Семья волшебников. Том 4

Глава 30

Потолок «Шести элементов» скрывался в клубах дыма. Курили почти все. Манористы по очереди касались разноцветных узоров, ткали мановое плетение, пытались предугадывать ходы противников и дымили, дымили трубками.

Заканчивался третий день фестиваля Бриара. Завтра закрытие, завтра вручат очередную премию Бриара, сегодня тоже состоялось немало мероприятий, но солнце село, и волшебники разбрелись по клубам и пабам. Везде поднимались бокалы, велись дискуссии и обсуждались последние новости.

А любители маноры стеклись сюда, в «Шесть элементов». Во время фестивалей Бриара здесь особенно людно, потому что в Мистерию наезжают волшебники со всего мира, и многие живут там, где в манору сыграть абсолютно не с кем.

В дни фестиваля они оттягиваются за весь год.

За одним из угловых столов сидел ректор Униониса, профессор Майно Дегатти. Он как раз сделал ход Смертью, и дрожащая черная линия поплыла вглубь, вклиниваясь в торжествующий радужный узор Вератора.

– Удачное решение, – улыбнулся дружбомаг. – Но это ненадолго оттянет твой конец.

– Угу, – мрачно кивнул Майно.

Сегодня он играл тускло, без азарта. Теперь, с ректорским жалованьем, мог хоть каждый вечер сидеть в «Шести элементах», но почему-то именно теперь это стало неинтересным. Манора – собственно, не азартная игра, а логико-магическая, но на деньги в нее играют многие, и Майно Дегатти прежде оставлял за этими столами те несметные состояния, что несколько раз сколачивал какими-то причудливыми путями.

Но теперь интерес спал окончательно. Теперь на деньги он играл лишь изредка. Сегодня все-таки заглянул, но больше чтобы развеяться, чтобы как-то отвлечься от тяжелых дум.

– Как сказать детям, что их бабушка с дедушкой умерли? – спросил он не столько Вератора, сколько самого себя.

– Оу, – смутился Вератор. – Соболезную.

– Это, конечно, не столько мое горе, сколько жены, – продолжал говорить больше сам с собой Майно. – Я не был настолько уж близок с ее родителями. Но она ужасно подавлена. А дети спрашивают, почему бабушка с дедушкой не приехали.

– А вы им не сказали?

– Лахджа… кхм… струсила. Она вернулась с Земли одна и… неважно. Мы решили не омрачать день рождения. А потом… тля, сказать ведь надо.

– Пусть они сами скажут, – пожал плечами Вератор. – Призови их.

– Думали об этом. Но у Лахджи какие-то комплексы. Сама в свое время принудила меня призвать родителей, а как зашло о ее собственных – мнется. Наверное, боится, что ауру увидят.

– Вы же им вроде сказали, что она демон?

– Я не знаю, что там у нее в голове, – поморщился Майно. – Извини, что гружу.

– Да ничего. Для чего еще нужны друзья?

В молчании волшебники сделали еще несколько ходов. Плетение Майно таяло, он неуклонно шел к проигрышу. Попытался перехватить инициативу на северо-востоке, но безуспешно. Ткнулся ниже – с тем же успехом.

– Мне кажется, она что-то скрывает, – угрюмо произнес он. – Она отгородила часть памяти.

– И ты не можешь пробиться?

– Могу, но не буду. Ты же не призываешь своих друзей против их воли?

– Пару раз случалось, – возразил Вератор. – Но они потом благодарили.

– Обязательно потом расскажи, – вяло ответил Майно. – Наверняка интересные истории.

Ему не хотелось говорить, хотя именно ради этого он и выбрался этим вечером в «Шесть элементов». Поболтать с лучшим другом, обсудить то, что не обсудишь с семьей.

Вместо этого он грустно перетаскивал туда-сюда капли маны, глядя, как меняется узор над доской. Слушал, как бубнит что-то Вератор, как восхищенно рассказывает о школьных успехах падчерицы, Мамико… и совсем не заметил, как рядом встал бледный лысый эльф в серебристо-желтой мантии.

– Мэтр Майно Дегатти? – раздался холодный голос.

Волшебник вздрогнул. Уже заливший в себя добрый ковш виски, он не сразу осознал, кого видит перед собой. А осознав – снова вздрогнул, поморгал и неуверенно переспросил:

– Мэтр Сарразен?.. Не знал, что вы играете.

– Я не играю, – ответил префект Кустодиана. – Не в таких заведениях, по крайней мере. Я здесь, потому что вы член ученого совета, так что повестку обязан вручить лично.

– По-повестку?..

– Судебное разбирательство. Сегодня на вас поступила серьезная жалоба. Слушание состоится на следующем заседании. Не покидайте до того времени Мистерию, иначе будете исключены из ученого совета и объявлены магиозом.

Майно слушал это со все большим изумлением. Вератор тоже. Это звучало какой-то ахинеей, сюрреализмом.

– Магиозом?.. – с донельзя глупым видом переспросил Майно. – За что? В чем меня обвиняют?

– В геноциде. Вам предъявлено обвинение в убийстве от десяти до двадцати пяти миллионов разумных индивидов. Точное число еще предстоит выяснить.

Майно взял сложенный лист пергамента, не отрывая взгляда от голубых, похожих на ледяные осколки глаз. Он заподозрил бы, что это шутка, розыгрыш, но у Найма Сарразена нет чувства юмора. Возможно, его он тоже превратил в эмоционала, а возможно, уже появился на свет с его полным отсутствием.

Нет, это не шутка. Майно действительно будут судить. Будь он обычным профессором, с премией Бриара или без оной, ближайшего Медного дня он ждал бы под домашним арестом. Но поскольку он член ученого совета, его просто предупредили, чтобы не вздумал покинуть остров – причем не абы кто, а лично префект Кустодиана.

– Доигрывать будем? – спросил Вератор, когда Сарразен удалился.

– Будем, – угрюмо кивнул Майно. – Еще пять минут дело подождет.

Лахджа молча сидела в беседке. Снаружи шумел фестиваль, а она уединилась тут и смотрела в одну точку. Ее снова накрыло, хотя прошло уже три дня.

Волос коснулись теплые губы. Майно поцеловал жену в голову, сел рядом и обнял, прижав к себе. Так они просидели несколько минут, пока дыхание Лахджи не изменилось. Гнетущая печаль снова отступила – на какое-то время.

– Я тоже тебя люблю, – слабо улыбнулась она мужу. – Много проиграл?

– Э… ну… это неважно, – дернул щекой Майно. – Есть дела поважнее. Прочти-ка.

Судебную повестку Лахджа прочла дважды, а потом, чтобы убедиться, что все поняла верно – в третий раз.

– То есть… – медленно начала она.

– Да, меня будут судить, – подтвердил волшебник.

– Судить… тебя… Погоди, это все из-за тех сраных микробов?! – тряхнула повесткой Лахджа. – Тебя обвиняют, что ты их тогда затопил?!

– Не совсем меня, – хмуро ответил Майно. – Я-то всего лишь не препятствовал, если помнишь. Основная вина на тебе и Астрид. Но Астрид было четыре годика, а ты – мой фамиллиар. На тот момент вы оба считались недееспособными, у вас были паспорта волшебных существ.

– У меня и сейчас есть.

– Есть, ага. И в обоих стояла моя подпись как поручителя. Так что за все, что вы делали, что творили, отвечал и отвечаю я. Так что судить за геноцид будут меня.

– Но это… это сраные микробы!

– Я знаю. Интересно, как они узнали?.. – задался вопросом Майно. – Семь лет прошло… ан всплыло ведь.

– Что будем делать? – деловито спросила Лахджа. – Астрид что-нибудь грозит?

– Если бы дело происходило после ее поступления в КА – еще как бы грозило. Но это было до, так что за все расплачусь я… правда, если меня сажают в Карцерику, то преступных волшебных существ уничтожают или запечатывают.

– В смысле… меня и Астрид?..

– Тебя. Насчет Астрид сложно, потому что она теперь гражданка Мистерии. Юридический казус – волшебные существа обычно такой статус не получают. Но вы еще и мои жена и дочь, так что… надо быть осторожными на суде.

– Ладно. У тебя есть адвокат? У нас есть адвокат?

– Кто?.. а, нет. В Мистерии нет людей, представляющих кого-то в суде. Мы сами способны отвечать на вопросы судей. А солгать или что-то утаить там все равно не получится.

– Суд – и без лжи, – покачала головой Лахджа. – Ужас. Упадок цивилизации.

– И тем не менее, продумать стратегию защиты нужно, иначе я с высокой вероятностью окажусь в Карцерике. К счастью, время терпит, до следующего заседания двадцать дней…

– Отлично, успеем далеко убежать.

– Мы не будем бежать. Суд Мистерии – это не суд Паргорона. Мы предстанем перед ним и… Лахджа, вот зачем?..

– Не каждый день выдается возможность уничтожить чью-то цивилизацию, – улыбнулась Лахджа.

– Не вздумай повторить это на суде.

– Да, они вряд ли поймут шутку.

– Шутку?.. а, ну да, ты пошутила. Я… я не сразу понял.

– И так спокойно принял. Вот что значит семья.

Майно угрюмо уставился на жену. По крайней мере, новая проблема отвлекла ее от мыслей о смерти родителей. Оживилась как-то сразу, шутить начала. Черновато, правда, и даже зло, но у Лахджи всю жизнь такой юмор.

– Как вообще у вас проходят суды? – спросила Лахджа. – Раньше как-то не было повода туда явиться.

– Как здорово, что ты его создала, – хмыкнул Майно. – Профессоров у нас судят редко, и это всегда публичное слушание. Обычно если уж профессор что-то натворил, то это крупный магиоз, который на суд не является, а скрывается у Бельзедора, исчезает за Кромкой или окапывается где-нибудь в зачарованном месте. Некоторых потом не могут выковырять веками.

Пришлось рассказать и Астрид. Ее неизбежно вызовут в суде как свидетеля, а то и обвиняемую, так что лучше поставить в известность сразу же. Девочка слушала со все более изумленным видом, а потом возопила:

– Ну и кто настучал?!

– Это я у тебя хотел спросить, – сказал Майно. – Ты не умеешь держать язык за зубами, так что узнали, скорее всего, от тебя.

– Клевета! – выпалила Астрид. – Бесстыдная клевета, дорогой отец! Как твой язык вообще повернулся обвинить меня в неумении держать язык за зубами?! Да я никому и никогда, я могила, я в жизни об этом не трепалась! Это скорее уж кто-то из вас.

И она подозрительно прищурилась на маму и папу.

– Нет, в чем-то мы сами виноваты, – пожала плечами мама. – В следующий раз не будем вовлекать детей в преступления против народов. Даже такие маленькие и веселые.

– Не будем, – согласился папа. – То есть… ты не смей этого на суде говорить!

– Я не стану отправлять тебя в Карцерику, – успокоила его мама. – Нам без тебя скучно будет. Хотя тебе следовало погромче бубнить, что ты против.

– Я… гм…

– Да, пап, а ты почему нас тогда не остановил? – тут же вскинулась Астрид.

Майно только отвел взгляд. Честно говоря, в те злополучные дни, когда астридианцы изобрели оружие массового поражения и начали истреблять друг друга, он заподозрил, что именно они убили его родителей. Потом, непосредственно от них самих, он узнал, что дело было не в разумных хомунциях, а в другом эксперименте, но это было уже потом.

А тогда он банально испугался за семью и с облегчением бы воспринял устранение крохотных милитаристов. Сам предпринимать ничего не стал, но проявил малодушие, позволив действовать жене и дочери.

Как руке судьбы.

– Надо же, какой ты злой, – восхитилась Лахджа, подслушав его мысли. – А мы точно не пойдем работать к Бельзедору? Знаешь, с нашим нынешним портфолио…

– Мне нельзя, – перебила Астрид. – Я его приспешника в Карцерику упекла, он мне жестоко отомстит. Мы с ним враги.

Спал Майно эту ночь ужасно. В его жизни и прежде были сложности с законом, он неоднократно вступал в теневую зону и пару раз был на грани от судебного разбирательства… но только лишь на грани. Тогда речь шла просто о каких-то спорных ситуациях, которые случаются с каждым, особенно если ты волшебник. Очень сложно все время оставаться в строгих рамках закона, будучи могущественным чародеем.

Теперь же все всерьез. И не какой-нибудь пустячок, вроде призыва чужой вещи, разгрома казино или превращения кого-то в лягушку в пылу ссоры. Если последствия обратимы, если все можно исправить и никто всерьез не пострадал, дело обычно заканчивается извинением и штрафом. Или одним извинением, если стороны примирились.

Но здесь дело и правда пахнет Карцерикой. Причем особым режимом, самыми недрами страшного острова и пожизненным Тюремным Венцом.

Сколько лет могут дать за геноцид хомунциев? Майно не знал, но опасался, что много.

Назавтра легче не стало. Майно сидел в почетной ложе, голосовал на вручении премии Бриара, смотрел церемонию закрытия – а на душе скребли кошки. Среди других членов ученого совета он чувствовал себя чужаком, самозванцем. Преступником, которому лишь до поры позволяют быть рядом.

Ему никто ничего не сказал. Большинство, возможно, и не в курсе, что на ректора Униониса заведено дело. Локателли, конечно, знает, и Майно хотел с ним поговорить, да не сумел улучить момента, слишком загруженный был день.

А хуже всего был вечер. Майно с Лахджой наконец набрались духу рассказать детям о смерти бабушки с дедушкой… и это было очень тяжело. Лурия ревела в голос, Астрид молча таращилась в одну точку, а Вероника робко заикнулась, что можно призвать… но поймала взгляд мамы и стушевалась.

– Потом, родная, – помолчав, сказала Лахджа. – Возможно, потом. Когда я буду готова. И не призывать… Я хочу попробовать прийти к ним сама.

– Почему? – не понял Майно.

– Я виновата перед ними.

– Нет, почему нельзя призвать?

– Из того, что я знаю о Рае… – очень медленно произнесла Лахджа. – Они и так могут за нами наблюдать и даже как-то участвовать в наших судьбах… Просто не должны являться смертным как призраки. И я не хочу, чтобы кто-то беспокоил их души оккультизмом. Даже родные. Вероника, ты поняла?

– Нет, – опустила взгляд девочка. – Я не буду, но… ладно. Я не буду.

Потом начался третий семестр. Закончились каникулы и фестиваль, дети вернулись к занятиям, потекли учебные будни. Обязанности ректора с Майно никто не снимал, а третий семестр – самый насыщенный и напряженный.

Пятый школярский курс готовится выбирать между бакалавриатом и практикой. Четвертый курс бакалавриата – получать диплом. Все остальные – сдавать годовые экзамены. У платников от их результатов зависит стоимость следующего года, бюджетники рискуют потерять стипендию, а совсем ужасный результат означает исключение. Все волнуются, все переживают.

И отвечает за все ректор. Именно к нему все чуть что бегают.

Но Майно, конечно, все-таки нашел время и заглянул и к Локателли, и к Сарразену. Оказалось, что расследование началось еще зимой, после чьего-то доноса (Сарразен отказался раскрыть авторство). Кустодиан три луны досконально его проверял, и убедившись, что все чистая правда, собрав улики и доказательства, запросил судебное разбирательство.

– Неприятное это дело – судить члена ученого совета, – печально произнес Локателли. – Я был совсем юн, когда судили Ябудага… ох и громкий же был процесс. Вчера еще президент Обскурита, член ученого совета, уважаемый огр, а сегодня магиоз, и тебя судят за массовое убийство, и все прежние друзья смотрят с отвращением. Очень вам сочувствую, мэтр Дегатти.

– Я сам себе сочувствую, – хмуро сказал Майно. – Что меня ждет?

– Суд решит, – развел руками председатель. – В худшем случае… сам понимаешь.

– Но хотя бы предварительно можете высказать свое мнение?

– Майно, это очень сложный юридический казус, – погладил бороду Локателли. – Я не берусь предсказать, чем закончится суд. Все решит голосование.

– И вы, конечно, не скажете, как будете голосовать сами, – поморщился Майно. – Вы считаете меня виновным или нет? Ответьте прямо.

– А ты сам? Считаешь ты себя виновным?

Майно только махнул рукой. Председатель в своем репертуаре. Каким бы ни было его мнение, он оставит его при себе, потому что если он его выскажет, то это непременно скажется на мнениях других. А Локателли очень ценит свою беспристрастность.

В день Медного Крокодила Майно уже был сам не свой. С утра прочитал лекцию для магистрантов, но думал во время нее только о том, что ночевать будет, возможно, в Карцерике.

А женщина, которая всему этому виной – дома.

А что, злокозненного демона-фамиллиара магиоза-геноцидника оставляют на свободе?

Вероятно, тебя запечатают дома. Или все же уничтожат. Возможно, сделают скидку на то, что у нас дети, и оставят тебе жизнь. Или мне. Одному из нас.

У вас нет смертной казни.

А, ну да. Мне точно жизнь оставят.

Я не собираюсь умирать. Если за мной придут – ты будешь виноват еще и в обмелении Кустодиана.

Ты недооцениваешь Кустодиан и переоцениваешь себя.

Ну-ну.

Этими мыслями они обменивались, уже входя в здание Гексагона. Майно чуть обогнал жену, открывая перед ней дверь, а Лахджа несла на руках Лурию и как бы невзначай показывала ее членам ученого совета.

Вот, мол, смотрите. Хотите лишить невинное дитя матери? Из-за каких-то микробов? У вас есть сердце или нет? Смотрите, какая прелестная малышка. У нее, между прочим, недавно бабушка с дедушкой скончались… ехидная, злая ухмылка сползла с лица Лахджи.

Лурии она все объяснила заранее, и та делала такую моську, что размягчилось бы сердце и у статуи.

Майно уселся на обычном месте. До вынесения приговора он остается членом ученого совета. Его даже не заковали в короний – зачем? Вокруг тридцать пять великих волшебников. Его, в общем-то, один Локателли скрутит легким движением бороды.

Ты меня не поддерживаешь. Твои шуточки у меня в печенках сидят.

У тебя что-то плохое настроение. Случилось что-то?

Меня сегодня будут СУДИТЬ.

В первый раз?

Лахджа с дочерями уселась на трибунах. Среди журналистов и зевак… кстати, сегодня их как будто больше обычного. Видимо, сплетники все-таки пронюхали, что нынешнее заседание будет особенно интересным.

Сначала разбиралась обычная текучка. То, что ученый совет рассматривает каждую луну. Суды обычно оставляют под конец, ибо дело это неприятное и неизвестно, сколько времени займет. Особенно если подсудимый – член ученого совета, который после суда, возможно, выйдет из зала в кандалах.

Пусть уж хоть не оставит незавершенных дел.

Майно такой прагматичный подход раздражал. Раньше он считал это правильным и разумным, но теперь, когда он сидел, обильно потея и дожидаясь своей очереди… это оказалось весьма напрягающим. Он бы предпочел разобраться сразу же.

Да и, честно говоря… Ябудаг что, тоже сидел в президентском кресле и ждал своей участи, или его заранее не предупредили?

Могли не предупредить. Он был магиозом лютым. В прямом смысле людоедом.

Но что это значит для Майно? Может… неужели…

– Та-ак, коллеги, – хлопнул в ладоши Локателли. – А теперь приступаем к самой неприятной части. На сегодня мы закончили, осталось только разобрать один скверный инцидент. Кстати… У нас есть кандидаты на должность ректора Униониса?

– Его еще не осудили, – хмуро сказал Даректы.

– А за что его вообще осуждать? – вскинулся Альянетти. – Давайте меня осудим. Я сегодня кастрюлю тухлого супа вылил. Там тоже уже завелась жизнь!

Все члены ученого совета, конечно, были в курсе дела. Всю информацию им положили на стол заранее, чтобы они могли изучить и составить мнение. Чтобы не терять зря времени на самом заседании.

И мнения, конечно же, разделились. Диаметрально.

Члены ученого совета начали орать друг на друга почти сразу же.

– Тухлый суп?! – возмутилась Рошайя Коллос, ректор Венколора. – Для вас это шуточки, мэтр Альянетти?! Десятки миллионов!.. десятки миллионов разумных существ!..

– М-да, – цокнул языком Айно Магуур, президент Доктринатоса. – В истории Мистерии было много магиозов. На счету самых великих сотни, тысячи жертв. Из-за Антикатисто погибло свыше миллиона разумных. Но чтоб десятки миллионов! Это абсолютный рекорд, мэтр Дегатти.

– Во-первых, это были хомунции, – ответил Майно, стараясь сохранять хладнокровие. – Во-вторых, они бы истребили себя и сами, мы просто ускорили процесс, заведомо оставив часть выживших. В той ситуации не было хорошего решения, причем решать надо было очень быстро. В-третьих, я в этом участия не принимал.

– Но зачем вы это сделали? – спросил Магуур. – Я читал материалы дела, я был шокирован…

– А я поражен! – воскликнул Эллеканто Шат, ректор Монстрамина. – Разумные хомунции!.. почему меня не поставили в известность?!

– А вы меня не приняли! – крикнула с места Лахджа.

– Какая мелочная мстительность, – огорчился великий вивисектор. – Мэтр Дегатти, мои поздравления вашей покойной матушке и вашему дядюшке… гм…

– Магиозу, – хмуро дополнил Хаштубал. – Прямо как племянничек.

– Семейное, видимо, – хмыкнул Магуур.

– Я не уверен, насколько велик был вклад дяди Курдамоля, – бесстрастно ответил Майно.

– А нам это здесь обязательно обсуждать? – спросил со своего места Вайкунтби, ректор Трансмутабриса. – Мы собрались по другому вопросу, мне кажется.

– Обязательно, коллеги, обязательно, – сказал Локателли. – Это крайне важная часть судебного процесса. Потому что мы уже точно знаем, что сам факт массового убийства имел место быть, это невозможно отрицать, так что мы выясняем, насколько эти существа попадают под определение «разумные индивиды».

– Было бы неплохо иметь их самих в наличии, – вздохнул Шат.

– К сожалению, у нас их нет, – сухо произнес Даректы. – Так что я предлагаю для начала заслушать свидетелей. Я так понимаю, к оным относятся фамиллиары мэтра Дегатти, а также его старшая дочь.

Сидевшая как на иголках Астрид подскочила пружиной. Не дожидаясь, пока вызовут персонально ее, она вытянула руку и заорала:

– Протестую! Я не свидетель, я главная обвиняемая! Мой отец ни в чем не повинен, все сделала я и только я! Судить надо только меня!

– А кто ж тебя подучил? – фыркнул Харабба.

– Никто, я сама!

– Ложь, – прозвенела Камелия Пакс. – Дитя, прошу тебя, не лги на ученом совете.

Астрид зло покосилась на крошечную фею. Проклятый суд, на котором невозможно лгать. Она уже полностью продумала линию защиты, но эта кирова мелочь все ломает.

– Ладно… мы с мамой, – нехотя призналась она. – В основном мама…

Лахджа с вызовом закинула ногу на ногу и с легкой насмешкой поглядела в фасетчатые глаза. Девочка-насекомое со стрекозиными крыльями поднялась над ректорским креслом, несколько секунд смотрела на демоницу и кисло сказала:

– Ты вскрывала фей.

– Мертвую, один раз, – отпарировала Лахджа. – И к делу это не относится.

– Виновна, – сказала Камелия Пакс. – Я буду голосовать за это. Нравится играть в бога, демон?

– Ну-ну-ну-ну-ну, коллега, – выставил руки Шат. – Мы все иногда вскрываем… существ. Для пользы науки… магии… общества.

– Вы тоже вскрывали фей, – констатировала Камелия Пакс.

Она мысли читает, что ли?!

Вообще да, но не сейчас. Она просто видит сердца.

– Мэтр Дегатти, зачем вам это ужасное существо? – спросила фея. – Вы пригрели и взращиваете чудовище. Все ему спускаете. Совершенно не пытаетесь исправить. Ведь можно же склонить мать ваших детей к добру, пока не поздно. И что произошло? Теперь мы все здесь.

– Я не чудовище, просто у меня нет морали, – ответила Лахджа. – И это к делу не относится. Потому что я не считаю убийство микроорганизмов преступлением.

– Они разумны. Они испытывали боль, у них были чувства. И вы их всех убили.

– Я просто напомню, что это хомунции, – сказала Лахджа. – Они жили по несколько дней.

– Какая разница? Это были разумные существа. Вы отняли у них эти несколько дней.

– Ну, для начала мы их им дали. Их цивилизация вообще не могла существовать без подкормки извне. Они развились из первобытного состояния только благодаря Астрид. Но они начали войну на уничтожение и вплотную подошли к своему Апофеозу. Я решила, что будет интересно стереть их прогресс и надоумить Астрид впредь давать им удочки, а не рыбу.

– Демон, – хмыкнул Магуур.

– Будет интересно, – усмехнулся Ганцара, с любопытством глядя на Лахджу.

– Я напоминаю ученому совету, что они были выращены искусственно, – возвысила голос демоница. – Если бы я выращивала гомункулов и решила уничтожить неудачные образцы – вы бы тоже меня осудили, даже если бы они были разумны?

– Это скользкая тема, – уклончиво произнес Шат. – У нас каждый такой случай рассматривается индивидуально.

– В любом случае я напомню, что все хорошее в своей жизни и само свое существование они получили в основном благодаря моей семье.

– Это не дает вам право им вредить, – заметила Илла Аборио. – Если вы приютили и накормили бродягу, это не значит, что вы имеете право его зарезать. Если вам мешали те хомунции, вам следовало просто их… освободить. Выпустить в лес.

– Где они очень быстро бы умерли, – закончил Шат. – Коллега, подобные формы жизни не очень приживаются в дикой природе. Что мы, собственно, и видели, если я правильно понял предысторию.

Он взял несколько листов со стола, бегло их просмотрел и добавил:

– Ну вот, да. Они жили в кастрюле. Все верно?

– Да, это я ее нашла! – крикнула Астрид. – На кухне!

– На кухне, – вкрадчиво сказала Лахджа. – Не в лаборатории. В доме, полном трупов. Что они там делали, а?

– Мэтр Сарразен? – повернулся к присутствующему префекту Локателли.

Тот чуть повел головой, и рядом сформировался эмоционал Память. Он зачитал несколько выдержек из протокола по делу о гибели Гурима и Ярдамилы Дегатти. По ним выходило, что хотя причиной смерти и стал опасный… взрывоопасный гомункул, это была совсем другая форма жизни, никак не относящаяся к астридианцам.

– Но вы ведь не выяснили, при каких обстоятельствах он выбрался из темницы, – улыбнулась Лахджа. – Какая-то… неочевидная причина. Замок каким-то образом сгнил… и почему-то этого никто не заметил… только замок, ничего больше вокруг. Как же так?

– Мы допрашивали погибших Гурима и Ярдамилу, – произнес Сарразен. – Это был гомункул, способный менять свое агрегатное состояние. Он перешел в состояние газа, что весьма удивило его создательницу и ее мужа. К сожалению, это оказалось последним, что они успели почувствовать.

– Вот бы его изучить… – одновременно сказали Лахджа и Шат.

– Окутав внутреннее пространство дома, он погиб.

– Да, вы это знаете, – согласилась Лахджа. – И я это тоже узнала… потом. От родителей мужа. А на тот момент я ничего этого не знала, и Майно тоже не знал, потому что вы ничего этого Майно не рассказали.

– На деле был гриф высокой секретности, а мэтр Дегатти тогда не был членом ученого совета.

– Ну и пеняйте тогда на себя. Моя четырехлетняя дочь просто нашла смешных таракашек и игралась с ними. Я ей позволяла… пока таракашки не изобрели оружие массового поражения. И тогда я подумала о родителях мужа и решила, что Парифату хватает и Зодчих.

Вот это оказалось сильным аргументом. Волшебники как-то сразу смолкли и задумались. Даже фея Камелия Пакс как будто заколебалась.

Но все-таки ее это не убедило. Она сложила крохотные руки на груди и сказала:

– Это демагогия. Демон, не пытайся подтянуть заботу о благе мира к своему эгоистичному желанию играть с чужими жизнями.

– Бельзедорово семя, меня кто-нибудь слышит вообще?! Вы пытаетесь засудить человека, коренного мистерийца из старой семьи, из-за ХОМУНЦИЕВ! Тля, да кому не срать на хомунциев?! Кроме блев… кроме феи!..

– Мэтр Альянетти, успокойтесь, – попросила Кайкелона Чу. – Вы на суде.

– Нет, мэтр Альянетти в чем-то прав, – задумчиво сказал Ганцара. – Это микромир. Я задаюсь вопросом, должны ли наши понятия о добре и зле распространяться на тех, кого не видно невооруженным глазом. А если они распространятся – что с этим делать? Нам всем шагу не ступить? Мы не виноваты, что несколько крупнее их.

И он издал странный звук, похожий на пиликанье скрипок.

– При чем тут размеры? – пробурчал Харабба. – Демон целенаправленно их загубил.

Он неприязненно воззрился на Лахджу сквозь черные очки. Даже сквозь них взгляд великого порченика вызывал… дискомфорт. Что-то вроде легкой чесотки по всему телу.

Каково же от этого приходится смертным?

– Коллеги, позвольте спросить, – тихо сказала Камелия Пакс. – Вы считаете, что если разумному существу нельзя заглянуть в лицо, то его жизнь ничего не стоит? Меня можно убить мухобойкой. Моя жизнь менее ценна, чем ваши?

– Но вам можно заглянуть в лицо, – пожал плечами Ганцара.

– Коллеги, коллеги, речь не об этом, – вскинул руку Эллеканто Шат. – Мы все здесь волшебники, и мэтра Дегатти мы тоже судим, как волшебники волшебника. Мы не жрецы Медеора. Мы не проповедуем безграничное милосердие и не осуждаем жестокость в принципе. Мы осуждаем бессмысленную и неоправданную жестокость при работе с… существами.

– Продолжайте, коллега, – с интересом произнес Локателли.

– Так вот. Как я это вижу, как адепт Монстрамина? Поставьте себя на место мэтра Дегатти и его супруги… кстати, прекрасная прическа.

– Спасибо, – улыбнулась Лахджа.

– Так вот. О чем я?.. Да. Поставьте себя на их место. Вы после долгой отлучки возвращаетесь в дом, где погибли ваши родители. Там находите остатки их экспериментов. Вы уничтожаете их, как явно бесполезные и потенциально опасные. Там ведь были остатки и других экспериментов, верно?

– Да полный подвал, – хмыкнул Майно. – Какая-то помойка. Не знаю, почему Кустодиан все это не уничтожил…

– Мы уничтожили все, что могло представлять опасность, – бесстрастно сказал Сарразен.

– Да ну?.. – перешел в наступление Майно. – Хорошо, что первой в подвал зашла Лахджа, а не Астрид. В одной из банок сидела весьма опасная и агрессивная тварь. Девочка могла остаться без лица.

– Она демон, оно бы отросло, – произнес Сарразен.

Теперь Камелия Пакс воззрилась с отвращением на него. А за спиной префекта Кустодиана возник и положил руку на плечо Совесть. Серебряный эльф аж согнулся под этой тяжестью и произнес:

– Кажется, я неправ. Согласен, агентам следовало провести более тщательную зачистку. Видимо, описываемое вами существо на момент обыска находилось в незрелом виде и было принято за безвредную субстанцию.

– Поэтому вы должны всегда изымать всё! – воскликнул Шат. – Я сколько раз вам говорил! Если в чьем-то доме есть подозрительные субстанции, вы должны их изымать и нести нам на… исследование.

– Почему же это непременно вам, коллега? – вскинулась Аггниоза, ректор Фармакополиума. – Мы, знаете ли, тоже знаем толк в… субстанциях.

– Если они алхимические, ими должен заниматься Трансмутабрис, – не остался в стороне и Вайкунтби. – Но если это что-то живое, то здесь, конечно, прерогатива за коллегой Шатом.

Волшебники загомонили, потому что тему затронули близкую им всем. Почти каждый тут интересовался всякими необычными образцами, потому что если ты ими не интересуешься, то как вообще стал профессором магии? Разговор быстро ушел в сторону, и Локателли пришлось возвращать внимание ученого совета, а заодно наколдовывать всем кофе с плюшками, потому что заседание затянулось, и многие уже хотели есть.

Допросили свидетелей. На середину шестиугольного зала по очереди выходили кот Снежок, пес Тифон, попугай Матти, енот Ихалайнен…

– … Плесень везде!.. – высказался он. – По всему дому! Я устал ее отовсюду вычищать! Обеззараживать!

– Но подожди, – растерялся Майно. – Они что, вылезали из террариума?.. Это же, получается, были их колонии.

– И что? – упер лапки в бока енот. – Колонии плесени – это колонии плесени. Плесень – это грязь. Грязь должна уничтожаться. Если бы не я, у нас весь дом засрался бы.

– Окиреть, – раздался голос Кайкелоны. – Майно, слушай, а они у тебя не слишком автономные? Ты не знал, получается?

– Да я не обращаю внимания, что там енот убирает, – отвел взгляд Майно. – Дома чисто – и хорошо. Если бы я хотел лично в это вникать, то не завел бы бытового фамиллиара.

На этих словах Ихалайнен скрестил лапки на груди и сумрачно уставился на членов ученого совета. Он не считал себя виновным ни в чем.

– Так, енотов мы еще не судили, – произнес Магуур. – Но юридически он часть мэтра Дегатти, так что… пойдет за компанию.

…И в конце концов вызвали Астрид Дегатти. Она по-прежнему порывалась из свидетелей перейти в обвиняемые и решительно заявила, что разделит с отцом и матерью любое наказание, каким бы оно ни было.

– … Так что если приговор не будет оправдательным, вы лишитесь лучшей из учениц современности! – пригрозила она напоследок.

Это прозвучало очень благородно и величественно, но старые волшебники почему-то смешливо захрюкали. А Астрид помахала одноклассникам, которые после третьего занятия тоже пришли посмотреть, как ее судят.

– Давайте подытожим, – произнесла Кайкелона. – Мэтр Дегатти лично не принимал участие в… истреблении плесени.

– Геноцид маленького народца! – поправила ее Рошайя Коллос. – Коллега, давайте-ка не жонглировать словами! Это не ваши договоры с демонами!

– Геноцид плесени, – кивнула Кайкелона. – Разумной плесени… полагаю, что-то вроде Грибатики, только в крохотном масштабе.

Даже в ученом совете немногие знали, что есть Грибатика, так что некоторые недоуменно переглянулись.

– Но кем бы они ни были, – продолжила Кайкелона. – Мэтр Дегатти лично участия не принимал. Основная вина лежит на Астрид Дегатти, но она под суд не попадает, так как была всего четырех лет от роду.

– Она была демоном! – воскликнул Харабба. – Она родилась демоном! И на тот момент считалась волшебным существом, а Майно за нее отвечал!

– Да-да, спасибо за поправку, коллега, – кивнула Кайкелона. – Астрид Дегатти была малолетним демоном, которую надоумила мать. Полагаю, ее следует считать пособником, соучастником, да и, в общем-то, основным преступником.

– О, как удобно! – фыркнул Харабба. – Фамиллиар творит геноцид, а его мастер стоит в сторонке и поплевывает! Нет уж, дражайшая мэтресс Чу, Унионис и вообще все ваши провокатонские фигли-мигли – это волшебные существа! Если вы призвали демона, а он устроил геноцид – судить будем не только демона, но и демонолога!

– За буйного голема отвечает тот, кто его построил, – согласился Ир Кенч, ректор Ферраменга. – Мы доводим это до сведения каждого, кто у нас учится. А фамиллиары – это вообще особый случай, поскольку они находятся в ментальной связке со своим мастером и не могут действовать, если мастер категорически против. Так что наказаны будут либо все, либо никто.

– Это я и имела в виду, спасибо, – улыбнулась Кайкелона. – Я согласна с вами. Но прежде чем судить кого-то за убийство, следует определить, защищает ли убитого закон. Я напомню, что наши законы не распространяются, скажем, на магиозов. Убийство магиоза – не преступление. То же самое касается волшебных существ, не имеющих паспорта. За убийство демона и даже стихийного духа вас никто не покарает. Кроме того, убийством не считается охота на диких животных, убой домашней скотины и истребление вредителей. Если вы подстрелили оленя, закололи свинью или поморили крыс – вас никто не осудит. Это так?

– Крысы неразумны, – проворчал Магуур.

– Неправда! – выкрикнула Астрид. – Я вызываю на допрос Победителя Кота и Испившего Зелий!

– Девочка, ты никого не можешь вызвать, ты не входишь в судейскую коллегию, – указал на нее пальцем Магуур. – Вернись на трибуну, с тобой мы закончили.

Астрид скрестила руки на груди, стоя подле кресла отца. Она не собиралась никуда уходить. Пусть выдворяют силой, если хватит храбрости.

– Мы поняли вашу позицию, мэтресс Чу, – сказал Даректы. – Согласен, следует определить, где в правовом поле место истребленных… хомунциев. Считаем ли мы их разумными индивидами, животными, волшебными существами или же… хомунциями.

– Если мы признаем их разумными индивидами, а они широко распространятся, это может вызвать проблемы, – проворчал Альянетти. – Лично мне, как верно выразилась мэтресс Дегатти, вполне хватает и Зодчих. Не очень-то хочется, чтобы Парифат покрылся плесенью.

– Они так не сделают, они хорошие! – возмутилась Астрид.

– Что ж вы их тогда топили?! – возмутился Харабба.

– Тогда были плохими, – терпеливо объяснила ему Астрид. – Я их богиня, и я приняла тяжелое, но неизбежное решение. Мы с мамой вместе его приняли.

– О боги! – простонала Рошайя Коллос. – Что я слышу?! Что за жуткое изуверство?! Учить такому ребенка!.. Заставлять ребенка уничтожать целую цивилизацию!..

– Я напомню, что без этого ребенка эта цивилизация в принципе бы не развилась, – хмуро произнес Майно. – О ее существовании никто бы даже не узнал.

– Кроме того, я считаю, что в этом был хороший воспитательный эффект, – подала голос и Лахджа.

– Какой? – с интересом спросил Локателли.

– Ну, как бы это объяснить… – задумалась демоница. – Вот представьте гипотетическую ситуацию. Начались Волшебные войны, Парифат утонул во взаимном истреблении, вот-вот будет применен Апофеоз… и тут является Таштарагис и устраивает новый Ледник. Восприняли бы вы его как злодея?

– Да, – пожал плечами Магуур.

– Но неоднозначного, – подняла палец Лахджа. – Что если бы это был единственный способ спасти хотя бы часть цивилизации?

– А это был единственный способ? – спросил Даректы.

– Мы не нашли другого. И у нас не было времени его искать – они слишком быстро уничтожали друг друга. Когда в террариум было вылито первое ведро, население уже уменьшилось вдвое. Если бы не потоп, они могли уничтожить сам террариум и всю свою популяцию. А если бы они успели развить более сложное оружие, могли пострадать и мы. По сути это была самозащита.

– О-о-о, теперь это самозащита, – фыркнул Харабба.

– Ну да. Я повторяю, что я подозревала, что именно они и убили родителей Майно, а потом деградировали и почти вымерли. Я не собиралась давать шанс таким агрессивным микробам.

– Но вы им его все-таки дали, – улыбнулась Кайкелона.

– Дала, и в итоге они развились до космических технологий. Правда, на этот раз стали мирными, цивилизованными и всего лишь украли мои сапфиры и испортили кучу вещей. А что бы случилось, если бы мы не устроили им потоп? Они бы просто перебили сами себя. Бесславно исчезли бы с лица Парифата. Возможно, прихватив с собой и мою семью.

– Мы этого не знаем, – напомнил Даректы. – Нам неизвестно, что бы случилось, не поступи вы так, как поступили.

– Ну серьезно, вас не испугали бы разумные микробы, которые научились массово уничтожать себе подобных? Меня напугали. Я была в стрессе, между прочим.

– Ложь, – прозвенела Камелия Пакс.

– Ладно, не была. Но остальное – правда.

– Вам… было весело, – сказала фея.

– Я не воспринимала их как разумных существ, равных мне, – поморщилась Лахджа. – Господи, это плесень. Я видела в них забавный эксперимент. Большинство из вас видело бы. Пусть вот каждый здесь скажет, что он бы отнесся иначе – и мы узнаем, сколько прозвучит лжи.

– Мы тут вас судим, – ласково напомнил Локателли. – Давайте не уходить в эмпиреи.

– Ну да, ты-то уж точно бы видел забавный эксперимент, старый хрыч, – произнес Хаштубал. – Ты бы еще и песенку напевал.

– Ложь, мэтр Хаштубал, – мягко ответил Локателли.

– Я не услышала лжи, – заметила Камелия Пакс.

– Поскольку мэтр Хаштубал верит в свое абсолютно ошибочное мнение. Но это ложь по сути.

В Гексагоне воцарилось молчание. Волшебники размышляли над заковыристой дилеммой. Ученому совету не единожды доводилось разбирать запутанные дела, не единожды – принимать трудные решения, но сейчас они оказались особенно озадачены.

С одной стороны, убийство – это убийство. Убийство разумного существа без смягчающих обстоятельств – это Карцерика. С другой же стороны… ни разу еще в этих стенах не судили за убийство микроорганизмов. Вряд ли на всем Парифате когда-либо за такое судили.

– М-да, – задумчиво произнес Альянетти. – С Ябудагом-то попроще было. Когда ему сказали, в чем его обвиняют, он просто вскочил, назвал нас недалекими глиномесами и попытался убить. Ну мы его скрутили, конечно…

– Да, так безусловно было проще, – согласился Локателли. – Мэтр Дегатти, вы не хотите на нас напасть?

– Не хочу, – бросил Майно.

– А жаль, это многое бы упростило. Что же, коллеги, у кого еще найдется что добавить?

– Очень сложный юридический казус, – произнес Даректы, приложив пальцы к губам. – Конечно, выведенные искусственно существа – это гомункулы, а гомункулов законы Мистерии относят к волшебным существам и защищают не столь же строго, как обычных смертных. Но при этом их все-таки не дозволяется убивать беспричинно, даже если сам их создал, поскольку гомункул, особенно разумный – это отнюдь не демон, который по определению вне закона. Я затрудняюсь принять определенное решение.

Президент Адэфикароса говорил размеренно, как метроном. Взгляд оставался спокойным, но морщины на лице собрались в единую складку, и вслед за ними будто пыталось собраться все сущее. Кройленг Даректы мог свернуть в безразмерную точку всю Валестру, пространство и время подчинялись ему, как вышколенные псы, но сейчас он пытался разрешить задачу, которую нельзя разрешить просто волшебством.

– Согласен с коллегой, – вздохнул Брюден Ганцара. – Знаю-знаю, нас с мэтром Даректы считают своего рода антиподами… ну знаете, стихи и проза, лед и пламень, я трень-брень на гитарке, он строгий опыт и точный расчет… но сейчас я полностью согласен, что казус сложный, и я тоже затрудняюсь принять решение. Но если будем голосовать… о Кто-То-Там, спаси меня, спаси нас всех. Могу я воздержаться?

– Как воздержался мэтр Дегатти? – проворчал Айно Магуур. – Коллеги, я напоминаю, что воздержаться – значит, не вмешиваться. Не вмешиваться – позволить событиям идти своим чередом. Следовательно – оставить все как есть. Воздерживаясь от решения, вы все равно его принимаете, только еще и занимаете при этом трусливую позицию. Кто сейчас промолчит – тот жалкое ссыкло, извините за грубость.

– Извиним из жалости к вашим сединам, – насмешливо сказала Кайкелона Чу. – Хотя вы их и красите, мэтр Магуур, так что храбрости хотя бы признать свой возраст вам явно не хватает. Что до меня, то я не считаю проступок семьи Дегатти чем-то заслуживающим внимания. Как верно заметил мэтр Даректы, они всего лишь устранили последствия старого эксперимента. Эти хомунции должны были быть уничтожены за десятки лет до того, агентами Кустодиана. Как раз позволять подобным существам бесконтрольно размножаться – вопиющая халатность, за что мэтра Дегатти как раз и стоило бы пожурить. Но он приложил все силы к тому, чтобы исправить свою ошибку, за что лично я готова оказать ему снисхождение.

– Нам известны ваши либеральные взгляды, мэтресс Чу, – хмыкнул Хаштубал Огнерукий. – И при других обстоятельствах я бы поспорил. Но прямо сейчас… коллеги, я скажу прямо. Мне насрать на хомунциев. И всем насрать, кроме лицемеров, делающих вид, что им жаль каждую букашку.

– Я тоже лицемерка? – спросила Камелия Пакс.

– Кроме фей, – пожал плечами Хаштубал. – Но феи не считаются. Вы даже убийство мухи считаете ужасным преступлением.

– Спасибо за ваше мнение, мэтр Хаштубал, – сказал Зодер Локателли. – Коллеги, должен заметить, что дело и правда непростое. И мне лично очень симпатичен мэтр Дегатти, но если мы решим голосовать, как тут предлагает мэтр Ганцара, то я проголосую за отправку его в Карцерику, причем вместе с супругой и остальными фамиллиарами. Что же до очаровательной Астрид Дегатти, чью зеркалопередачу я каждый вечер с удовольствием смотрю, то она будет исключена из Клеверного Ансамбля и запечатана, как опасный для общества демон. Таково мое мнение на этот счет.

Воцарилась тишина. Даже Астрид выпучила глаза, в ужасе глядя на великого зажимателя конфет. Он все-таки не простил ей тот случай, получается. Много лет лелеял планы мщения.

А у него целых три голоса! Он председатель ученого совета!

– Вы это серьезно?.. – с опаской спросила Кайкелона. – От вас не ожидала.

– Вполне серьезно, дорогая коллега, – кивнул Локателли. – Как еще мы должны поступить, если перед нами виновные в геноциде разумных существ? Общество не поймет, если мы оправдаем мэтра Дегатти только потому, что во всем остальном он прекрасный человек и наш всеобщий друг. Однако… есть еще кое-что. Как неоднократно было здесь замечено, это крайне противоречивая ситуация, и прецедентов раньше не было. Просто большинством голосов такие вещи решать нельзя, мне кажется.

– И что же ты предлагаешь? – брюзгливо спросил Хаштубал. – Монету подбросить? Или обратиться к богам?

– Можно и к богам, – закивал Локателли. – Можно и к богам, отчего же нет? Правда, они могут оказаться предвзяты, учитывая видовую принадлежность обеих мэтресс Дегатти. Так что я предлагаю обратиться за решением к кое-кому другому.

– Только не святой Машибухер, – аж скривился Хаштубал. – Я не хочу снова его видеть.

– Нет-нет, что вы, мэтр Хаштубал. Просто если бы один из нас был виновен в геноциде, скажем, гоблинов, я бы предложил передать его на суд гоблинов. А в данном случае… почему бы нам не спросить мнения самих астридианцев? Кажется, они так называются, я ничего не путаю?