Семья волшебников. Том 4

Глава 6

Остальные в группе сначала не поняли, что на них обрушилось. Они же не знали, кто такой дедушка Инкадатти. Они видели просто старого волшебника в покрытой рунами мантии и огромной шляпе… тоже исписанной рунами. Только Бургужу по реакции Вероники заподозрил неладное и с тревогой спросил:

– А это что, плохо? Это плохо?

– Нет, – ответила Вероника.

Потому что это не было плохо.

Это было ужасно.

Ей теперь захотелось домой с новой силой. Потому что если дедушка Инкадатти здесь – дома его нет.

Вероника, конечно, не враждовала с ним, как Астрид. Он ее даже кое-чему научил, и Вероника его ни капельки не боялась. Но мысль о том, что он будет ее классруком, немного выбила ее из колеи. Потому что это дома он просто соседский дедушка, который любит собирать грибы, а здесь-то он классный наставник.

Но поначалу все шло нормально. Дедушка Инкадатти провел классный час… очень короткий, он даже в кабинет заходить не стал… и проводил всех в общежитие. Там он рассказал правила проживания и распорядок дня, сказал, что духа-служителя зовут Градзата, и велел через час идти в столовую, а пока что выбирать себе спальни… и старосту тоже выбрать.

Мальчишки ломанулись в левое крыло, и третью спальню сразу заняли два тролля и два гоблина, а вторую – два орка и два человека. В группе Вероники почему-то оказалось очень много народа хосог… странно, у Астрид их гораздо меньше. Может, хосог любят призывать? Или просто так совпало?

Бедному эльфу, который оказался единственным эльфом-мальчиком в группе, осталась только первая спальня… и вперед него туда вошел Бургужу. В дверях он еще остановился и сказал:

– О, мы соседи по комнате.

И широко улыбнулся.

А эльф окаменел лицом. По его щеке скатилась одинокая слеза.

Веронике было интересно на это смотреть, но пока она смотрела, остальные девочки разбежались по спальням. К счастью, свободных мест осталось аж три, потому что девочек-то четырнадцать, а спален-то четыре. Так что Вероника могла выбирать любую, кроме четвертой, где загадочным образом собрались только девочки из старых мистерийских семей.

Вероника огорчилась, потому что она тоже из старой семьи, да еще и дочь ректора… но вот так вышло. И те девочки тоже огорчились, но уйти никто не захотел.

– Придется дружить через стену, – сказала одна с сожалением.

– Да, нас тут пятеро, а мест в спальне четыре, – добавила вторая.

Действительно, остальные девочки оказались не из Мистерии. Более того, среди них и людей-то было только две. Вероника с минуту выбирала между пятой, шестой и седьмой спальнями… и выбрала пятую. Потому что через стену – четвертая, так что можно перестукиваться или провертеть дырочку.

Хотя… а зачем? Она их даже не знает. Только потому, что они тоже из Мистерии? Ну это не значит ничего. Может, ее новые соседки окажутся даже лучше.

С этими мыслями Вероника и переступила порог, волоча тяжелые чемоданы. До площади их нес папа, а в общежитие перенесли немтыри, но последние несколько шагов пришлось справляться самой.

В спальне оказалось красиво. Почти как у Астрид, только в других тонах. Четыре кровати с балдахинами, четыре стола, четыре тумбочки, четыре чулана. На стенах картины, за окном дремучий лес, которого в Клеверном Ансамбле нет, так что это волшебное окно.

У окна разбирала вещи девочка из ямстоков. С эбеновой кожей и заплетенными в косы лентами. Но она только махнула Веронике рукой, роясь в плетеной корзине.

Зато новой соседке обрадовалась другая девочка. Она сразу вскочила с кровати, и Вероника вздрогнула, потому что это оказалась огриха. На голову выше папы, шире дяди Жробиса, она нависла над Вероникой и пробасила:

– Приятного аппетита!

Вероника ничего не ела, но ей все равно стало приятно. И девочка-огр была симпатичной, хотя и большой. Светлокожей, широконосой, с тугим пучком волос и сильно накрашенной… нет, даже раскрашенной. Вокруг глаз было столько теней, что девочка казалась пандой.

– Приятного аппетита! – повторила она. – Я Бумбида!

– А я…

– На огрском это значит «Лепесток акации на ветру»! – не дала вставить слово Бумбида.

– Красиво…

– Тебе нравится? Мне тоже нравится! Я сама это придумала! Я не знаю огрского, он такой древний, что его никто не знает, даже прадедушка, а ему пятьсот лет! Но я тоже думаю, что это красиво!

Вероника попыталась ответить, но Бумбиде не требовался ответ. Она молола языком, как помелом, и всего за пару минут рассказала, что если тебе говорят «приятного аппетита», то надо ответить «приятного переваривания», потому что это угодно Люгербецу, а еще она обычно не так сильно красится, но сегодня особый день, и мама хотела, чтобы она была самой красивой на линейке, а чем больше косметики – тем красивее, это все знают, и раз все остальные вообще не накрашены, а Бумбида – вот настолько сильно, то она и правда самая красивая, и ей это мама сказала перед уходом, а мама была накрашена еще сильнее, потому что огры вообще очень любят косметику.

– Очень-очень! – подчеркнула Бумбида.

Вероника почувствовала себя уставшей. Она узнала слишком много нового за слишком короткий срок. К тому же Бумбида слишком уж нависала и подавляла.

– Дай ей хотя бы вещи разложить, – раздался скрипучий голос. – Иди сюда. Ты Вероника, да?

Вероника повернулась к четвертой соседке, которую до этого не замечала. Неожиданно ей пришлось опустить взгляд – четвертая девочка оказалась даже ниже ее… и намного. Она была ниже даже коробки, в которой привезла свои вещи… о Кто-То-Там, какая огромная коробка и какая маленькая у нее девочка.

Гномка. Вероника очень обрадовалась такой соседке, особенно после громадной Бумбиды.

– Привет, – сказала она. – А тебя как зовут?

– Свертхи, – коротко ответила гномка.

– А что это значит?

– Ничего не значит, это просто имя. Твое имя что значит?

– Не знаю, но точно что-то кудесное, – предположила Вероника.

Гномка была в синеньком платьице, красном колпачке и огромных черных ботиночках. А лицом – не как девочка, а скорее уж как тетенька. Как будто ей на самом деле лет двадцать пять, но она усохла до размеров ребенка… очень-очень маленького ребенка. Чуть побольше Лурии.

И у нее не было бороды. Вероника раньше думала, что гномы прямо рождаются с бородами – и мальчики, и девочки. Когда она писала вступительные экзамены, то сидела рядом с гноменком – и у него борода была, хотя и коротенькая.

– Я думала, у девочек-гномов тоже бороды, – простодушно сказала Вероника.

– Это ты с цвергами путаешь, – ответила Свертхи. – Не надо путать нас с цвергами. Почему все путают?

Вероника смутилась, растерялась и попыталась объяснить, что просто гномы и цверги низенькие и стремные, так что многие путают. Но, кажется, таким объяснением сделала только хуже, потому что Свертхи кинула в нее тапком.

– Глупый маленький ребенок, – подала голос девочка-ямсток. – Это же так просто запомнить. Цверги – низенькие, в доспехах и с бородищами. В одной руке у цверга топор, а в другой кружка пива. А гномы – крохотные и в колпачках. В одной руке у гнома кошель с золотом, а в другой волшебный гриб, от которого его колдобит.

Свертхи медленно стянула свой колпачок, и по плечам рассыпались золотые волосы. Она подумала-подумала – и кинула в ямсточку второй тапок.

– Да ладно, не сердись, – сказала та. – Вероника просто радуется, что попала в приличную компанию. И что она в ней не самая мелкая. И все – благодаря тебе. Только благодаря тебе.

– На твоем месте я бы теперь спокойно не спала, – расплылась в улыбке Бумбида.

Свертхи сердито отвернулась. А ямсточка сказала, что ее зовут Даниша Со, и помогла Веронике донести до чулана чемоданы. Та аккуратно разложила по полочкам одежду и прочий скарб, а рядом с подушкой посадила фиолетового кота. Пусть сидит здесь и охраняет.

Веронике нравился этот кот. Она ужасно обрадовалась, когда Астрид его подарила, и иногда подумывала превратить в объекталя. Но не превращала, потому что с объекталями не всегда угадаешь. От них проблемы иногда бывают разные.

И в новой комнате Веронике понравилось. Тут, конечно, не так знакомо и привычно, как дома, где Вероника прожила всю прежнюю жизнь, но тоже неплохо. И соседки ей попались хорошие. Бумбида очень большая, зато Вероника со Свертхи маленькие (особенно Свертхи), так что ее уравновесят.

Четверть этой большой спальни теперь принадлежит Веронике. Она владеет вот этой кроватью, столом и тумбочкой. Еще есть подушка, одеяло и простыня, полотенце, ежедневник и охранный амулет. Это подарок от Апеллиума, он защищает от сглаза, мелкой нечисти и негативных энергий.

Вероника сразу же его надела.

Когда все разобрали вещи и перезнакомились, то спустились в гостиную, ждать дедушку… мэтра Инкадатти. Надо привыкать называть его мэтром, потому что Так Правильно. Вероника задумалась на секунду, заносить ли это в книжечку правил, но потом вспомнила, что там уже есть правило № 60 – «Называть волшебников мэтрами, а волшебниц мэтрессами». Вероника об этом правиле часто забывала и волшебники на нее совсем не сердились, но все равно надо стараться помнить.

Интересно, а папу тоже надо звать мэтром? Это будет очень странно звучать: мэтр папа. И ведь и Астрид теперь формально тоже волшебница, так что же – и ее звать мэтресс Астрид? Это совсем уж никуда не годится.

Вероника решила потом добавить к правилу № 60 несколько комментариев и уточнений.

В гостиной была уже вся группа. Одиннадцать людей (пять мальчиков и шесть девочек), три орка (два мальчика и девочка), три гоблина (два мальчика и девочка), два эльфа (мальчик и девочка), два тролля (оба мальчики), а еще гномка, огриха, кобринка, фелинка и Вероника.

Мальчик-эльф, который оказался не просто эльфом, а сидом, высшим эльфом, как подруга Астрид Арисса, сидел отдельно и был очень бледен. Его как будто слегка мутило, хотя вентиляционная гексаграмма работала хорошо. Рядом стояла девочка-эльф из шестой спальни и немного ему сочувствовала, но не очень сильно, потому что у эльфов не принято слишком выражать сочувствие, это унижает жертву сочувствия.

– Тебе плохо? – забеспокоилась Вероника, потому что больше как будто никто не беспокоился.

– Запах, – нехотя ответил эльф… сид. – К нему тяжело привыкнуть. Я первый день живу вместе с… тир-ин.

– А где они? – заозиралась Вероника.

Она не знала, кто такие тир-ин, но если они такие вонючки, то их стоит остерегаться.

– Тир-ин – это все, кто не тир, – объяснила девочка-эльф. – Все здесь, кроме нас с ним. Живи долго, дархели Дегатти. Я Дайяна.

– Не знаю, чей запах хуже, – сдавленно говорил мальчик-сид, опустив голову к самым коленям. – Немытые хосог, огриха или… без обид… скверна. Я не думаю, что смогу привыкнуть.

Вероника не поняла, откуда пахнет скверной. А Дайяна укоризненно сказала:

– Как ты собираешься призывать демонов? В маске?

– Я не собираюсь призывать… демонов, – буркнул сид. – Есть множество других существ, Апеллиум – это не только демоны.

– Да-да, – хмыкнула Дайяна. – Ты из Тирнаглиаля?

– Из Сидерии.

– Тогда понятно. Я из Мистерии, – сказала она уже Веронике. – Мои предки перебрались сюда давным-давно.

– Далекие предки? – наморщила лоб Вероника.

– А?.. Не, мои родители. Они полторы тысячи лет назад сюда переехали, сразу после свадьбы.

Вероника обомлела от такого огромного срока. Наверное, у Дайяны целая армия братьев и сестер.

Но потом оказалось, что она первая и единственная дочка, потому что ее родители не хотели торопиться с детьми. Они довольно прогрессивные. Не то что все эти старой закалки, которые рожают каждые сто лет, словно хотят заполонить весь мир эльфами.

– Не, это было нормально после падения Парифатской империи, – задумчиво говорила Дайяна. – Тогда эльфы почти вымерли, и оставшимся надо было рожать как можно больше, чтобы восстановить популяцию. Но теперь-то это ни к чему.

– Говорите за себя, – сказал мальчик-сид. – У меня три брата и две сестры. Я самый младший, поэтому меня послали сюда.

– А как тебя зовут? – спросила Вероника, а то он до сих пор не представился.

– Отвали…

– Ладно, извини… – сжалась в комочек Вероника.

– Отвалиорд Видт, сын маркиза Эльбрехема Видта, – с трудом закончил сид, которого все еще мутило.

– Какое красивое имя! – восхитилась Вероника.

Остальные тоже знакомились, рассказывали что-то о себе, расспрашивали друг друга. Все оказались из разных стран, из разных мест.

Отвалиорд и Дайяна – оба эльфы, но с противоположных концов планеты. Грыбтуз и Нахим были совсем не похожи, поскольку они равнинный и горный орки, а это разница посильнее, чем между чином и ямстоком. А из трех гоблинят один был альбиносом, а потом оказалось, что и не альбиносом вовсе, а просто это такая редкая раса, белый гоблин.

Он был умным. Жутко умным. Он сдал вступительные экзамены аж на восемьсот восемьдесят четыре балла, и все страшно этому удивились, потому что у гоблинов редко бывает так много.

Особенно удивился другой гоблиненок – обычный, зеленый. Он-то получил всего восемьсот один и на стипендию прошел по краешку. Но все равно этому радовался – прямо как Зубрила в свое время. Хотя Зубрилу он ничем не напоминал – носил рваную кепчонку, шмыгал огромным носом и сплевывал на пол через дырку в передних зубах. Белый гоблин на него за это смотрел с неодобрением.

Хотя они все равно сразу подружились. Они же оба гоблины. Белый первым делом сунул зеленому руку и вежливо сказал:

– Мир тебе, я Сога. А тебя как зовут?

– Я Пыряло, тля, – шмыгнул носом зеленый. – Хотя это было один раз и случайно. А чо у тя имя такое? Чо значит?

– Меня назвали в честь отца, а его – в честь его отца. Я Сога Двадцать Третий.

– Э-э-э… это очень много Сог, – глубокомысленно сказал Пыряло. – Как вы не путаетесь?

– Ну у меня еще кличка, – неохотно сказал Сога.

– Какая?

– Стукач, – еще неохотней признался Сога.

– Да, я бы тоже Согой назывался, – осклабился Пыряло.

На гоблинов с интересом смотрел Бургужу. Хотя он вообще на всех нелюдей таращился, как на зверье в зоопарке. С каждым знакомился, чтобы сразу завести дружбу. Поручкался со всеми, с некоторыми дважды. С девочками опять пытался обниматься, но оказалось, что за пределами Хошимира такое не очень принято.

– Ты чо на нас так пыришься? – спросил Пыряло.

– Да я впервые вижу гоблинов, – признался Бургужу.

– Почему? – удивилась Вероника, да и вообще все.

Гоблинов в мире очень много. Не так, как людей, наверное, но все равно их полным-полно в любом крупном городе и любой богатой стране.

Оказалось, что не в любой. Хошимир очень богатый и торгует со всеми, только проживать там можно не всем.

– У нас гоблинов вообще в города не пускают, – сказал Бургужу. – Они в таборах живут. На окраинах.

– Ух ты, – хмыкнул Сога. – А что они у вас там делают?

– Разбойничают и варят шмаль.

– Как и везде, – добавил кто-то.

Сога хотел было заспорить, но не нашел аргументов. Потому что да, везде. Но все-таки добавил:

– Просто мы молодой биологический вид и не можем вписаться в рынок. Все уже поделено, и нас вынесло на обочину жизни.

Развивать тему дальше никто не захотел. Только одна мистерийская девочка пробормотала, что ожидала от группы стипендиатов… не этого. Все какие-то странные… даже немножко придурки.

А Вероника облегченно подумала, что и слава богам, что все такие странные. Она не очень-то и выделяется.

А Сога чуть уязвленно сказал, что это нормально, потому что именно из таких групп обычно выходят самые сильные волшебники. Мощный волшебный дар – это всегда куча всяких отклонений от нормы.

– О да, великий волшебник Стукач, – фыркнул орчонок Нахим.

– Это не мое имя!

Может, они бы даже подрались, но кто-то очень удачно вспомнил, что они еще старосту не выбрали. И разговор сразу переключился на куда более важное дело, и в старосты сразу вызвались аж пятеро, но из них четверо были орком, гоблином, троллем и Бургужу, так что в голосовании уверенно победила Гердиола Бецалли. За нее проголосовали три мальчика и одиннадцать девочек, в том числе Вероника, потому что Гердиолу зовут, как ее прапрапрабабушку, у нее красивая русая коса, а еще она всегда произносит «й» в конце фраз, так что определенно заслуживает доверия.

А дедушка Инкадатти запаздывал. Все уже проголодались, но классрук все не шел и не шел. А идти в столовую без него перваки не решались, даже урожденные мистерийцы. Все-таки сегодня их первый день в школе, мало ли что.

– Ребзя, давайте лучше на помойку сходим, похаваем, – предложила вдруг Сметана, девочка-гоблинша. – Накир нам столовка?

Все уставились на нее в изумлении, даже Сога и Пыряло. А Отвалиорд скривился и с отвращением пробормотал:

– Гоблины…

– Это видизм, – упрекнула его Сметана. – Я вам добра желаю.

– А чем тебе не нравится столовая? – спросила Латойя, девочка из шестой спальни.

– Унижением.

Тут всем стало интересно. А Сметана, которая тоже была очень умной гоблиншей, хотя и не такой, как Сога, вскочила на кресло с ногами и заявила:

– Понимаете, мы, гоблины, привыкли из объедков и плохих продуктов делать хорошие блюда. От худшего к лучшему. А в школьных столовых берут хорошие продукты и делают плохие блюда. Я гоблинша, я это съем. Я все съем. Но я осознаю, что мне могли дать хорошее, и даже должны были, но нечестно украли.

– В Клеверном Ансамбле вкусно кормят, мне сестра говорила, – тихонько сказала Вероника, но ее никто не услышал.

– Ты гоблинша и жалуешься на воровство? – удивилась Латойя.

– Можно украсть честно, а можно украсть нечестно! Как крыса! Когда гоблин пыряет богатого чимча в переулке и берет кошелек – это честно украл! Когда богатый чимча говорит: разведите этот суп водой, пусть дети чимча и гоблинов жрут дерьмо, а я куплю себе на сэкономленное вот эту кирню – это нечестно украл, да еще и у детей!

– Гоблинская мораль, – снова поморщился Отвалиорд.

– Для богатых чимча у гоблинов действует презумпция виновности, – заявила Сметана. – Если чимча очень жирный, увешанный золотом и со свинячьими глазами – он точно в чем-то виноват. Возможно, он все время крал в столовках у детей? Почему нет? Мы не знаем точно! Он может быть виноват в чем угодно – а значит, его можно запырять.

– А кто это сказал? – спросила Латойя.

– Папа.

– А кто твой папа?

– Да так, никто, – отвела взгляд Сметана.

– Пня-я-ятно… – протянул Пыряло, понимающе глядя на Сметану.

– В мистерийских столовых волшебная еда, – раздался сварливый голос. – Там нет продуктов, которые можно украсть и испортить. Становимся в линию, я буду стрелять в гоблинов.

Все невольно вздрогнули, даже негоблины, а гоблины особенно. Пыряло дернулся спрятаться за кресло.

– Шутка, – добавил профессор Инкадатти, давно уже стоявший у двери и слушавший. – Мне нельзя так делать.

Столовая всех поразила. Большой просторный зал, куча столов, горы еды и целая толпа народу. Группа 2−1–4 немножко задержалась, припозднилась, так что зашли они, когда все уже сидели за столами, а кто-то уже и на выход собрался. Дедушка Инкадатти уселся во главе стола и принялся уплетать обычную кашу, зыркая на учеников, перед которыми появились рекомендованные им блюда.

Вероника таращилась на него во все глаза. В школе сосед по поместью вел себя не так, как дома. Он и выглядел-то иначе – с расчесанной бородой, в расшитой золотом мантии, весь из себя строгий и важный, но при этом опрятный и почтенный.

Она не замечала, что пока таращится на дедушку Инкадатти, остальные таращатся на нее. Нет, в группе хватало необычных индивидов, но Вероника все-таки осталась самой необычной. И когда все перезнакомились и расселись за столом, насчет нее начали шептаться.

Это ведь совсем из ряда вон – когда на первый курс поступает шестилетка. То есть в десять лет и даже девять – это нормально. В восемь – очень редко, но бывает, если ребенок невероятно одаренный. Но даже в семь это случилось только однажды за всю историю – и кто посмеет сказать, что Хаштубал Огнерукий этого не заслуживал?

А тут шесть лет. Причем дочка ректора. Как-то знаете… даже подозрительно.

И мистерийские-то дети знали, насколько неподкупна Делектория, насколько безжалостен Кустодиан к коррупционерам, но вот остальные пребывали в сомнениях. Многие не верили, что Вероника сдала экзамены сама, говорили, что это папа ее протащил. Подмазал экзаменаторов, подтасовал результаты.

Вероника слышала обрывки этих разговоров и сидела красная, смущенная и немного злая. Ковырялась в своей манной каше, думала о том, насколько она эту кашу ненавидит, и как бы здорово ей улететь в Паргорон, огорчалась из-за того, что вынуждена есть без книжки, и все сильнее обижалась на этих вонючек, которые ничегошеньки о ней не знают, а уже предполагают самое худшее.

– … Да она просто блартная, тычна, – рыкнул один из троллей, почти не приглушив голос.

– Люди как пауки, – тихонечко сказала Вероника самой себе. – Все ядовитые. Просто укус некоторых из них неощутим, а кто-то своим ядом отравляет душу насмерть.

Это так красиво прозвучало, что она даже записала это в свою книжечку правил, которая очень удачно нашлась под столом. А потом там же нашлась и книжка-перевертыш, так что Вероника просто раскрыла ее и принялась читать «Приключения трех дураков, что иных умников поумнее оказались», очень-очень старую повесть, еще времен Смутной эпохи. Она там не все понимала, но это было куда приятней, чем слушать, как ей несправедливо моют кости.

Хотя она все равно поневоле слушала. Но и читала тоже.

' – … Я слышал, кизяки-то вместо дров жечь можно, – сказал Клубень. – Так что вот и дрова для костра.

– Так-то кизяки, – возразил Рванина. – Они ж сухие. А то коровья лепешка. Мокрая она.

– Так ты не пробовал же. Может, и из нее костер недурной выйдет. Попробуем.

– А и попробуем, – засучил рукава Пучеглаз. – А то снова скажут, что мы, три дурака, мимо своего счастья прошли. А попробуем, так и не скажут про нас ничего.

– И все же она мокрая, – ворчал Рванина, пока его друзья пытались поджечь свежую коровью лепешку. – Не загорится, говорю я вам.

– Конечно, если с таким настроем, то и не загорится, – упрекнул его Клубень. – Разве не слышал, что люди говорят: с хорошим настроем так полдела считай что и сделано. Поверь в себя, а тогда и другие в тебя поверят.

И Пучеглаз с ним соглашался, и даже Рванина в конце концов признал несомненный разум Клубня, да только лепешка так и не загоралась, хоть что с ней делай. Зря только чиркал Пучеглаз огнивом, ни одна искра себе жизни не нашла…

Вероника читала до конца обеда, а потом дедушка Инкадатти повел их осматривать Клеверный Ансамбль. В основном, конечно, корпус Провокатониса, территорию Апеллиума, но и все остальное тоже. И шла экскурсия как-то хаотично, потому что Инкадатти сам не был тут уже лет сто и слегка подзабыл, что где, да и изменилось все довольно сильно.

– Зачем здесь эта статуя? – аж сморщился он, спустившись в один из холлов. – Кто это?.. Классар?.. А я его помню! Я его учил! Он был бездарь и тупица, ничего не умел и все время забывал ежедневник! А теперь фу-ты ну-ты, Бриар второй степени, статуя весь проход перегородила! Да за что ему Бриара-то дали? В Шиасс спускался и Хиард изучал? Тоже мне достижение! Что он еще сделал? Справочник сигнатур написал. Плохой. Читал я его. Половину стащил у Ваянелли, половину у Ябудага. Больше половины у Ябудага! Но Ябудагу-то мы не можем статую поставить, так давайте всяким бездарям!.. Тьфу!

Он все время так брюзжал. Хотя статуя Классара была вовсе даже небольшая, ничего не перегораживала и очень подходила к интерьеру. Но дедушка Инкадатти, кажется, просто не умел быть довольным.

– Очень все изменилось к худшему, – ворчал он не переставая. – Зачем вообще все университеты собрали в кучу? Было гораздо лучше, когда каждый стоял отдельно и давал более широкий профиль. Я вот учился в Скрибонизии, когда он был еще университетом и стоял на другом конце города. Закончил Либерекст, а потом еще Картасписс. Хорошие времена были. Рунные маги не были магами, которые знают только руны и больше ничего не могут. А теперь хочешь что-то еще – ходи на факультативы. Толку-то с этих факультативов? На кружки кройки и шитья с тем же успехом можно ходить.

Но поскольку его ворчание было направлено не на учеников, те слушали с интересом и даже восторгом. Перед ними предстало живое ископаемое, которое вылезло из дремучих времен и лично знавало многих славных волшебников.

О каждом из них старик отзывался плохо, но от этого было только интереснее.

Потаскав так всех пару часов, Инкадатти отвел первокурсников в библиотеку. Наконец-то Вероника дождалась этого момента. Она получит учебники. Как настоящий студент.

Ей выдали их одиннадцать штук. Аурочтение, история и философия магии, исчисление, каллиграфия, кромкохождение, маносборчество, метафизика, мироустройство, ПОСС, физмагия и художество.

ПОСС и кромкохождение Инкадатти у нее выхватил, показал всем и воскликнул:

– Вот эти для Апеллиума ключевые! ПОСС буду вам преподавать я. Кромкохождение… не помню, какая-то глупая пигалица. Я ее выдавлю из коллектива, и кромкохождение у вас будет вести Эр-Бернеред, я с ним уже договорился. Он опытный. И по Лимбо набегался… когда долгов набрал… и по мирам другим. Паломник, ага. Исследователь киров. Всем заливал, что работу научную ведет. А за самим хвост кредиторов… нет, не буду я его звать. Он вас плохому научит.

– Не, нормально! – загомонили гоблинята и троллята.

– А ну, цыц, – бросил Инкадатти. – Я вообще сегодня написал докладную с предложением исключить всех гоблинов. И троллей. Про троллей завтра напишу. Зачем вас магии учить? Только больше инструментов для преступной деятельности давать. Так что можете особо-то и не стараться, вы тут все равно ненадолго. Я до Локателли дойду. Шмаль варить вы и без алхимии сможете. Учебники все получили? Молодцы. Учебники не жрать, задницу ими не подтирать – они вам нужны, чтобы стать людьми.

– Мы не сможем! – мяукнула девочка-фелинка.

– Вы просто плохо стараетесь.

Когда все шли обратно к общежитию, ребята улыбались и даже смеялись. Все решили, что профессор Инкадатти так шутит, что это у него такой черный юмор. Даже гоблины и тролли смеялись, потому что такие шутки как раз в их духе. Группа радовалась, что у них такой веселый классрук.

И одна Вероника шла напряженная, потому что знала, что дедушка не шутил. Что он и правда отправил предложение исключить из КА всех гоблинов. А завтра и про троллей отправит.

Ну так, между делом. Он опытный кляузник, работать ему это не помешает.

Конечно, никто никого не исключит. Но все равно как-то неуютно.

Занятий в первый день не было. Завтра будут метафизика, маносборчество и ПОСС, Вероника посмотрела по расписанию. Но сегодня только линейка, классный час, заселение, обед, экскурсия и получение учебников – а это все уже закончилось, так что можно отдохнуть. И Вероника устроилась с книжкой в дальнем углу гостиной, решив сегодня больше никуда не ходить, потому что для одного дня впечатлений достаточно.

Первым делом она пролистала свой новенький зачарованный ежедневник. Особенно самое начало, где был свод школьных правил. Его Вероника прочла сначала бегло, потом внимательно, а потом комментируя и подчеркивая. Постаралась сразу запомнить расписание и усвоить все важное… хотя тут почти все было важным.

Самое главное – это, конечно, система оценки знаний. А в ней самое главное – годовые экзамены. Волшебству все учатся в разном темпе, и сначала может долго не получаться, а потом вдруг ка-а-а-ак получится!.. так что на самих уроках тебя особо не оценивают. Это уж ты сам старайся слушать, повторять и все усваивать, потому что в конце года будут экзамены по всем предметам, и за каждый начисляется от нуля до десяти баллов, и если получил больше восьмидесяти двух, то дальше учишься бесплатно.

А если меньше – то и в следующем году придется платить. А если меньше шестидесяти, тебя вообще исключат, потому что это значит, что ты или тупой, или бесталанный, или и то и другое, и вступительные экзамены прошел по недоразумению.

А еще это может значить, что ты раздолбай. Потому что за знания и способности отметок в КА нет, зато есть за дисциплину. Например, прогуливать уроки без уважительной причины нельзя. За первый прогул в году тебе выдают желтую карточку, за второй – красную, а за третий – черную. А черная карточка – это вызов в деканат, всякие неприятности и урон репутации. Могут даже сразу исключить, если причина прогула ну совсем неуважительная.

И эти карточки выдают не только за прогулы, но и за другие серьезные нарушения. И их потом надо отрабатывать, ходить на дополнительные занятия, чтобы вычеркнули из ежедневника. А если не вычеркнут, то каждая карточка – это минус балл на экзаменах.

А экзамены – это самое важное.

Вероника сидела так тихо и незаметно, что стала почти невидимкой. Прямо как будто одолжила у Астрид Ме Скрытности. И сама тоже не замечала, что происходит вокруг, сначала листая учебники, потом дочитывая «Приключения трех дураков, что иных умников поумнее оказались», потом читая первые параграфы в учебниках по завтрашним предметам, а потом погрузившись в «Сказ о Желтом Кабане», еще одну книжку из Смутной эпохи, которая вообще-то изначально была для взрослых, такой рыцарской сагой, но сейчас считалась детской книжкой.

«…Скакал, и скакал, и скакал рысак вороной, летел он испуганной птицей. Всадник гнался за ним, в латах таких, что ночи черней, и с мечом за плечами. Плащ развевался такой, что будто солнце взошло, и на шлеме реяло в жирафово брюхо цвет покрывало (*покрывалом в описываемые времена называли широкий еловец, лоскут на шлеме*). В ворота влетел рысак вороной, и думал найти там спасенье. Но поздно уж было, ведь следом за ним всадник ужасный ворвался. Трубили рога, и бил барабан, и узнали враз все горожане, что в город вступает герцог Кабан, и лик его грозен и страшен…»

Написано было немного неудобно, по-старинному и какими-то рваными строчками (не стихи, что-то другое), но увлекательно. И пока Вероника это все читала, остальные ребята куда-то исчезли. А сама она вдруг поняла, что хочет есть. И по часам время ужина. Наверное, дедушка Инкадатти уже приходил и увел всех в столовую, а ее не заметили и забыли, потому что она очень маленькая.

И теперь она осталась одна и умрет с голоду.

Вероника растерялась. Она побегала по общежитию, но нигде никого не нашла. Хотела выйти и побежать в столовую, но вспомнила, сколько там народу, и ее охватила паника.

Ей ведь, наверное, и не дадут никакой еды, если она придет одна, отдельно от группы. Скажут: а ты, девочка, что здесь делаешь? А ну бегом к маме.

Нет, это как-то опасно. Рискованно. Придется выйти из общежития, где Вероника уже немножко поняла, что к чему. Ее, возможно, наругают или даже исключат из Клеверного Ансамбля.

Вероника очень этого боялась.

Дедушка Инкадатти же говорит, что гоблинов могут исключить за то, что они гоблины. А вдруг с девочками, которые шарахаются где попало, то же самое? Ничего неизвестно.

И тогда все будет зря.

Так что Вероника решила потерпеть уж как-нибудь. Подождать, когда придет кто-нибудь, кто лучше нее знает, что делать.

Но долго терпеть не получилось, она слишком проголодалась. И она долго не хотела никого и ничего призывать, потому что это тоже, возможно, запрещено, но в конце концов в животе стало совсем уж скучно, так что Вероника вернулась в свою спальню и робко прошептала:

– Призываю еды какой-нибудь…

Воздух сгустился, заискрился, и на ее кровати появилась гора чего попало. Девочка тяжко вздохнула, потому что тут не оказалось ничего вкусного, но это все-таки была еда, так что она сможет выжить.

– Так, на ужин у меня будет мешок риса, замороженные креветки и баклажаны… все ясно…

Наверное, надо это все приготовить. Вероника умела жарить картошку и яичницу с беконом, делать бутерброды и даже немного варить куриный суп, так что не сомневалась, что и отварить рис с креветками сумеет. Что тут сложного? Налей воду, поставь на огонь, да свари. Когда они с Астрид одни выживали в усадьбе целых полторы луны, было тяжелее, но ничего, они справились.

Только вот нужна кухня. Плита нужна, огонь, вода. Вероника могла призвать все это, но оно же будет по отдельности. Дома-то она справилась бы, дома она знала каждую комнату и каждый предмет мебели. Но тут все совсем другое – новое, непривычное и без енота.

Выживание становилось все сложнее и сложнее.

Можно, конечно, призвать маму или Астрид… или хотя бы позеркалить им. Можно. Но Веронике ужасно не хотелось в первый же самостоятельный день просить помощи. Ей давно уже не пять лет, она взрослая самостоятельная девочка, и со всеми проблемами разберется сама.

Она немного погрызла ноготь, размышляя, призвать ли что-нибудь более съедобное, или все-таки попытаться обойтись тем, что ей послало мироздание. Она съела несколько зернышек риса, но это голод почти не утолило.

– Призываю хлеб с вареньем, – все-таки нарушила она правила еще разок.

Когда Даниша, Бумбида и Свертхи вернулись в пятую спальню, Вероника сидела на кровати с книжкой и мрачно ела огромную булку, отщипывая кусочки и макая в земляничное варенье. На тумбочке лежал пакет уже слегка подтаявших креветок (с них накапала лужа), рядом – мешок риса.

– Это что?.. – не поняла Даниша.

– Рис, – ответила Вероника. – И креветки.

– Понятно. Эм-м-м… тебе с собой это дали, что ли? Твоя мама странная.

– Нет, – рассердилась Вероника. – Я… я есть хотела. Попросила какой-нибудь еды. Появилось вот это.

И она с отвращением посмотрела на креветок.

Соседки ее, кажется, не поняли. Они переглянулись, Бумбида почесала живот и сказала:

– Так, ну еде нельзя дать пропасть. Надо что-то придумать.

– Ты ж только что поела, – сказала Свертхи.

– Это мешок креветок, – укоризненно ответила огриха. – Знаешь, что скажет моя мама, если узнает, что я дала мешку креветок протухнуть?

– Что?

– Я не могу сказать это при ребенке, – чопорно сказала Бумбида.

Вероника подумала, что Бумбида и сама-то не очень взрослая, но ничего не сказала, потому что та сразу принялась за дело. У нее среди вещей нашлась походная жаровня с маленьким жар-камнем, Бумбида тут же набрала в ванной воды в казанок и отварила сначала рис, а потом креветок.

– Это странно, – сказала Свертхи, подсаживаясь ближе. – И мы только что ели. Вероника, а ты что в столовую-то не пошла?

– Я… а… эм… – замялась девочка. – Я не знаю.

– Ты не нашла ее, что ли? – предположила Даниша.

– Ну-у-у… да?..

Веронике стало очень-очень стыдно. Она сама не могла объяснить, почему все вышло вот так неправильно, так что просто залезла на кровать с ногами и обхватила колени, стараясь ни на кого не смотреть.

Но девочки, кажется, все поняли. Даниша ей посочувствовала и сказала, что завтра проводит ее на завтрак и будет провожать, пока Вероника не усвоит, что к чему.

– А теперь давайте рассказывать страшные истории! – предложила Бумбида, когда с креветками было покончено.

– Я знаю одну, – хмыкнула Свертхи, забираясь в постель. – Про злого страшного огра, который ел детей.

– Это не страшная история, а оскорбительная, – укорила ее Бумбида. – Но ты все равно расскажи.

И Свертхи рассказала. История оказалась и правда страшная, хотя и обидная для огров.

– … И когда мальчик совсем выбился из сил, он увидел впереди большой красивый дом, – жутким голосом говорила Свертхи. – Из последних сил он подбежал к нему и застучал в дверь. Помогите, кричал он, помогите, за мной гонится огр! Но ему никто не открывал. А сзади уже слышалось: топ!.. топ!.. топ!.. Мальчик стучал все сильнее, но за дверью было тихо, а вот огр топотал все громче. И когда он был уже совсем близко… дверь вдруг отворилась! Мальчик вбежал внутрь и быстро-быстро запер дверь. Он утер пот со лба, повернулся… и замер. В огромной зале горел огромный камин, на нем бурлил огромный котел, а рядом стоял огромный стол, и за ним сидели… огриха и три огренка! Мальчик завопил и дернулся обратно… но было поздно. В дверях уже гремели ключи.

Трясясь от ужаса под одеялом, Вероника подумала, как здорово, что она никогда не призывала огров.

Тогда бы ей енот.

Сама она ничего рассказывать не стала, потому что любила слушать, а не рассказывать. Зато Бумбида после Свертхи рассказала о злом-презлом гноме, который насылал на всех проклятья и кусал людей за попы, потому что выше не доставал.

Она явно в отместку именно такую историю рассказала.

– А ты, Вероничка, никаких историй не знаешь? – спросила Даниша.

– Не, – донеслось из-под одеяла.

– Тогда я расскажу. Это было совсем недавно. И прямо здесь, вот в этом самом общежитии. Может, даже именно в нашей группе 2−1–4, только до нас. Ложатся вот так же первокурсники спать, а их классрук им и говорит: делайте что хотите, только свет не тушите и в ванную ночью не ходите, потому что по университету бродит Фобози. А комендант у общежития был жадный и экономил масло, так что в коридоре этой ночью свет потух… а это была самая обычная осенняя ночь, вот такая же, как сейчас. И дверь вдруг тихонечко отворилась… но за ней никого не было. А потом она так же тихонечко затворилась… но никто не вошел. Все крепко-крепко спали и не слышали, как по коридору идет Фобози…

Вероника ужасно задрожала и начала подтыкать одеяло изнутри. Воздуха у нее осталось мало, но лучше уж в духоте, чем мертвой.

– … Двери открывались одна за другой, а Фобози заглядывал внутрь и смотрел, все ли спят. Но внутрь не заходил, потому что в спальнях горел свет. Но один мальчик проснулся и очень сильно захотел до ветру. Он терпел и терпел, но не вытерпел. А у него была масляная лампадка – он ее зажег и пошел по темному коридору. И вот он идет, идет, идет, идет…

…Вероника дрожала все сильнее…

– … идет, идет, идет, идет…

– Давай дальше! – не вытерпела Свертхи.

– … идет, идет… и дошел до ванной. В ней тоже было темно, но в темных углах что-то шуршало. Мальчик подумал, что это мыши, и сделал шаг. Но тут что-то заскрипело. Мальчик подумал, что это крысы, и сделал еще шаг. А потом… потом что-то тихоооооонечко застонало сзади. Мальчик обернулся… и тут дунул ветер! Ветер дунул в открытое окно – и задул лампадку. И стало темно. А шуршание и скрип стали громче. И они приближались. И это были не мыши и не крысы…

Даниша нарочно выждала несколько секунд, а потом швырнула в центр спальни подушку и рявкнула:

– ЭТО БЫЛ ФОБОЗИ!!!

– А-а-а-а!!! – заорала Бумбида.

– И-и-и-и!.. – заверещала Свертхи.

А Вероника тоскливо подвывала в своем одеяльном бастионе.

А тут еще и дверь распахнулась! Девчонки завопили еще громче, и даже Даниша завопила, сама напуганная собственной историей, но это была староста Гердиола, которая встала на пороге и заорала на весь коридор, чтобы они НЕ ОРАЛИ, потому что ВСЕ СПЯТ, а они тут ОРУТ и БУДЯТ ВСЕХ!!!

Вероника немножко пожалела, что проголосовала за нее. Лучше бы у них Пыряло стал старостой, а то Гердиола, кажется, тиран, дорвавшийся до власти.

Зря старосту в первый же день надо выбирать, неразумно это. Лучше бы давали хоть пол-луны, чтобы узнать, кто чего стоит.

– Нет в Клеверном Ансамбле никаких Фобози! – рявкнула напоследок староста. – Вы как маленькие! Фобози вообще не бывает – это детская страшилка! Й-й-й!..

И она хлопнула дверью.

Через несколько минут в спальне стало тихо… ну, почти. Свертхи во сне посвистывала своим огромным носом, Бумбида и вовсе похрапывала с каким-то урчанием, а Даниша хоть и спала молча, но зато ворочалась. И только Вероника не могла заснуть. Завернутая в одеяльный кокон, она смотрела в окно, за которым мерцали ажурные башенки Артифициума.

Вероника боялась. В первый раз на чужом месте, без мамы и папы за стенкой, без лежащего на страже Тифона. Она не могла заснуть, и с каждой минутой ей становилось все страшнее. Она не смела посмотреть в сторону двери, потому что вдруг та сейчас отворится, и за ней кто-нибудь будет?!

А еще Вероника хотела в туалет. Она все сильнее туда хотела. Она сходила перед сном, когда чистила зубы, но с тех пор прошло много времени, и ей снова захотелось.

– Никто не хочет в туалет? – робко спросила Вероника, надеясь, что кто-нибудь хочет и проводит ее.

Тишина. Соседки крепко спят. Конечно, они старше, они не боятся страшилок. То есть боятся, но не так сильно, как Вероника.

И когда терпеть стало совсем невмоготу, Вероника взяла одеяло, чтобы в случае чего спрятаться, и открыла дверь в коридор.

Кажется, комендант их общежития тоже жадный и экономит масло… ману. В коридоре было темно, только из холла пробивалось немного света. Вероника пожалела, что выбрала пятую спальню, а не седьмую, потому что седьмая ближе всех к ванной.

Надо зажечь свет. Надо как-то зажечь свет. Дедушка Инкадатти говорил, что для этого надо приказать духу-служителю. Назвать его по имени и приказать.

Но Вероника забыла, как его зовут. Годзата?.. Гартазата?.. Там точно были «г», «д», «з» и «а», но как их правильно расставить, Вероника не помнила. И очень боялась экспериментировать, потому что если экспериментировать будет она, то какая-нибудь Годзата или Гартазата непременно явится, только вот неизвестно, как она выглядит и насколько длинные у нее клыки.

Так что Вероника взяла себя в руки и зашагала в темноту.

Темнота казалась живой. Она как будто шевелилась, и скрываться в ней могло что угодно. Вообще что угодно. Что угодно может схватить маленькую девочку, которой сейчас и так непросто.

Вероника сделала шаг, сделала другой. Темнота как будто шептала, и Вероника сама шла в нее, как на казнь.

– Помогите, – тихонечко сказала она, жмурясь от страха. – Проводите кто-нибудь. Призываю… кого-нибудь.

Ее руки коснулась другая рука, и Вероника доверчиво в нее вцепилась. Вокруг стало чуточку светлее, и она увидела высокого худого дядьку, который молча повел Веронику к ванной.

С ним стало совсем не страшно. Он словно разгонял тьму, так что Вероника даже оставила одеяло на полу. А доведя ее до ванной, дядька встал у дверей на страже, так что Вероника спокойно все сделала.

Потом он довел ее обратно до спальни. Вероника подобрала одеяло, вложила в длинную костлявую ладонь конфету и пискнула:

– Спасибо! Изгоняю…

– Не надо меня изгонять, – покачал головой дядька. – Я и так тут живу.

– А, ладно!.. Но если встретишь Фобози, ты его прогони.

– Я и есть Фобози, – ответил дядька.

– А, тогда ладно, – сказала Вероника. – Спасибо, что проводил.

Неудобно получилось.