бегать – это зомби.

– Мама, разница в том, что я права, а ты нет.

– Вероника, здесь скорее права твоя мама, – вмешалась мэтресс Эссе. – К традиционной некромантии принято относить все оживленные трупы, в том числе прошедшие термическую обработку. К объекталям относят оживленные предметы, что прежде не были живыми существами. Или же были, но прошли через какую-то сильную обработку. Например, костяная трость была частью живого существа, но после того, как ее превратили в конкретный предмет, выполняющий конкретные задачи, после оживления она будет объекталем.

– А если оживить куриную котлету? – не сдавалась Вероника. – Это объекталь. Блюдо. Как и жареная курица.

– Куриная котлета прошла через более сложную обработку и смешение с другими ингредиентами. Она утратила всякое сходство с существом, которым была прежде. А жареная курица – это по-прежнему куриный труп. По структуре это все еще большая часть тела курицы. Если ты оживишь кого-то сгоревшего на костре, он же не станет объекталем. Это будет обугленный зомби.

– А если мы из него сделаем котлету?

– Перкеле, Вероника!.. – вспылила Лахджа. – Котлета – это не аргумент!

– Вы из Финляндии, что ли? – неожиданно спросил Эйхгорн.

– Да, – на автомате ответила Лахджа.

– Да, явно европейские имена ваших дочерей меня озадачивали, – задумался Эйхгорн. – Но я думал, что это случайное звуковое сходство. Такая случайность была исчезающе мала в случае сразу двух детей в одной семье, но меня смущало, что их имена из разных культур. К тому же ваш муж коренной мистериец, а вы – демон, так что земное происхождение не прослеживалось. Я никак не ожидал, что вы и в самом деле… с Земли.

– Я мигрант, – отмахнулась Лахджа. – Дважды. Сначала Паргорон, потом… неважно. Долгая история.

– П-паргорон, – снял и стал протирать очки Эйхгорн. – П-понятно.

– Но это неважно, это все неважно. Вероника, изгони нуль… кстати, мир вам.

– Да вы болтайте, болтайте, я никуда не тороплюсь, – понуро ответило странное существо, сидя на парте с ногами. – Кто я такой, в самом деле? Ничего существенного. Можно сказать… пустое место.

– Нет-нет, ну что ты, что ты!.. – хором загомонили все, потому что вид у ноля стал очень уж жалкий.

– Ты полон математического смысла и философской глубины, – сказала Лахджа. – Практически так же, как бесконечность. Гораздо больше, чем какая-нибудь там тройка или восьмерка.

– Восьмерка – его мама, – сказал учитель.

– Да я вам говорю, вы меня с кем-то путаете! – почему-то вспылил нуль. – Нет у меня никакой мамы! Мы символики!

– Чрезвычайно интересное измерение – этот ваш Тсгечет, – произнес учитель, почему-то поднеся к губам кулак. – Мир, полный персонификаций отвлеченных понятий. Цифр, букв… заметьте, что мы видим его именно так, как в наших культурах принято изображать ноль – кружком, хотя это безусловно не его истинный облик. Это чрезвычайно интересный объект для изучения.

– Да уж, – согласилась Лахджа.

– Пожалуйста, не надо ставить на мне опыты, – поежился нуль. – Просто дайте мне уйти, я не хочу прибегать к… крайним мерам.

В его руке на секунду появился предмет, похожий на крестик. Он тут же исчез, но при виде него всем стало не по себе.

– Это оружие только в моих руках, – тихо произнес нуль. – Но оно летальное. Советую вернуть меня домой. Без глупостей.

– Мы вот-вот уже все исправим, – заверила его Ликарика Эссе. – Никто вам не навредит. Вероника, вспомни как следует все обстоятельства призыва.

– Может, обратиться к декану или ректору? – предложил Эйхгорн. – Или вызвать отца девочки?

– Можно и так… но мы сейчас и сами справимся. Вероника, давай. Просто изгони его.

– Это не так просто! – рассердилась Вероника. – У меня не получается!

– Почему? Он и сам хочет уйти. И разрешает тебе. А призыв осуществляла именно ты, так что тебе это легче, чем кому бы то ни было. Тебе достаточно сказать: ты свободен, возвращайся.

– Ты свободен, возвращайся, – послушно повторила Вероника.

Ничего не произошло.

– Ну вот видите, – понурилась Вероника.

– Слушай, нуль, прекрати эту херню, – уперла руки в бока Лахджа. – Тебя отпустили – уходи. Не надо выставлять себя жертвой.

– Да вы… да вы… да я!.. – задрожал символик так, что стал почти невидимым. – Жертвой?! Да, я жертва!..

Больше он сказать ничего не успел, потому что дверь распахнулась, и в аудиторию ворвался звонкий голос:

– Ежевичина, мне сказали, тя после урока задержали!.. о, привет, мам. А я ни в чем не виновата.

– Знаю, – кивнула Лахджа. – Повезло тебе сегодня. С учителями-то поздоровайся.

– Мир вам, мир вам и вам тоже мир, – почтительно произнесла Астрид, делая книксены.

Она была ужасно довольна, что голову моют Веронике, а не ей. К ней ни у кого нет претензий, потому что она не виновата вообще ни в чем.

Очень приятное чувство.

– Ля-ля-ля-ля-ля… – даже чуть слышно пропела Астрид, плюхаясь за ближайшую парту. – А мы тут по какому поводу собрались, коллеги? Ежевичина опять кого-то призвала? Изложите мне все по порядку.

– Девочка, если у тебя есть какое-то дело, подожди на скамейке в коридоре, – велел Эйхгорн.

– Ладно, – кивнула Астрид, не трогаясь с места. – Давай, ежевичина, признавайся во всех своих грехах.

– Я нуль призвала, – похвасталась Вероника. – Только он уходить не хочет.

– Кстати, об этом, – подошла к нулю поближе Лахджа. – Почему ты не хочешь уходить? Тебя изгнали. Ты должен покинуть наше измерение.

– Я не могу… я… я не покидаю!.. я тут!..

– И это плохо. Подумай, что тебе мешает. Загляни внутрь себя. Возможно, ты боишься это сделать, думая, что там только пустота. Подсознательно ты считаешь себя никем. Ничтожеством. Дыркой от бублика.

– Мам, а ты же это ему говоришь? – с опаской спросила Вероника.

– Неважно. Кто-то из вас определенно так считает. И мы должны разобраться, кто. И помочь ему.

Нуль издал свистящий звук. Пространство вокруг него заколебалось, пошло ходуном. Мэтресс Ликарика сделала стойку, стабилизируя реальность.

– Послушайте, вы не понимаете, кто я, – тихо сказал нуль. – Я и в самом деле воплощение отсутствия. Умозрительного понятия. Но это не имеет совершенно никакого отношения к тому, что я не могу вернуться. Там, откуда я родом, нулей много, и мы не комплексуем по этому поводу… ну, почти. Не все. Я точно нет.

– Ты уверен? – прищурилась Лахджа.

– А… эм… нет, но… проблема не в этом! Просто верните меня!

– Он не уверен, – подытожила Лахджа. – Вероника, а ты уверена?

– В чем? – отозвалась девочка.

Она ни в чем не была уверена. Особенно в том, нужно ли было приглашать сюда маму. Но это не ее вина. Она отговаривала мэтра Эйхгорна.

– В себе, – вытянула руку мама. – Ты умеешь призывать и изгонять – в чем проблема?

– Да у меня не всегда получается! – повысила голос Вероника.

– С каких пор?

– С тех пор, как все стали твердить мне, что это неправильно! Я теперь ни в чем не уверена!

– Ну и делай неправильно.

– Да как я могу делать неправильно, если я знаю, что это неправильно?!

– Неправильно – это понятие относительное, – неожиданно заметил Эйхгорн. – Когда-то я тоже считал, что точно знаю, что правильно, а что неправильно. Мое мнение с тех пор скорректировалось. Если говорить о присутствующих, то в детстве нас учат, что на ноль нельзя делить – и лишь потом мы узнаем, что вообще-то можно.

– Можно?.. – удивилась Лахджа.

– Не советую, – подал голос нуль. – И… можно не обсуждать это? Мне неловко… это как-то неприлично…

Символик прикрылся руками так, словно испугался, что на него сейчас правда начнут делить. Кажется, в его мире эта тема табуирована.

– Я просто привел пример, – сказал Эйхгорн. – Я сам магией не владею, но с тех пор, как начал здесь преподавать, изучил теорию процессов. Считается, что главный рубеж, который переходят обучающиеся, состоит в том, чтобы сломать внутренний барьер. Первое – поверить в то, что волшебство вообще возможно. Второе – избавиться от подсознательного неверия в возможность колдовать лично тебе. Этому посвящен весь первый курс программы КА, поскольку в данном возрасте для успешного преодоления этого барьера как раз и требуется около года интенсивного обучения.

– М-да, вот так учишься-учишься, а в результате оказывается, что вся эта учеба тебе не на пользу, а во вред, – умудренно сказала Астрид. – На примере моей сестры мы видим всю ущербность общепринятой системы образования, господамы. Она вполне годится для обычной серой массы, но бесполезна и даже губительна для выдающихся талантов. Ц-ц-ц. Когда я вырасту и приду к власти, то проведу реформы, потому что это никуда не годится.

Вероника восхищенно внимала Астрид. Какая у нее все-таки умная сестра!

– Вряд ли тут вообще дело в образовании, – предположила мэтресс Ликарика. – Скорее это просто возрастное. Девочка становится старше, набирается знаний и ей становится все сложнее колдовать без вспомогательных средств. Собственно, это общая проблема, она в той или иной степени касается почти всех магов… просто среди них редко встречаются те, в ком дар просыпается настолько рано.

– Вот я и пыталась что-нибудь с этим сделать, – вздохнула Вероника.

– Странно как-то пыталась, – укоризненно сказала мама. – Вероника, зачем тебе вообще понадобилось призывать нуль?

– Это был вызов обществу, – пробормотала Вероника. – Я выразила свой протест серой рутине. Да. Вот. Вы просто ничего не понимаете в искусстве.

Все вперились в нее взглядами. Вероника заерзала на стуле.

– Ну… я… я… я хотела шалостей! – не выдержала она. – Быть… ярче!.. чтобы раздвинуть границы… нет… извините… я все исправлю. Когда пойму как.

– Ох, ежевичина, какая ты непутевая, – закинула ногу на ногу Астрид.

– А почему ты хулиганишь и тебе все время все спускают?! – возмутилась Вероника.

– Потому что это я, – с удовольствием ответила Астрид.

– И ей ничего не спускают, – добавила мама. – Вероника, почему ты именно сейчас решила хулиганить?

– Мне кот посоветовал, – смущенно призналась девочка.

– Совнар, – вздохнула Лахджа. – Ну я ему все выскажу.

– Это не…

– Давайте заканчивать этот балаган, – решительно сказала Лахджа. – Если у Вероники не получается, я просто отведу нашего гостя домой.

– Вы что, все это время могли отвести меня домой?! – возмутился нуль.

– Ну я лучше мужа попрошу, – подумав, сказала Лахджа. – А то я никогда не бывала в Тще… Тсче… тля… это где вообще?

– Не знаю, я никогда не бывал где-то еще, – буркнул нуль. – До сегодняшнего дня.

– Ты держишься очень спокойно для того, кто никогда не покидал свой мир, – заметила мэтресс Эссе. – Когда я в первый раз покинула Парифат, мне все было чудно и дивно, я всему удивлялась и пугалась. И это при том, что я покинула его по своей воле и своими силами.

– А чего мне бояться? – спросил нуль. – У меня с собой умножитель… кстати, его надо скорее вернуть, а то за мной придут.

– Из бесконечности? – спросил Эйхгорн.

– Да… а вы откуда знаете?

– Догадался.

Над крышами Клеверного Ансамбля дважды пропел соловей. Второй закатный час, все занятия закончились, детям пора ужинать. Астрид хотелось унестись в столовую, но она пришла выручать сестру из неизвестной (теперь известной) беды и не собиралась ее бросать.

Тут, к счастью, на помощь подоспел папа. Он немного припоздал, потому что сидел на педсовете и не мог примчаться сразу же, но едва тот закончился – явился во всем блеске. В официальном облачении великого чародея, в своей новой шляпе (Астрид ревниво заметила, что в маминой, а не в их с ежевичиной), с завитой бородой и роскошными закрученными усами. На плече сидел Матти, а в ногах мешался Снежок, оба тоже важные и самодовольные. Зачарованный плащ клубился многоцветной тучей, на поясе висел артефактный меч, и пахло от мэтра Дегатти парфюмом, табаком и старым пергаментом.

– Ваша мудрость, – сделала реверанс Ликарика Эссе.

Какой-то слишком долгий реверанс. Лахджа бросила на девушку быстрый взгляд. Почему в Клеверном Ансамбле столько молодых красивых учительниц?.. Это просто возмутительно.

Майно одарил ее понимающей улыбкой и потер руки, тут же начиная разбираться. Большую часть ему уже передала жена по ментальной связи, так что он только переговорил с мэтром Эйхгорном, спросил профессионального мнения мэтресс Эссе (Лахджа пристально на них смотрела), расспросил обо всем нуля и заявил, что ему все понятно.

– Я никогда не бывал в Тсгечете, но мы поищем по аурическим привязкам, – пообещал он, распахивая окно. Там уже гарцевал Сервелат, стоя прямо на воздухе – кабинет исчисления был на одиннадцатом этаже.

– Я с вами, если не возражаете, – вдруг сказал Эйхгорн. – Не прощу себе, если не увижу это измерение.

– А… ну хорошо, садитесь и вы, – чуть замешкался Майно.

– Я своим ходом. Просто позвольте сесть вам на хвост.

– Вы разве волшебник, мэтр? У меня сказано, что вы приглашенный специалист.

– У меня есть вимана, – пожал плечами Эйхгорн. – Она не может свободно проникать сквозь миры, но прекрасно ходит через червоточины… которую сейчас создадите вы.

– А-а-а… – как-то странно посмотрел на него Майно. – Так вы тот самый… а, неважно.

И он пробурчал что-то невежливое о всяких там корчмарях.

– Я тоже с вами! – заявила Астрид.

– Нет, – отказал папа. – Потом, когда вырастешь.

– Ладно, – проявила неожиданную покладистость девочка. – Потом. Ежевичина, запиши там у себя: когда мы вырастем… думаю, года через полтора… мы отправимся в Тсгечет и будем там изучать исчисление на практике.

– Нет, – снова возразил папа.

– Поздно, дорогой отец, слово дано и обратно не взять, – покачала головой Астрид. – Я уже все решила. Мы с ежевичиной станем великими путешественниками. Как Ахим Горнолли и Индиана Джонс. Мы будем искать редкости и тайности для Тезароквадики. Мы посетим миллион миров и у нас будет миллион приключений. Все будет кудесно.

– Но не через полтора года, – повторил папа.

– Па, да ты не расстраивайся, – сжалилась Астрид. – Может, мы и тебя возьмем. Волшебники в любой экспедиции нужны.

– Спасибо, – невольно улыбнулся папа. – Но сегодня все-таки побудь дома, а мы уж как-нибудь постараемся сами справиться.

– Надеюсь, это безопасно, – проронила Лахджа. – Надеюсь, за порогом не поджидают всякие там…

Она проверила, на месте ли зашитый в воротник мужа оберег против Сорокопута. Немного задержала руку, поправила шляпу, стряхнула с рукава крохотную соринку…

– Измерение Тсгечет безопасно для человека? – спросил у нуля Эйхгорн. – Потребуются ли средства защиты? Каковы физические характеристики вашей планеты, аркала или иного аналогичного образования?

Нуль отвечал, что для человека безопасно, средства защиты не нужны, а физические характеристики он знать не знает.

– Ты в этом всем… ноль, – аж засияла от удачной шутки Астрид. – А?.. а?..

Вероника немного подумала и рассмеялась, но немного фальшиво, потому что естественно не получилось.

– Больше искренности, ежевичина! – возмутилась Астрид.

– Остальные вообще не засмеялись, – заметила сестра. – Я это сделала только чтобы ты не огорчалась, а то очень обидно, когда ты шутишь, а никто не смеется. Уж я-то знаю…

И она тяжко вздохнула.

– Знаешь, а так еще хуже, – сказала Астрид. – Не нужна мне твоя жалость. В жопу себе ее засунь.

– Астрид! – повысила голос мама.

– А знаете, что такое жопа? Это очко. Ноль.

– Астрид! – разозлилась мама. – Прекрати меня позорить! Я тебя из школы заберу и в детский сад отдам! К собратьям по разуму!

Это было совершенно не из-за Астрид, но папа и мэтр Эйхгорн очень быстро засобирались и отбыли вместе с нулем. Мэтресс Ликарика Эссе сказала, чтобы Вероника сходила в деканат, где ей будут мылить шею, а после ужина пришла к ней на дополнительное занятие, потому что с этим психологическим барьером нужно что-то делать. Астрид тоже пошла ужинать. А Лахджа решила прогуляться по вечерней Валестре, раз уж выпал такой случай.

Она неспешно шла по Липовому бульвару, любовалась видами, раскланивалась с поздними прохожими. В небе сияла луна, падал мягкий снежок и цвели зимние мистерийские вишни, которые вывел какой-то волшебник-ботаник. В следующую луну и ягоды пойдут – это удивительное растение цветет и плодоносит при минусовых температурах.

Лахджа свернула на набережную. Море было спокойным, у пирсов стояли корабли, два голема таскали огромные тюки. Из распахнутых дверей пекарни доносился аромат горячей выпечки.

Демоница задумалась. Ей вдруг нестерпимо захотелось украсть сладкий рулет. Метнуться в пекарню, утащить его, а потом убегать по набережной, уминая на бегу свежеиспеченную, свежеукраденную сдобу. Как Аладдин.

До чего же странная и нелепая мысль…

– … Да, понятно, почему у меня такие дочери, – сказала она, жуя булку.

Рулетов в пекарне не было.

Доев булку, Лахджа испытала угрызения совести. Пекарь не заметил кражу, Лахджа могла обнести всю его лавку. Просто слизнуть все с полок. Но она стащила одну булку ценой в восемь лемасов.

Пекарь должен быть благодарен, что так легко отделался. Страшная паргоронская нечисть могла лишить его всего, включая жизнь и детей. Но она этого не сделала, она взяла одну-единственную жалкую булочку!

Никто даже не заметит!

– … Вот, – сказала Лахджа, кладя на стойку медный лем. – Я забыла заплатить. Сдачи не надо.

– Со всяким случается, – добродушно сказал пекарь. – Приятного вечера, госпожа.

Лахджа вздохнула. Гребаная совесть. Вот зачем ей этот рудимент смертного существования? Он разросся почти до изначальных размеров. Даже булку не украсть без моральных терзаний.

Она, в общем-то, именно ради этого ее и стащила. Посмотрела на Веронику и ее жалкие попытки быть плохой, и ей захотелось проверить, способна ли она сама хотя бы булочку спереть. Совершенно ничтожный проступок, который не то что демоны – многие смертные-то проступком бы не посчитали.

– Я совсем раскисла, – произнесла демоница. – Это никуда не годится… а это что?..

Ее обогнал очень торопящийся волшебник. Он преобразовал ноги в четыре колючие хитиновые лапы и мчался быстрее лошади, да вдобавок на бегу еще и приложился к бутылке. Явно эликсир скорости – очертания мага размылись, и он унесся вдаль.

И он тут такой не один был. По воздуху пролетели еще двое. Возник в синей вспышке четвертый. Все мчались в одном направлении, и Лахдже стало любопытно. Она взметнулась в небо, распахнула крылья и спикировала туда, где уже толпился народ.

То оказалась мясная лавка. В основном битая птица – на вывеске отплясывали взявшиеся за крылья петух, гусь и брабулякр. И картинку, кажется, кто-то проклял, потому что из дверей выбегали, выпрыгивали тушки… делая именно то, что было нарисовано. Танцевали, отплясывали и задорно трясли гузками.

Как-то даже фривольно.

– Тьфу, какой ужас, – сказала одна пожилая мэтресс. – Проклятый Бельзедор! По всему району уже пляшут, курицу негде купить!