Семья волшебников. Том 4

Охота на сурдита

16921 год до Н. Э., Паргорон, Башня Душ.

Мараул, Дворк и Каген сидели за огромным столом и смотрели друг на друга. Последние из сыновей Мазеда, последние из тех, кто не был рожден, а вышел из зеркала. Еще несколько недель назад их было пятеро, теперь осталось трое. Зедан и Измиор, второй и четвертый в пятерке Первородных, отправились на Кровавый Пляж.

Вина за их гибель лежит на ворах и предателях из вымерших народов. Нактархим, сурдит и ла-ционне, Ноготь, Мышца и Кровь Древнейшего вторглись в Банк Душ прямо посреди боевых действий и едва не послужили концом всего Паргорона. Пока войска и большая часть демолордов сражались с Сальваном, пока крушили дворцы богов, Фар’Дуватхим, Сорокопут и Террор нанесли подлый удар в спину.

Террор убит. Его комплекс, искусственная металлическая оболочка, разрушена, а оживлявшую ее кровь выпил Вестник Резни, тесак молодого демолорда Янгфанхофена. Этот героический гохеррим…

– Корчмарь, а можно пропустить ту часть, где ты восхваляешь самого себя?

– Да я даже начать-то не успел!

Фар’Дуватхим заключен в Хиард. Его отдали вместо взятого в плен Джулдабедана, и последний нактархим был сброшен в бездонную темницу богов, где и просидит до конца времен.

И только Сорокопут остался жив, на свободе, да еще и с наваром! Коварный мерзавец в последний момент предал остальных заговорщиков, вырвал из Банка Душ свой вклад и скрылся в круговерти миров.

Именно по этому поводу и собрались сейчас за столом бушуки.

– Все эти тысячи лет у нас была дыра в безопасности, – сварливо произнес Мараул. – Как вышло так, что батюшка Мазед ее проворонил?

– Дыра была труднодоступная, – буркнул Дворк. – Об этом говорит уже то, что никто прежде ей не воспользовался. Слишком много факторов должно было сойтись.

– И однако она была!.. и есть! Ее надо заделать срочно, чем мы с тобой, Дворк, и займемся.

Толстый бушук в шубе услужливо поклонился. Он уже давно помогал старшему брату в техническом обслуживании Банка Душ, выполнял разную черновую работу и о некоторых нюансах функционала знал как бы не больше директора. Но знать больше директора бывает опасно, поэтому Дворк об этом благоразумно не распространялся.

– Но есть и другое дело, – добавил Мараул. – Каген, что ты узнал?

– Я обнаружил примерное расположение берлоги, – вкрадчиво произнес младший из детей Мазеда. – Это анклав, созданный из Паргорона же. Причем очень давний. Судя по всему, Сорокопут планировал скрыться еще в конце Десяти Тысяч Лет, но война закончилась, мы все помирились, и он решил, что выгодней будет остаться дома.

– Но берлогу на черный день сохранил… – задумчиво произнес Мараул. – Насколько хорошо она укреплена?

– Чрезвычайно хорошо, – с сожалением ответил Каген. – Повелитель Терний понимал, что ему не простят, так что закупорил лежбище надежней, чем долгопрудник раковину. Проникновение извне без его дозволения невозможно, дорогой брат.

– Жаль-жаль. А если вскрыть?

– Я уже провел предварительные расчеты! – с готовностью возжег письмена Каген. – Мы можем разрушить печати, но это обойдется приблизительно в три процента общего капитала. Точная сумма нуждается в уточнении.

Бушуки издали свистящие звуки. Дворк зацокал языком, Мараул поморщился.

– Сорокопут украл один и двадцать четыре сотых процента общего капитала, – сказал Дворк. – Тратить три процента, чтобы вернуть один и двадцать четыре сотых…

– Невыгодно, – буркнул Мараул. – Категорически невыгодно. Подешевле никак?

– Возможно, получится сэкономить две-три десятых, – развел когтистыми ручками Каген. – Не больше, дорогие братья.

– В таком случае ищем обходной путь, – сказал Мараул. – Лазейка должна быть! Не навечно же он там замуровался!

…Тридцать пять лет спустя.

– … Да вы издеваетесь надо мной?! Эту жирную задницу вообще невозможно выковырять?!

Дворк и Каген хмуро смотрели на брызжущего слюной брата. Мараул злился, Мараул был в ярости. Он недооценил поначалу Сорокопута, самонадеянно считал, что в течение года-двух они извлекут и его, и украденные условки… да и его самого тоже превратят в условки, что станет хорошим уроком всем, кто мечтает повторить это преступление.

Нет. Дотянуться до Сорокопута не вышло ни за год, ни за пять, ни за тридцать пять. Мерзавец так плотно свернул крохотную складку, что создал полностью запертый мир. Анклав, откусивший кусочек пространства самого Паргорона. Там Сорокопут веселился, глумился, потешался над обманутыми и униженными им бушуками… так это представлял себе Мараул, и все сильнее наливался злобой.

– … Мараул?.. – донеслось откуда-то издалека. – Мараул, ты нас слышишь? Мараул!..

– … Я ему покажу!.. – скрипнул зубами директор Банка Душ. – Однажды!.. он еще поплатится! Я даже не стану переводить его на условки, я превращу его в свинью и буду каждый день отрезать от него куски… и есть. И его самого заставлю. Пусть жрет самого себя и рыдает от боли и голода.

– Эка ты к нему по-доброму, брат, – произнес Каген. – Вот я бы запустил ему внутрь червей, и пусть бы они жрали его изнутри. Веками. Тысячелетиями.

– А я бы заточил его кости до бритвенной остроты, – ухмыльнулся Дворк. – Внутри него самого. Чтобы при каждом движении они рвали бы его плоть. Изнутри. И отпустил. Пусть идет, куда хочет.

– Ты тоже слишком добр, Дворк, – улыбнулся Каген. – Я люблю тебя за это, но лучше было бы… искупать его в яде Ралеос.

– О да-а-а! – закивали оба брата.

Лица бушуков аж залоснились от удовольствия. Мысль о страданиях, которые они обязательно скоро причинят Сорокопуту, доставила демонам ни с чем не сравнимое счастье.

Но… самого Сорокопута у них не было! И вспомнив об этом, Мараул, Дворк и Каген помрачнели. Тридцать пять лет прошло, как тот сбежал, а они по-прежнему гонятся за айчапом. Не удалось вернуть ни одной условки.

Ничего.

– Дорогие братья, если мне будет позволено, я плотнее займусь розыском нашего общего друга Сорокопута, – показал острые клыки Каген. – Благо я сейчас немного не у дел, скучаю и буду рад принести какую-то пользу.

Мараул и Дворк переглянулись. Да, прямо сейчас их младший братик – так называемый «тающий банкир». До Сальванской битвы он распоряжался счетом Мизхиэрданна, но Покров Плоти угодил в Хиард, и его условки стремительно перераспределяют между… заинтересованными лицами. За тридцать пять лет счет Кожи Древнейшего сократился на четверть, а еще через сотню Каген станет казначеем без казны и лишится титула банкира.

Так же вышло и с Дворком, который был бухгалтером Согерахаба, но ему повезло – во время вторжения Сальвана погиб Умиль, бухгалтер Худайшидана. Гниющий Князь нуждался в новом – и Дворк очень вовремя предложил свои услуги. Они сразу понравились друг другу… как заверял всех Дворк. Злые языки болтают, что Худайшидану просто было все равно, так что он взял того, кто первым подбежал, но мы же не станем слушать злые языки?

– Не станем, они злые! – воскликнула Астрид.

– Астрид, не перебивай, это невежливо, – одернула ее мама.

А вот Каген нового клиента пока не нашел. Бухгалтерами Гламмгольдрига и Мазекресс стали сыновья покойных Зедана и Измиора – Гулак и Лебет. Каген предлагал услуги новоявленным демолордам, Совите и Дорче Лояр, но первая предпочла Мартхана, своего прежнего бухгалтера, а вторая до сих пор перебирает. Будто она сможет найти кого-то лучше Кагена.

Ничего, впрочем. Младшего из детей Мазеда недаром прозвали Паргоронским Купцом. Даже если среди мажоритарных акционеров желающих не отыщется, ему хватит и счетов простых демонов. Паргоронский народ ему верит и охотно поручает распоряжаться своими вкладами. У него еще целое столетие, чтобы набрать достаточную клиентуру.

– Хорошо, займись этим, – брюзгливо сказал Мараул. – Дать тебе что-нибудь?

– Небольшую доверенность и, возможно, право экстренного призыва, – задумчиво сказал Каген. – У меня есть кое-какие мыслишки, но не стану обнадеживать вас раньше времени, дорогие братья.

Пахло хвоей и горной лавандой. Гигантские деревья буттуб уходили к облакам, и их кроны то и дело взрывались стаями птиц амар. Небеса кишели жизнью, воздух был чист и свеж, и мало кто поверил бы, что за этой толщей – клокочущая Тьма.

Цеге. Один из ближайших Темных миров. Его обитатели – демоны, но совсем не такие, как в Паргороне. Мощный атмосферный щит защищает Цеге от космической скверны, так что его жители всего лишь немного ворчливы. Они не знают старости, среди них немало могучих чародеев, но в полном смысле демонами их не назовешь. В принципе они способны к поглощению душ, но лишь некоторые из них этим занимаются.

Две тысячи лет назад Паргорон воевал с Цеге. Набег перерос в по-настоящему крупную жатву, и мог закончиться для этого мира плохо, если бы цегейцы не воззвали к богам. Светлые силы всегда рады помочь слабому, даже если это демоны, а Цеге – именно что слабый мир. До полноценной дееспособности он не дотягивает, что с одной стороны делает его легкой добычей, а с другой – дает право на божественную защиту.

Но это было две тысячи лет назад, и мало кому есть дело до столь давних раздоров.

Хотя великий Вактути их помнит, конечно. Он был одним из самых опасных противников в той войне. Цеге не имеет Банка Душ и демолордов, однако в нем есть бессмертные колдуны огромной силы.

В том числе и великий Вактути, что как раз повернул лицо к Кагену.

Он сидел на краю горного уступа. Над пропастью, дно которой скрывало облако пара. Среднего роста (по меркам бушуков) и плотного телосложения, великий Вактути смахивал не то на крупного грызуна, не то на крохотного медведя. Тело цегейца покрывала серо-синяя шерсть, глаза походили на бусинки, а углы рта опускались так, словно он вот-вот заплачет.

– Нате-здрасьте, – проворчал Вактути, доставая прямо из-под седалища длинную трубку и пузырек с джинном. – Бушук. Прибейте меня к столбу и назовите тумтуриком, бушук.

Он вынул из пузырька пробку, и крохотный джинн набил трубку табаком, а потом разжег собственным дыханием. Вактути затянулся, пыхнул, тряхнул пузырьком – и джинн втянулся обратно.

– Так приятно видеть спустя столько лет старого друврага, – улыбнулся Каген. – Кажется, так вы говорите, когда речь о ком-то вроде нас с тобой?

Великий Вактути степенно кивнул. Врагом он Кагену считаться мог в полной мере – все-таки убил его сестру, последнюю из дочерей Мазеда. Но и другом тоже мог, потому что тогда же они заключили замечательную, очень выгодную сделку, о которой Каген вспоминал с приятной дрожью под кошельком.

– Ты плохо знаешь нашу культуру, бушук, – постучал трубкой о скалу Вактути. – Мы врадруги, а не друвраги. Многие путают, но это разные вещи.

Каген улыбнулся. На самом деле он знал различия между этими терминами, но ошибся специально. Помнил, что великому Вактути нравится поправлять других, так что доставил ему удовольствие и таким образом сразу чуточку расположил к себе.

– Моя ошибка, – охотно признал Каген. – Мне нужно побольше узнать о ваших обычаях. Ах, если б не столько дел… эти дела, ох, даже присесть некогда. Я бы с удовольствием взял отпуск, погостил в ваших горах, отдохнул в Цеге годик-другой… кстати, ты сам не хочешь наведаться? Ты вообще был когда-нибудь в Паргороне? Очень советую, это преприятнейшее местечко. Кстати, как раз сейчас дел у меня поменьше, так что я, возможно, все-таки найду время… и тебя приглашаю!

– Слышал, у вас там недавно война кончилась? – спросил Вактути, пуская дымные кольца.

– Совсем недавно, – ухмыльнулся Каген. – Тридцать пять лет назад.

– Это все равно что вчера.

Каген не возразил. Ему и самому тридцать пять лет казались незначительным сроком, а уж великому-то Вактути! Этому бессмертному чародею уже восемьсот веков, он безумно стар даже по меркам демонов, однако большую часть жизни попросту дрыхнет.

Вактути – из тетиков, одного из пяти народов Цеге… точнее, четырех, пятый был истреблен, от него остались лишь подземные города, гигантские машины и воронки пылающей Тьмы. Тетики – могучие колдуны, но ростом они с бушуков, смешно выглядят и спят тем дольше, чем старше становятся.

Каген следил, чтобы Вактути не откинулся назад, чтобы не прикрыл глаза. Задремлет – и сразу уснет. Уснет – так на целые годы, как кульминат.

А прямо сейчас Вактути Кагену нужен.

Нет, ему придется уснуть, если он выполнит просьбу Кагена. Вактути – Мастер Сновидений, там он обладает непостижимым могуществом, и может в том числе проникать в чужие грезы, проходить в такие места, куда никто больше не может.

Бушуки и сами мастаки в подобном. Каген ходил по чужим снам, как по своему заднему дворику. Многие демоны такое умеют. Но Сорокопут, этот трусливый сурдит, отгородился прежде всего от бывшей семьи, отгородился от Паргорона. От тех, кто мог бы его выковырять обходным путем – ларитр, кэ-миало, бушуков. Так что требуется кто-то очень искусный, но при этом тот, с кем Сорокопут не знаком, кого не ждет в гости и не знает, как защититься.

У Кагена не было уверенности, что это сработает, но он хотел попытаться.

– Триста условок за твою помощь, врадруг, – произнес бушук, изложив свое дело.

– Что мне твои условки? – постучал чубуком о скалу тетик. – Съешь их с маслом. Я не торгаш, так что помогу тебе за так, бескорыстно.

Каген просиял…

– … Но ты подаришь мне Ме Большого Уха, – закончил Вактути.

Каген помрачнел.

Жаль Большое Ухо, это полезное Ме. Триста условок было бы дешевле.

– Какое же это будет бескорыстие, если ты получишь от меня Ме? – растянул губы до ушей Каген. – Это будет акт купли-продажи, к которому ты, мой врадруг, испытываешь отвращение. Я не хочу обижать тебя.

– Не обидишь, – спокойно сказал Вактути. – Подари мне Ме, и тогда я увижу, что ты хороший и добрый бушук. Тогда мы станем друврадругами, с преимуществом от тебя, и я бескорыстно тебе помогу. Экзетредари?

– Экзетредари, – нехотя согласился Каген. – Но если не сработает, вернешь.

– И снова ты пытаешься примешать в дружеские отношения куплю-продажу, – проворчал Вактути. – Я не торгаш, бушук. Я ничего тебе не верну. Либо делай мне подарок, либо не делай, а я отблагодарю тебя или не отблагодарю. Не устраивает – прыгай со скалы или сиди тут, а я буду дымить тебе в лицо.

– Экзетредари, – поднял когтистый палец Каген.

Хорошее, достойное, ценное Ме перешло к жадному лицемерному тетику, и тот сразу обмяк. Мохнатые руки и ноги повисли плетьми, глаза закатились, а камень, на котором Вактути восседал, расползся и вздулся во все стороны пеной. Чародей-сновидец погрузился в грёзу, и Каген сотворил отвращающий знак, чтобы Вактути не полез в его собственный разум.

Ждать пришлось целую неделю. Тетики неторопливы. На той же плоской скале Каген сотворил себе шатер и терпеливо пил чай, любуясь птичьими стаями и шумящими кронами деревьев буттуб. Вактути жил в уединении, на одинокой горе, и лишь далеко на горизонте виднелись пики Крадории, огромного города тетиков. Там живут другие их чародеи и король с королевой, но они Кагена не интересовали.

Потом Вактути проснулся. И как ни торопился Каген услышать его слова, первым делом тетик сходил по нужде. Встав на краю скалы и подставив мохнатый зад солнышку, Вактути широко зевнул и сказал:

– Радуйся, бушук. Я сумел просочиться в чехардак того сурдита и послать ему вещий сон. Он согласен поговорить, и он тебя впустит. Но при условии, что ты войдешь один и с клятвой непричинения вреда.

– Само собой, – расплылся Каген в улыбке.

Сделанный Вактути гном еще не успел плюхнуться на дно пропасти, а Паргоронский Купец уже растворился в воздухе. Он шел сквозь миры и с неприязнью вспоминал своего собеседника.

Для демонов тетики вроде и добродушные ребята, но совершенно никаких манер. Как животные.

Но кому какое дело – главное, что работу Вактути выполнил. Не задаром, но он сумел совершить то, с чем не справился весь Паргорон. И услышав знакомые вибрации, Каген дернул одну струну, потянул за другую… вот и она, берлога Сорокопута!

М-да. Если считать это домом, то он очень просторный. Но если целым миром – очень тесный. Не то комплекс пещер, не то сердце джунглей, огромная оранжерея. Повсюду вьются тернии, шипастые лозы, которые так обожает Сорокопут. Их было много в Паргороне, когда Каген только появился на свет и в Туманном Днище правили сурдиты.

– О Древнейший, неужели это малыш Каген? – донесся липкий, присвистывающий голос. – А что же наш директор, не захотел явиться лично? Я удивился, что ко мне стучишься ты, а не он.

– О, он постучится, если мы не придем к соглашению, – обещал Каген. – Как у тебя дела, Повелитель Терний?

Заросли с чмоканьем раздались в стороны, и Сорокопут появился во всем своем безобразии. Крупнее гохеррима, рыхлый, со скользкой розовой кожей, он навис над Кагеном, как гора, и тот облокотился на трость.

Ему вдруг подумалось, что все дети Древнейшего по-своему прекрасны. Даже сбежавшие когда-то ла-ционне. Но сурдиты… хотя они все разные. В отличие от гохерримов, нактархимов или кэ-миало, что похожи, как близнецы, сурдиты могут различаться очень сильно.

Сорокопут – один из самых неприглядных.

– Итак?.. – чуть разомкнул тонкий рот Сорокопут.

– Ты здесь уже тридцать пять лет, – произнес Каген. – Тебе нравится?

– У меня есть все, что нужно, – уклончиво произнес Сорокопут.

– Знаю-знаю. Все, что нужно. Уютный дом, приятная компания… ты любишь уединение, я помню. И условок у тебя полным-полно… сколько ты там у нас украл?

– Ай-яй-яй, какое неправильное слово, – покачал огромной башкой сурдит. – Украсть можно чужое. А я просто экстренно изъял свой вклад. Напрямую. Не прихватил ни одной лишней эфирки. Можно ли меня осуждать?

– Ты неправильно понимаешь, что есть Банк Душ, – ласково сказал Каген. – Твой вклад – это только твой вклад, никто не спорит. Никто другой им пользоваться не может, каждая эфирка принадлежит одному тебе, мой дорогой друг Сорокопут. Но изъять… изъять их нельзя. Потому что они часть общего капитала, что питает и поддерживает весь Паргорон. Это можно сравнить со зданием – имея в нем квартиру, ты можешь жить в ней, можешь сдавать в аренду, можешь продать… но при всем желании не можешь вырезать из здания и увезти. А если все-таки попытаешься… остальные жильцы тебя не поймут.

– Условки – это не недвижимость, – улыбнулся Сорокопут. – Если я вырежу квартиру из здания, остальное здание может просто рухнуть. Банк Душ не рухнул от потери моего вклада и даже не слишком обеднел. Из любого обычного банка всегда можно изъять свои вклады, и иногда банки от этого прогорают… но это не проблема вкладчиков, мой дорогой друг Каген. Надо было обеспечивать своим клиентам условия получше, тогда бы вас никто и не покинул.

– При других обстоятельствах это был бы дискуссионный вопрос, – согласился Каген. – Но при тех обстоятельствах, что имели место… тебе известно, что за судьба постигла твоих подельников?

– Грустная, полагаю, – предположил Сорокопут.

– Предполагаешь. Точно не уверен. Ты ведь понятия не имеешь, что происходит в остальном мире?

Сорокопут промолчал.

– Все потому, что ты не смеешь высунуть носа из логова. Один шаг вовне – и гохерримы утыкают тебя своими шампурами, как огромный шашлык. Ты в беде, Сорокопут. Но… я пришел протянуть тебе руку помощи. Я твой друг и хочу помочь тебе.

Сорокопут сухо рассмеялся. Это прозвучало так… по-бушукски.

– А ты зря смеешься, – заметил Каген. – Мне было нелегко с тобой связаться. Я бы не стал тратить времени, но я восхищен тем, что ты провернул. Блестящая афера… нет, правда, блестящая. Вряд ли кто-то выгадал в той войне больше тебя. Только вот… что теперь собираешься делать с добычей? Тысячи лет прятаться, пока не иссякнет последняя условка?

– За тысячи лет многое может измениться.

– Может. И Паргорон может пасть со всеми его жителями. А Сорокопут останется. Но знаешь, что вероятнее? Обратная ситуация. Особенно сейчас. Ты, мне кажется, не до конца все продумал. Впрочем, если я ошибаюсь!.. о, если я ошибаюсь, то просто скажи, и я уйду.

Рогатый карлик протер монокль, и алые глаза сверкнули в полумраке. Каген терпеливо ждал, готовый сделать шаг назад и исчезнуть. Он прекрасно помнил, на чем поднялся Сорокопут, и не собирался становиться первым экспонатом в его новой коллекции.

– Возможно, нам есть что обсудить, – наконец разомкнул уста сурдит. – Мне не хватает… более расслабленных прогулок. Это не жизненная необходимость, и я не слишком много готов за нее отдать, но…

– Половину, – оскалился Каген. – Ты отдашь половину того, что украл… нет-нет, не возражай!.. чтобы сохранить вторую половину.

– Как быстро этот разговор принял нелепый оборот. Я знал, что бушуки жадны, но не представлял, насколько.

– Ах, Сорокопут, Сорокопут, Сорокопут… я ведь даже имени твоего настоящего не знаю. С ним было бы легче, кстати…

– Да, я знаю.

– Послушай, сам бы я охотно пошел тебе навстречу. Ты мне нравишься, Сорокопут. Такая ловкость! Такое изящество! Такой тонкий вкус! Я бы с удовольствием стал твоим другом… да нам ничто и не мешает! Я на тебя зла не держу, хоть ты и виноват в смерти моих братьев. Но другие… понимаешь, мой любимый, чудесный старший брат Мараул иногда бывает… сварлив. Чуточку. Он за что-то невзлюбил тебя, Сорокопут. Немного. Мне будет нелегко уговорить его сменить гнев на милость. Понадобится весомая сумма, чтобы он согласился оставить тебя в покое.

– Десять процентов, – мягко произнес Сорокопут. – Я отдам вам десятую часть. Из них треть – лично тебе, мой дорогой друг Каген. За посредничество.

– Ой, как щедро и приятно! – аж замаслились глаза Кагена. – Безумно, безумно тебе благодарен и с удовольствием принимаю! Только… не подумай, пожалуйста, что мой любимый брат Мараул удовлетворится жалкими семью процентами от потерянного. Банк Душ должен получить хорошие отступные, чтобы Паргорон закрыл на тебя глаза. Каждому демолорду нужно будет преподнести подарочек, понимаешь?

– Три процента тебе лично и еще десять – на подарки моим дорогим друзьям, – сделал послабление Сорокопут. – Итого тринадцать процентов.

– Нет, мы так не договоримся. Послушай, я обожаю твое общество и рад бы провести здесь хоть полгода, но если ты прямо сейчас не скажешь «да, я согласен отдать тридцать процентов», то я просто развернусь и уйду с великой болью в сердце. Вернусь еще через сотню лет, когда ты дозреешь.

Не будем ходить вокруг да около. Торговля продолжалась долго, и в конце концов демоны сошлись на том, что Сорокопут оставляет себе сумму, эквивалентную одному проценту Банка Душ. Ту самую «демолордову долю», объем счета, достаточный, чтобы считаться мажоритарным акционером.

А все, что свыше, то есть еще двадцать четыре сотых процента или девятнадцать процентов своего состояния, он возвращает бушукам. Причем Каген не получает за посредничество фиксированную сумму, а берет ровно столько, сколько сумеет сберечь. Убеждает Мараула, банкиров и демолордов заключить сделку, а дальше все в его руках.

Согласятся власть имущие на пятнадцать сотых процента – девять сотых достанется Кагену. Потребуют две десятых – Каген получит всего четыре сотых. Не уступят ни крохи, будут настаивать на полном куше – Каген не имеет ни эфирки.

Ну а если им захочется еще больше, сделка не состоится.

– Это огромная уступка с моей стороны по отношению к Паргорону, – произнес Сорокопут. – Только чтобы сохранить добрые… ну, хотя бы не враждебные отношения. Больше я отдавать не намерен, поскольку даже эти души принадлежали мне. Я их фактически дарю, чтобы между нами не осталось разногласий.

– Я со своей стороны сделаю все, что смогу, – заверил Сорокопута Каген. – Если… нет, когда все пройдет гладко, претензий к тебе больше не будет. Я даже могу попробовать убедить демолордов принять тебя обратно. Все будет забыто и прощено.

– Не трать напрасно свое красноречие, – улыбнулся Сорокопут. – Я больше не чувствую себя частью коллектива.

– Как-то вот так это все и случилось, – закончил свою байку Янгфанхофен. – Как вы понимаете, у Кагена все в итоге получилось, и Сорокопута… не то чтобы простили, но осаду сняли, преследовать перестали, и он понемногу начал жиреть. В одиночку у него это выходило не так быстро, как в числе мажоритарных акционеров, но ему нравилось ни от кого не зависеть.

– Занятная байка, – задумчиво произнес Дегатти. – Дай-ка я попробую догадаться, к чему ты ее рассказал… дело ведь в способе, которым Каген связался с Сорокопутом?

– Да, лазейка в его анклав вела через Сон, – подтвердил Янгфанхофен. – Я сам узнал об этом только на днях – Каген довольно скрытен, но его пробило на ностальгию, когда он узнал, что Сорокопут остался без эфирки… утрирую, конечно, процентов десять капитала он сохранил.

– Ага… – произнес Дегатти. – Любопытно… Сон, значит… Лахджа?..

– Что Лахджа? – не поняла демоница.

– У тебя нет никаких мыслей на этот счет? Какие-нибудь воспоминания, быть может? Друзья, родственники?

Янгфанхофен с интересом переводил взгляд с лица на лицо. Возможно, он и сам обо всем догадался, и теперь ждал лишь, чтобы его подозрения подтвердили.

– Думаешь, это он? – медленно произнесла Лахджа.

– А кто же еще? – мрачно спросил Дегатти. – Шатается к тебе, тля. Даже у Сорокопута разыскал.

– О ком речь? – мягко спросил Янгфанхофен. – Я с вами поделился, поделитесь и вы.

– Ни о ком, – отмахнулась Лахджа. – Я… не смотри на меня так! Прекрати это!

– Настырные «родственники», – сказал Корчмарю Дегатти.

– Если бы он не был таким настырным, мы бы так и висели на шипах!

– Ах, ну конечно, спасибо! Вот спасибо!

– Ты себя некрасиво ведешь. Это мой единоутробный брат. Что за мерзкие мысли?

– Кхем!.. – кашлянул Дегатти. – Они там все единоутробные! Но сотни детишек откуда-то появились!

– Мэтр Дегатти, семейная жизнь изменила вас, – с восхищением сказал Янгфанхофен. – С другой стороны – кому как не вам знать обо всех опасностях брака?

– Так, дети, а пойдемте-ка, я вам покажу кормление карпов, – поднялась из-за стола Сидзука. – Корчмарь, спасибо, что заглянул, не ожидала, буду рада видеть в любое время…

– Не-не, теть Сидзука, карпы подождут! – ухватилась за край стола Астрид. – Тут самое интересное началось!.. а-а-а!.. нет, пустите!.. я должна больше знать об этой вероломной женщине!

– Да я не вероло!.. прекра!.. какой позор…

Мамико и Вероника безропотно встали и пошли за Сидзукой. Лурия вовсе помчалась быстрее ветра – ей хотелось покормить карпов. А вот Астрид пришлось отрывать совместными усилиями Дегатти и Вератора – она вцепилась в стол так, что когти раскрошили дерево, и гневно подвывала, пока Янгфанхофен хохотал, а Лахджа краснела от стыда. Все гости и официанты на них таращились.

– За что мне это? – пробормотала она, когда старшую дочь наконец вытолкали. – Почему моего честного слова недостаточно? Он же нас спас!

– Он спас ТЕБЯ! – ткнул пальцем вернувшийся Дегатти.

– Ты не понимаешь! Это дружба, а не… и я все равно не могу запретить ему приходить!

– Когда ты не можешь кому-то запретить приходить – это не дружба!

– Дружба. Просто с элементами абьюза.

– Чего?.. неважно. Дома поговорим. Корчмарь, не рассказывай об этом никому, хорошо?

– Конечно, конечно!.. – заверил гохеррим. – Конечно!.. На моих устах печать молчания! Я никому не расскажу… пока вы оба не умрете. А это, возможно, зависит от Сорокопута.

Эти слова как-то разрядили обстановку. Дегатти и Лахджа вспомнили, что у них есть проблема посерьезней. Они переглянулись, и Дегатти нехотя сказал:

– Я все-таки хочу сначала испробовать мой способ, но если не сработает…

– Будет планом «Б», – покладисто кивнула Лахджа.

– … Если не сработает, то мы вернемся к этому разговору, – закончил Майно.