Семья волшебников. Том 4

Глава 19

Был день Мраморного Осьминога, и Вероника шла домой… то есть не домой, а в Клеверный Ансамбль, но она третью луну там жила и училась, привыкла совсем и уже воспринимала как второй дом.

Вчера был Пигеридис, Ленивый День, и они допоздна гостили у дяди Вератора и тети Сидзуки. Так загостились в итоге, что и ночевать остались. Астрид до сих пор дрыхнет, но Вероника встала точно по часам, позавтракала и пошла одна в Клеверный Ансамбль.

Ей не хотелось задерживаться, потому что мама с папой тоже уже проснулись и завтракали, но отдельно. Папа и дядя Вератор играли в манору, мама и тетя Сидзука болтали на веранде.

Друг друга они подчеркнуто игнорировали.

А Вероника такое не любила. Когда кто-то с кем-то ругался или царило напряженное молчание, она либо уходила в книжку, либо просто уходила. Сейчас вот просто ушла, потому что все равно через час урок начнется.

Она уже не волновалась, гуляя по Валестре в одиночку. Чего волноваться? Вон сколько прохожих на улице – и никто не волнуется.

Подумав об этом, Вероника заволновалась. Без причины.

Хотя утро было просто расчудесное. Тепло, хотя и поздняя осень, ветерок такой свежий, пахнет яблоками, грушами и грибами. И не жареными на сковороде, а настоящий лесной запах – чуть прелая листва, влажная древесина, лишайники и пахучие крепкие боровики… вокруг словно дубрава, а не волшебный город. Это потому что в Валестре Метеорика не только следит за погодой, но и придает душистости воздуху, чтобы у всех было хорошее настроение.

В небе курлыкали журавли. Это черный хорободанский журавль, Вероника знала. Он, как ни удивительно, не улетает в теплые края, как другие птицы, а наоборот, прилетел с далекого севера, из Хоробадкаха… ой, нет, Хорободакха. Вероника бы дала ему название попроще, а то и не выговорить, но ее никто не спросил, как обычно.

Черный журавль зимует в Мистерии. Тут, конечно, тоже и снег, и холодно, но не так сильно, как в Хорободакхе. Астрид учится с мальчиком из тех краев, Спекингуром, так он рассказывал, что зимой у них сопли в носу замерзают, и если у кого насморк, то от него все разбегаются, потому что он если чихнет – то соплесосулька выстреливает, и насквозь пронзить может.

Конечно, журавли оттуда улетают.

Вероника прошла по улице Алхимиков и немного захотела свернуть на улицу Красного Дуба, но сделала над собой усилие и побежала дальше, задержавшись только на площади Философов. Там собралась небольшая толпа, и они слушали проповедника в высокой шапке, который взгромоздился на бочку и рассказывал, какие боги кудесные и как кудесно жить, когда ты севигист.

Его слушали с интересом, потому что говорил проповедник красиво, и голос у него был мелодичный, как у певца. Вероника тоже остановилась послушать, потому что в запасе был еще целый час.

– … Всякий разумный индивид сотворен для сальванских кущ и бессмертия, и мы все живем во времени для вечности, – вещал проповедник, потрясая Ктавой. – Святая Церковь имеет назначением руководить нас к вечности, и в ней боги, святая севига, положили все средства к нашему просвещению, очищению, освящению, обновлению, утверждению, единомыслию, даровавши нам в руководство Ктаву святую. Услышьте же слова мои, и раскройте сердца святому слову и богам сальванским. Пройдите святое наречение, и предайте себя заботе и заступничеству богов. Богов славим.

Проповеднику вежливо похлопали и стали расходиться. Он с надеждой переводил взгляд с лица на лицо, но никто не задержался, никто не пожелал наречься в севигизм или хотя бы спросить что-нибудь о богах и Ктаве. Когда не осталось никого, кроме Вероники, проповедник слез с бочки и грустно вздохнул.

– Мама говорит, что миссионерская миссия в колдовской стране обречена на провал, – сказала Вероника, подходя ближе.

– Мудрая у тебя мама, – усмехнулся проповедник. – А что еще она говорит?

– Что волшебники слишком могущественны, богаты и сведущи в работе мироздания, чтобы ударяться в религию, – припомнила Вероника.

– В этом есть правда, – согласился проповедник. – Но я состою в Великой Миссии, так что моя задача – нести свет севигизма туда, где его еще нет или мало. Кто знает, быть может, среди слышавших меня сегодня найдутся те, кто задумается?

– Наверняка найдутся, – соврала Вероника, чтобы проповедник не расстроился.

– А ты сама, девочка, наречена? – спросил тот. – Кто у тебя любимый среди Двадцати Шести?

Вероника задумалась. Вопрос был сложный. Все боги очень разные и почти все занимаются чем-то конкретным.

Астрид вот сходу назвала бы Солару. Астрид считает себя избранницей Солары и собирается повсюду нести ее свет, когда вырастет. Но Вероника настолько четко еще не определилась.

– Не знаю… может, Юмпла? – предположила Вероника.

Юмплу она хотя бы встречала лично и точно знала, что та добрая… когда Бабушка.

– Конечно, Юмпла, – одобрительно кивнул проповедник. – Кладешь ей печенье на Добрый День?

– И еще Савроморт, – добавила Вероника.

– Кто?.. а… интересный выбор… – удивился проповедник. – А почему?

– Потому что его никто не любит. Ему обидно, наверное. А он же никого сам не убивает, он просто как главный могильщик… или директор кладбища…

– Ты права, девочка! – воодушевился проповедник. – Вот уж верно сказал Сакор Дзидоша: высшая мудрость – в устах ребенка. Савроморту и в самом деле недостает любви паствы, и его часто клянут ни за что, но он продолжает делать свое благородное дело. Его миссия как владыки царства мертвых неблагодарна, но она одна из важнейших. Смерть – это ключевой момент, когда подводятся итоги смертного существования индивидуума и делаются выводы. Ему воздается в следующем этапе его существования, если не воздалось при жизни.

– Спасибо, что объяснили, – поблагодарила Вероника.

Она бы поговорила с проповедником еще, но тут дважды пропел жаворонок. Второй рассветный час – а в третьем рассветном начнутся уроки. Опаздывать нельзя – первой сегодня история и философия магии, а мэтр Пиррье тоже очень любит поговорить и сердится, если кто-то не слушает.

Он даже заставляет записывать каждое слово, хотя это все и так есть в учебниках. Вроде бы и не самый большой повод для неприязни, но она понемногу начинала расти в Веронике. У нее плохо получалось одновременно слушать и писать.

Улица Алхимиков тянется через всю Валестру. Очень-очень длинная улица. Она переходит в широкий тракт Мудрости, который соединяет Валестру и Клеверный Ансамбль. Шесть университетов стоят совсем рядом с городом, но все-таки не вплотную, и вдоль тракта Мудрости ничего не строят, чтобы они не сомкнулись. Но он совсем коротенький и очень красивый, вдоль него разбиты сады и есть мост через речку Валестру.

Удивительное совпадение, что она называется точно так же, как город.

На этом самом мосту Веронику окликнули. У перил стоял дяденька в плаще – засаленном таком, стареньком. Такие носят бедные и не следящие за собой волшебники… или дедушка Инкадатти, когда ходит по грибы.

И Вероника бы просто прошла мимо, потому что чего ей от этого дяденьки? Ничего. Но он сам к ней повернулся, прищурился слезящимися глазами и вдруг шагнул почти что наперерез, так что Вероника даже немного испугалась.

– Свершилось, чудо свершилось!.. – залопотал странный дяденька. – Дай коснуться тебя, благословенное судьбой дитя!..

– Отстань, мелочи не дам! – крикнула Вероника.

Она поняла, что это побирушка. Мама учила, что побирушке нельзя давать деньги, потому что он их потратит на бухло, и всем станет только хуже. Тебе – потому что ты лишишься денег, и побирушке – потому что он продолжит опускаться.

– Найди работу! – посоветовала Вероника, ускоряя шаг.

– У меня есть работа! – не отставал побирушка. – Славить тебя! Дай мелочи! Сверши чудо!

– Помогите! – заверещала Вероника.

Прохожие стали оборачиваться, смотреть на них. Один пожилой волшебник остановился и нахмурился, поднимая руку со светящимся перстнем.

– Отойди от ребенка! – рявкнул он.

Побирушка рухнул на колени, как подкошенный. Глядя не на волшебника, а на Веронику, он взмолился:

– Прошу!.. Не гневайся!.. Умоляю!..

Глаза у него и раньше слезились, но теперь из них потекли настоящие ручьи. Он всхлипнул с каким-то даже надрывом, и Веронике стало его жалко. Она торопливо подала побирушке лемас и сказала:

– Ладно, только не на бухло! На бухло мама не разрешает давать!

И торопливо побежала прочь. А когда мостик остался позади – обернулась и увидела, что побирушка так и стоит на том же месте, благоговейно глядя на монету. Он так светился от счастья, словно Вероника дала ему не медяк, на который ничего и не купишь, а целую гору золота.

Она выбросила это из головы. Ничего особенного не случилось, а надо было еще не опоздать в школу. Но сидя уже на уроке и старательно скрипя зачарованным перышком, она вдруг заметила странное.

Аудитория была на первом этаже, и Вероника сидела с краю, у окна. Мэтр Пиррье рассказывал о том, как начиналось человеческое волшебство, как древние перволюди учились сначала у эльфов, потом у кобринов, огров и великанов, как эти разрозненные, подобранные тут и там крохи со временем были скомпилированы в единую систему и расцвели пышным цветом в юной Парифатской республике… а Вероника перестала скрипеть пером, потому что за окном увидела рожу.

Рожа пялилась прямо на нее. И вообще-то это была не рожа, а лицо, принадлежащее обычному дяденьке, совсем не страшному и даже симпатичному, если вам нравятся акрилиане в плащах с капюшонами. Только смотрел он прямо на окно, прямо на Веронику, и смотрел так пристально, что ей стало не по себе.

Вероника подумала, что это одна из тех плохих ситуаций, о которых говорила мама. Но она не успела обдумать все как следует, потому что у мэтра Пиррье дернулось ухо. У него такой чуткий слух, что он сразу замечает, если двадцать пять учеников пишут, а один не пишет. И даже может не глядя сказать, кто именно.

– Мэтресс Дегатти, вам неинтересно? – рыкнул он, не оборачиваясь.

– Мэтр Пиррье, там дядька! – поспешила оправдаться Вероника. – Он на меня смотрит!.. или на вас, я не знаю…

Теперь писать перестали все. Классный наставник пошевелил длинными усами и нехотя подошел к окну. Но там уже никого не было, и холодные желтые глаза уставились на Веронику.

– Он там был! – заверила она.

– Вы говорите правду, – чуть промедлив, кивнул мэтр Пиррье. – Но теперь там никого нет. Если ему что-то нужно от меня, он подойдет после лекции. Продолжаем записывать.

Вероника продолжила записывать, но ей стало неуютно. Она сомневалась, что дядьке нужно было что-то от мэтра Пиррье. Он точно смотрел на нее… кажется, точно.

Наверное, точно.

Может быть, определенно.

Совершенно возможно.

Непременно вероятно… нет, это уже чушь.

– … В четыре тысячи триста третьем году до Новой Эпохи официальным языком Парифатской республики стала титанова речь, – говорил классный наставник, ходя туда-сюда и покачивая пушистым хвостом. – Язык, когда-то идеально подходивший для заклинаний, все больше утрачивал былые возможности. По мере того, как все большее число индивидов не только овладевало им, но и числило родным, его эффективность как ритуального слабела. Заклинания, состоящие из простых и понятных слов-команд…

Вероника отчаянно пыталась одновременно слушать, писать и думать, но это было выше ее сил. У остальных получалось лучше, а Бумбида вообще, кажется, дремала, оставив бодрствовать только одно ухо и одну руку. Непонятно, как она так может… у нее тоже штука, что ли?.. а, нет, она пишет каракули… и у нее слюна капает из уголка рта…

Но это мудро. Все равно в учебнике все это есть. Бесполезная работа.

Веронике не нравилась бесполезная работа. Очень.

– Мэтресс Дегатти, вы что-то хотите спросить? – прервался вдруг классный наставник.

– Ничего… – медленно ответила Вероника, пытаясь игнорировать боль в пальцах.

Зачем все это записывать. Она и так запомнит. Вероника не понимала.

Она попыталась просто рисовать каракули, как Бумбида, но у нее не получилось органично. Мэтр Пиррье сразу уловил неправильность в звуке пера, дернул мохнатыми ушами и сказал:

– Судя по вашему взгляду, вы хотите что-то сказать, мэтресс. Мы все вас внимательно слушаем.

Вероника угрюмо на него уставилась. Как и все фелины, мэтр Пиррье невероятно хорош собой, его лицо невольно притягивает взгляд, мех черней беззвездной ночи, а глаза бездонны, как вселенная. Но Рууррупи, девочка-фелинка из четвертой спальни, сразу сказала, что он сердитый и будет ко всем придираться. Так и оказалось, хотя как Рууррупи это заранее узнала, никто не понял.

– Я не хотела ничего говорить, – опустила взгляд Вероника. – Чтобы не обидеть. Но если я должна, то… я не успеваю записывать. И у меня рука болит. У меня рука болит, и я не успеваю понимать, что вы говорите. Вот. Потому что я могу либо писать, либо слушать. Извините, я хочу в туалет…

Вероника совсем засмущалась и попыталась спрятаться под парту. Мэтр Пиррье несколько секунд молча на нее смотрел, а потом сказал:

– Можете идти.

В гробовой тишине Вероника спустилась, чувствуя на себе двадцать шесть взглядов. Она не совсем поняла, может ли она пойти в туалет, или может уйти насовсем и навсегда, никогда больше не возвращаясь.

Было страшно спросить, так что она решила потом просто вернуться на урок, а если ее не пустят, то… поплакать, наверное. Подальше от двери, чтобы не мешать. Но не слишком далеко, чтобы все-таки было слышно. Вдруг все-таки пустят?

Вероника представила эту ситуацию, и уже немножко заранее начала плакать, но взяла себя в руки, потому что в туалет ей действительно было нужно.

И этот путь следовало преодолеть без слез. Как мужчина. Или Астрид.

Во время уроков коридоры Клеверного Ансамбля тихи и пустынны. Многотысячные реки школяров и студиозов растекаются по аудиториям, лабораториям и спортплощадкам, слушая классных наставников и сами понемногу колдуя. Повсюду двери и за каждой какая-то суета.

Зато в коридорах – тишина. До конца урока еще полчаса, и на эти полчаса Вероника здесь – абсолютная властительница. Можно творить, что захочется, только бесшумно, потому что если зашуметь – отовсюду высунутся сердитые классные наставники.

Так что Вероника бежала тихонечко, на цыпочках…

– А-А-А-А-А!!! – раздался страшный крик, и что-то врезалось в стену.

Вероника вздрогнула и гневно посмотрела на школогномика. Пакостный бесенок тут же юркнул куда-то под половицу, а дверь аудитории распахнулась, и классный наставник шикнул:

– Девочка!..

– Это не я, это школогномик! – залепетала Вероника, но ей не поверили. Классный наставник строго погрозил пальцем и закрыл дверь.

Стало обидно. В этот раз она и правда ни при чем. Да и в аудитории на нее правда смотрел тот дядька. Он точно на нее смотрел, с акрилианами не ошибешься, у них лица такие длинные, что фас и профиль – это совсем разное лицо.

– Школогномик, выходи, – потребовала Вероника, наклоняясь к половице. – Я тебя видела. Призываю.

Лохматый мячик с воем сгустился из воздуха. Дверь тут же снова распахнулась, классный наставник хотел снова шикнуть, но Вероника первая воскликнула:

– Вот, школогномик! Я НЕ ВРАЛА!

Кажется, она слишком громко воскликнула. Кажется, разнеслось на весь коридор. Кажется, вышло даже громче, чем у школогномика. Кажется… ей пора идти.

И Вероника убежала.

Через несколько секунд ее обогнал школогномик. Он орал и оглушительно бухал пятками, а позади распахивались двери.

Вероника поняла, что опять все испортила. И не хотела ведь совсем, это опять ненароком получилось.

Она спряталась в туалете. В конечном счете, ей все равно было туда нужно. Запершись на засов, она слушала грохот и вопли, всегда сопровождающие охоту на школогномика, и молилась Юмпле и Савроморту, чтобы тот классный наставник не запомнил, кто начал эту кутерьму.

Хотя он запомнил, конечно. Веронику все запоминают. В Клеверном Ансамбле нет других шестилетних девочек.

Ну и ладно. Просто теперь Вероника будет жить здесь. В туалете. Одна. Может, лет через десять, когда все про нее забудут, она выйдет из заточения, уже старая и с бородой…

Слезинка капнула на книжную страницу. Веронике стало ужасно себя жалко.

На урок истории и философии магии она не вернулась. Полчаса пробежали как-то незаметно, и когда Вероника все-таки решила, что отшельничество в туалете – не самая здравая мысль, была уже перемена. Плетясь на второй урок, она встретила Данишу, которая смущенно сказала, что забрала ее тетрадь с конспектами, но где-то потеряла, и ей очень жаль.

– Она у меня, – понуро сказала Вероника.

– Фу-у-ух! – выдохнула Даниша. – Подожди, а как ты… ах да. Удобно тебе, наверное.

– Удобно, – согласилась Вероника.

На ПОСС она сидела ровно, стараясь больше ничего не напортить. По крайней мере, дед Инкадатти к ней сегодня не придирался, а просто рассказывал о жрецах, монахах, рыцарях из духовных орденов и прочих божьих служителях. Какие у них отношения с волшебниками, кого следует остерегаться и чем именно они могут быть опасны.

– Соларионы, – задумчиво говорил Инкадатти. – То бишь паладины Солары. Знаю их, ага. Ничего плохого про них сказать не могу. Потому что не помню. Давно их не встречал. Потом к ним вернемся, когда я вспомню про них что-нибудь плохое. Кто там следующие?.. Солнцегляды. То бишь монахи-экзорцисты… тоже Солары. Полезные ребята. Но не если у вас есть подчиненный демон. Им бывает все равно, если это ваше имущество. Он снимает повязку, и ваш служитель-имп рассыпается пеплом. А вас наставляют, что вас спасают от греха.

И он почему-то уставился на Веронику. Та заерзала, не понимая, почему она опять крайняя, хотя просто сидит и ничего не делает. А Инкадатти смотрел на нее все пристальней, а потом вдруг раскрыл рот и воскликнул:

– А ну конечно! Соларионы!.. Недавно совсем были в Радужной бухте! А местную нечисть проигнорировали! Я все помню! Я на них жалобу еще тогда написал! В Кустодиан, их гроссмейстеру, великому инквизитору, понтифику Солары… так, кто у нас дальше? Хранители Огня! Эти безобидные, если не лезть к их огню. Они просто следят, чтобы он никогда не гас. На этом с Соларой все, переходим к служителям Фуракла…

А после большой перемены и обеда началась физмагия, на открытом воздухе. Вероника не очень любила этот предмет, хотя мэтр Тануччи и не мучает детей так, как мэтр Гробаш. Он старенький и худенький, с длинной белой бородой и высоченным синим колпаком, расшитым звездами. Вероника не могла даже представить, чтобы он вдруг забегал или запрыгал.

Вместо него это делает Гений.

Гений мэтра Тануччи похож на самого мэтра Тануччи, только вдвое выше, втрое шире в плечах и совсем молодой. И на физмагии Тануччи учит не столько бегать и прыгать, сколько тому, как командовать теми, кого призываешь.

– Легкое движение руки, – говорил он надтреснутым голоском. – Чуть-чуть взмахнуть и-и-и… да, вот так. Видите?

Все видели. Гений, повторяя движение волшебника, вырвал из земли толстенный столб и взмахнул им, как веточкой.

– Это метода зеркала, – сказал классный наставник. – Прямое управление волшебным существом через повторение движений. При этом вы можете находиться на любом расстоянии… если, конечно, владеете методой удаленного контроля. Я демонстрирую это на Гении, но это может быть любое существо, которое вам повинуется.

Эта часть физмагии Веронике нравилась. Она так и собиралась делать – управлять другими, а сама стоять в сторонке. Но ей не нравилось, что для прямого контроля нужно и своим телом тоже владеть успешно. Сейчас вот им велели взять гимнастические шесты и повторять упражнения, которые Гений выполнял со столбом.

Веронике, Свертхи и гоблинам выдали уменьшенные шесты. Но гоблины, вообще-то, очень ловкие, да и довольно сильные для своего роста. А гномы хоть и крохотные, зато жилистые и выносливые. Так что у Вероники получалось хуже всех, и мэтр Тануччи печально качал головой.

– Дорогие мои, не недооценивайте крепость рук… а еще больше – ног, – грустно говорил он. – Иногда, когда все прочие аргументы не работают, волшебнику остается полагаться только на умение быстро бегать. Особенно когда ты призыватель.

И он добавил совсем уж убитым голосом:

– Сегодня бежите кросс. Пять вспашек в свободном темпе. Это два круга по зеленой трассе… а, да, Дегатти. Тебе один круг.

– Почему? – запротестовала Вероника. – Я смогу.

– Не сможешь, поэтому один.

Вероника не стала спорить, но немного обиделась и решила доказать, что сможет. Все равно пробежать полные два круга.

Через пару минут она передумала, потому что все остальные как-то слишком быстро ее опередили. Даже Свертхи на своих коротеньких ножках унеслась далеко вперед, и Вероника осталась одна.

Зеленая трасса уходила в сторону от Клеверного Ансамбля и изгибалась кривой петлей по лесопарку. Где-то за деревьями швырялись друг в друга проклятиями старшаки Детримента, а с другой стороны ребята из Вербалеона учились чарам роста растений. Две дюжины юношей и девушек читали длиннющее заклинание, из земли поднимались зеленые пики, а классная наставница придирчиво их рассматривала и критиковала, потому что одни деревья получались чахлыми, другие почти сразу же начинали желтеть и умирать, а на одной сосенке вместо шишек росли лапти.

Вероника так на это засмотрелась, что отстала от своих еще сильнее. Ее группа скрылась за поворотом, потом и вербалеонцы остались позади, и только дробный стук дятла нарушал лесную тишину.

Бежать Вероника уже устала, так что темп снизила. Куда ей торопиться? Один круг она так и так пробежит быстрее, чем остальные – два. А даже если и нет – тоже не беда. Все равно никто не ждет от нее спортивных подвигов. От нее вообще ничего не ждут, кроме неприятностей.

Ну и какой смысл стараться?

Она задумалась, есть ли смысл бежать самой. Может, призвать кого-нибудь, кто ее подвезет? Это, конечно, не по правилам, но может, мэтр Тануччи не просто так сказал, что сила призывателя – в тех, кого он призывает? Метода контроля… может, если победить с чужой помощью, то за это дадут больше очков, чем если победить тупо силой икроножевых мышц?

Икроножевых?.. нет, подождите, кажется, икроножных. Вероника засомневалась. Она сошла с тропинки, присела под дубом и принялась листать словарь. Тот очень удачно нашелся в траве.

Икроножных. Она так и знала. Книга снова ей помогла. Сияя от радости, Вероника вскочила… и встретилась взглядом с лесником.

Наверное, лесником. Он не был похож на школяра или классного наставника. Такой мрачный тип в мрачном балахоне. С метелкой.

Он подметал осенние листья. В Клеверном Ансамбле и Валестре эту работу делают в основном немтыри, но на немтыря дядька тоже похож не был.

И он смотрел на Веронику. Пристально смотрел, жадно.

В другое время она не обратила бы внимания. Ну лесник и лесник, подметает, ничего плохого не делает. Но сегодня он уже третий такой – сначала побирушка, потом заоконный акрилианин… теперь вот мрачный лесник. И что самое подозрительное – все в одинаковых плащах.

Вероника поняла, что это неспроста.

Она не боялась демонов и чудовищ, когда видела их и знала, что это демоны и чудовища. Она боялась непонятного. Всякого такого, от чего неизвестно, чего ждать.

А еще она боялась навязанных социальных контактов. Когда с ней заговаривали те, с кем Вероника говорить не хотела, она внутренне немного сердилась.

Ой. А ведь она и сама, наверное, навязывалась всем тем демонам, которых призывала. Понятно теперь, почему они обычно такие недовольные.

Хотя… это и всегда было понятно, просто Веронике раньше было все равно.

Пробегая мимо подозрительного лесника, она натянула шляпу на самые глаза, чтобы стать как можно незаметней, и приготовилась позвать маму… нет, лучше Астрид, а то маму стыдно призывать. Как будто Вероника маленькая и не может сама за себя постоять.

Но лесник только подозрительно смотрел и подозрительно махал метелкой. Ничего не делал. Это было еще подозрительней, и Вероника остановилась. Она решила выяснить, что происходит.

– Мир вам, – поздоровалась она вежливо, но с угрозой. – А вы меня не преследуете, случайно? Я ни на что не намекаю, но если преследуете, то лучше не надо.

У лесника забегали глаза. Кажется, он немножко испугался. Хотя чего ему бояться, если он ни в чем не виноват? Раз боится – значит, у него плохие намерения. Значит, можно призвать паргоронского пса, и тот его загрызет, а Вероника останется хорошей, потому что покарала злодея.

– Опасно в наши времена преследовать маленьких девочек, – все-таки для начала предупредила она. – Вы лучше так не делайте, а то я маму позову. И вы умрете, наверное.

Вот. Она все честно сказала. Теперь он должен перестать бояться, отбросив плохие намерения.

– Не надо маму, – произнес лесник каким-то сдавленным голосом. – Мы тебя вовсе не преследуем. Мы следуем за тобой. Ожидая мудрых наставлений и указаний.

– Вы меня с кем-то перепутали, – возразила Вероника. – Я еще ребенок. А кто вы такие?

– Твои верные последователи, – низко поклонился лесник.

– Ладно, – подумав, кивнула Вероника.

Она решила, что иметь последователей не так уж плохо. Даже хорошо, пожалуй. Только как-то оно неожиданно и из ниоткуда.

Астрид бы приняла это как должное. Ее скорее удивляет, что у нее последователей нет.

Удивляет и немного возмущает.

– А вы точно не перепутали меня с сестрой? – уточнила Вероника. – Она богиня и принцесса, она это постоянно говорит. Может, вы ее последователи? Мы обе Дегатти, нас часто путают.

– Твоя сестра тоже благословенна, поскольку она твоя сестра, – серьезно сказал лесник. – Наши толкователи считают, что ей тоже отведена роль, но пока не решили, какая именно. Возможно, она будет возвещать о тебе неверующим или ниспосылать казни твоим врагам.

– У вас и толкователи есть? – удивилась Вероника. – Вы какая-то организация, да?

– Нет, – очень быстро ответил лесник.

– А я думаю, да. У вас одинаковые плащи, вы за мной ходите и у вас есть толкователи. Вы члены какой-то организации, это логика.

– У нас нет никакой организации, – еще быстрее ответил лесник. – Мы просто независимые люди, случайно оказавшиеся в одном месте. И у нас одинаковые вкусы в одежде.

– А-а-а… – сообразила Вероника. – Тогда и я просто обыкновенная девочка, во мне ничего такого. Ничем вам не могу помочь, случайно оказавшиеся тут независимые и не подозрительные люди.

– Да будет по воле твоей, – кивнул лесник. – Но помни, что мы с тобой. Один твой приказ – и мы сделаем всё, что угодно. Всё, что угодно. Всё.

С последним словом он таинственно выпучил глаза и отступил назад, в заросли. А сзади уже доносился шум и топот, Веронику догоняла остальная группа. Она с ужасом поняла, что может оказаться последней даже при всего одном круге вместо двух, и помчалась сломя голову.

И она все равно прибежала последней, хотя очень старалась. Даже Свертхи, тоже отставшая от остальных, на последних локтях все-таки догнала и перегнала Веронику. Но мэтр Тануччи сказал, что главное – не победа, а старание, так что сегодня все молодцы. Хотя Отвалиорд и чуть больший молодец, чем остальные, потому что прибежал первым.

А Вероника даже и не расстроилась, что прибежала последней. Она напряженно думала, что происходит что-то неправильное, и она сама не справится, так что нужна помощь кого-то опытного и сообразительного. Кого-то, кто знает толк во всяких таких странных вещах и может справиться с любой проблемой.

Первой на ум, разумеется, пришла Астрид.