Отборная невеста кн. 1

Глава 2. Перелетный ежик в саду

С родовым гнездом Редонам несказанно повезло — его разрушили. Двести лет назад, во времена дворянского бунта, соседи сразу сдались королевским войскам, а Редоны проявили фамильное упорство. Замок обстреливали три дня, доказывая и графам, и другим крупным владетелям, что нет в славной Овернии воли превыше королевской. Две стены и башню разнесли до основания. Пришлось изрядно обстричь драгоценные Редоновские оранжереи и проредить тогда еще многочисленные стада скакунов, чтобы король согласился снять опалу. Но восстановить замок предкам так и не позволили, разрешив лишь выстроить новый, исключительно для проживания графской семьи. Поэтому у наших податливых соседей — суровые древние твердыни, которые не проветришь летом и не протопишь зимой. А у упрямых Редонов — живописные руины на замковой скале, и миниатюрный «новый замок», в котором вполне удобно жить. Дедушка-граф десять лет назад даже водопровод провел, что было неслыханной роскошью. Правда, последней.

Копыта мягко застучали по гравиевой дорожке. Знаменитый сад Редонов был по-прежнему ухожен. Мраморные статуи из зеленых гротов убирали аккуратно, заменяя изящными скамейками, так что даже немногочисленные оставшиеся слуги не всегда замечали изменения. Да и оранжереи по-прежнему сверкали полированными стеклянными гранями. Сьеров-соседей, по большим праздникам навещающих старшую графиню, приглашали прогуляться среди редчайших чащобных цветов, один аромат которых поднимает дух, а также разглаживает морщины и убирает пятна с кожи. Что тоже очень сильно поднимает дух, особенно у дам!

Графиня-тетушка торжественно щелкала ножницами, одаривая одну из старых приятельниц, или их юных внучек цветком из тех, что растут только в самых глубинах Чащи… ну и еще здесь, в оранжереях графов Редон. А мне приходилось держать лицо, чтоб не выдать глодающей меня жадности. Такой цветочек, если продать его в нашей маленькой лавочке на респектабельной улице столицы, обеспечивал тетушку запасом любимого чая на неделю. А уж мази и притирания из оранжерейных травок были основой нашего с тетушкой скромного благосостояния.

Впрочем, больше одного-двух цветков старшая графиня не дарила никогда, потому я терпела.

Хэмиш придержал мне стремя, помогая сойти с седла.

— Спасибо. — я благодарно улыбнулась.

— При дворе… — нравоучительно начал он. — Воспитанная сьёретта не благодарит грума, который помогает ей спешится. Она даже не замечает его существования.

— При дворе грумы — молодые и красивые, вот и приходится делать вид, что они не мужчины, а мебель. — перебила я. — А ты мой любимый старенький дядька Хэмиш… — я похлопала Хэмиша по щеке. — …я тебя и так за мужчину не считаю. — и побежала вверх по ступенькам, на ходу стягивая перчатки из толстой вовкуньей кожи.

— Ну и дрянная же девчонка. — пробурчал мне в спину Хэмиш, удерживая скакуна, пока прибежавший от оранжерей мальчишка отвязывал короб с моей добычей.

Я шкодливо улыбнулась — еще какая, дядька, еще какая…

Дверь предупредительно распахнулась передо мной, я бросила хлыст и перчатки на подставленный дворецким поднос. Как же я мечтаю никогда больше не садиться в седло! Но хорошая, дорогая карета с запряжкой нам не по карману, а ездить в дешевой для нашего небогатого графства равносильно признанию банкротства. Поэтому обе графини Редон — старшая и младшая, блюдут родовые традиции. Право разводить скакунов на продажу мы потеряли указом регента, но никто не запретит держать конюшню для себя, утоляя общеизвестную страсть благородных сьер Редон к верховой езде.

Скакуны с Редонами навсегда!

Но хотя бы на сегодня с ними покончено…

Я подобрала подол амазонки и заторопилась к лестнице.

Она возникла в луче света, падающего из витражного окна наверху, точно фамильное привидение — бесшумно и словно бы ниоткуда.

— Сьёретта Оливия… Сьера графиня велела зайти к ней как вернетесь с прогулки.

— Передай тетушке, я переоденусь и приду.

— Сьера велела зайти тотчас же. — непреклонно скрещивая руки на кружевном переднике, прошелестела экономка.

Я остановилась. И склонила голову к плечу, изучая ее от квадратных носков туфель, выглядывающих из-под подола практичного коричневого платья, до волос, собранных в пучок настолько тугой, что у нее аж кожа на висках натянулась.

Вроде бы мы живем с Мартишей душа в душу — просто не обращая внимания на существование друг друга. И что такого у нас стряслось, что экономка снова решилась выказать мне свое неодобрение?

— А ведь я тебя, пожалуй, уволю. — наконец задумчиво сказала я.

— И ваша бедная старая тетушка останется совсем одна, теперь, когда вы уезжаете. — ответствовала экономка, и неодобрительно поджала и без того тонкие губы.

Я посмотрела на нее почти умиленно: когда я перебралась в замок, ее не обрадовало мое появление, теперь не радует отъезд. Со стороны Мартиши — это почти признание.

— Разве я сказала, что я тебя сейчас уволю, Мартиша? — я крепко обняла ее за плечи и зашептала в ухо. — Подожду, пока ты состаришься, и не сможешь найти работу ни в одном приличном доме. — я с удовольствием посмотрела, как исказилось ее лицо, и повернулась на каблуках, окидывая взглядом лестницу.

Всем домашним я в свежезаваренный чай плюнула, или есть еще желающие?

Дворецкий у дверей лишь поклонился, торжественно, как священную фигурку Крадущейся, держа перед собой поднос с моими перчатками.

— И пусть тетушке в кабинет подадут чай. — скомандовала я, взбегая по лестнице.

В свои покои я почти ворвалась.

— Платье готово, Катишка? Или ты тоже сперва желаешь побеседовать о моих несовершенствах?

— Никак нет! — моя горничная Катишка почти по-солдатски вытянулась рядом с распялкой с сегодняшним платьем.

— Почему не голубое? — фыркнула я. Сказала же вчера, что хочу голубое!

— Так холодно сегодня, сьёретта, а у голубого плечи открытые. Вот простудитесь — как ехать будете? — Катишка захлопотала, помогая мне выбраться из амазонки.

— Чихая и сморкаясь. — буркнула я, окинув платье недовольным взглядом — этот оттенок песочного не слишком шел к моей светлой коже. Не портил. Но и не украшал. — Добавила бы шаль.

— Так я и добавлю — вот эту, золотистую! Ту, которую к голубому платью, я уже в сундуки уложила.

— Все в этом доме меня тиранят, и некоторым это даже удается. — я склонилась над тазом. — Ну что стоишь, полей мне! Не следует заставлять графиню-тетушку ждать дольше необходимого.

— Слава Летящей, ваша Катишка догадалась одеть вас потеплее. Простуда сейчас была бы крайне неуместна. — старшая графиня Редон удостоила меня лишь беглым взглядом. И снова уткнулась в письмо.

— Доброго вам утра, тетушка! — пропела я, и пересекла кабинет, чтобы поцеловать ее в гладкую, едва заметно пахнущую пудрой щеку. Как обычно, она отстранилась, делая и без того формальный утренний поцелуй почти несуществующим.

— Я присяду или вы меня сперва пригласите? — я повернулась, позволяя подолу платья пойти волной у моих ног, и изящно опустилась в кресло у окна.

— Вы опять дерзите, сьёретта племянница. — тетушка поглядела с усталой укоризной.

— Простите, сьера тетушка. — я благонравно сложила руки. — Волнуюсь.

— Немудрено. — вздохнула она, и поднялась из-за стола.

Дверь распахнулась и Мартиша внесла поднос с чаем и булочками.

— Сьера графиня? — экономка вопросительно посмотрела на тетушку.

— Ступай, чай разольет сьёретта Оливия. — мановением руки отпустив экономку, тетушка уселась во второе кресло. — Вижу, ваша война с Мартишкой продолжается с переменным успехом. Но хотя бы чай она вам принесла.

— Она просто дождаться не может, когда я уеду, чтобы вбить заговоренный гвоздь в следы каретных колес. — я разлила чай действительно по двум чашкам — надо же, я думала, будет всего одна!

— Пусть только попробует. — проворчала тетушка. — Я ей тот гвоздь… Впрочем, она не посмеет.

Я не была в этом так уверена, но возражать не стала. Некоторое время мы молча пили чай, глядя сквозь широкое окно на тронутый осенним золотом сад, и перелетного ежа, хлопнувшегося сверху на толстую ветку. Еж свернул полетные перепонки и деловито посеменил вверх по стволу, черным носиком вынюхивая под корой жучков. На растопыренных иголках были наколоты опавшие листья, и ежик явно чувствовал себя невидимым для глаз хищников.

Вот так и я — сейчас невидимка, из всех опасностей — скачки с Хэмишем и тихая домашняя война с экономкой. Но скоро… Скоро все изменится. Я вдруг со всей отчетливостью поняла, что вот таких спокойных моментов — дом, чай, перелетный ежик в саду — больше не будет! А будет…

— Ваше выражение лица позорит наше славное имя. — брезгливо обронила тетушка. — Эдакая кислая мина не подобает последней из Редонов.

Я на миг сжала пальцы на ручке кресла, чтобы удержаться и не сказать что-нибудь в ответ.

— И не тискайте кресло! — тетушка безжалостно доказала, что со зрением у нее все в порядке — от этой хищницы под листиком не спрячешься! — С такой несдержанностью при дворе вы станете легкой добычей.

— Я внимательно слушаю вас, сьера. — заставив себя расслабить пальцы, я улыбнулась.

— Так-то лучше… — старшая графиня одарила меня строгим взглядом, и наконец открыла небрежно брошенный на угол стола толстый конверт. — Как вы, конечно же, знаете, двести лет назад случился заговор королевы Гедвиги, пытавшейся отделить изрядную часть Овернии в пользу родной ей Лутении. С тех пор короли Овернии женятся исключительно на своих подданных, а в нашем милостью Летящей в Ночи и Крадущейся на Мягких Лапах… — тетушка повернулась к полочке с двумя фигурками и привычно взмахнула перед лицом ладонью, будто крылом. Ну или хвостом. — …благословенном королевстве существует такой… скажем деликатно, оригинальный… обычай как отбор невест. — тетушка испытывающе поглядела на меня.

Но я же не маленькая, напоминать сьере графине, что история отборов в нашем королевстве известна даже золотарям и трубочистам. Если тетушке угодно начать разговор от Первохвоста, то упаси Крадущаяся ее перебить! Будешь безжалостно отчитана, обвинена в нежелании учиться, непочтительности и неуважении к старшим… а тетушка все равно скажет, что хотела и как хотела.

— Вы меня слушаете, сьёретта племянница?

— Внимаю со всей почтительностью. — заверила я. — Полагаю, в соседних державах не потерпели бы, чтобы их принцесс… отбирали. Они же не могут все выиграть, а значит, как только одна принцесса будет признана лучшей, остальные неизбежно окажутся хуже. А это уже оскорбление династии.

— Еще бы! — проворчала тетушка, нервно стискивая теплую чашку в ладонях. — Тем более, что первый отбор муж Гедвиги провел весьма быстро, прямо над телом жены. Ткнул окровавленным мечом в визжащих фрейлин… — в голосе тетушки мелькнуло неодобрение — визжать, пусть даже при виде зарубленной царственным супругом королевы, она считала неприличным. Самое большее, что может себе позволить в такой ситуации благородная сьера — упасть в обморок и лежать в нем тихонько, не привлекая внимания вооруженного монарха. — …и сказал: «Грудь, вроде, неплохая, да и мордашка славная, вот ты и будешь королевой!»

Я поглядела на тетушку с интересом — такого я в книгах по истории не читала. Тетушка в ответ только многозначительно улыбнулась уголками губ:

— Их сын, правивший в гораздо более спокойные и благополучные времена, наоборот, подошел к выбору супруги дотошно и внимательно. Настолько, что несостоявшихся кандидаток в королевы потом замуж брать отказывались, пришлось Его Величеству подыскивать женихов бедным девушкам. Некоторые не хотели…

«Женихи? Или девушки?» — мысленно хмыкнула я.

— И те, и другие. — тетушка поглядела на меня неодобрительно. — Следите за лицом, графиня. На нем может быть написано что угодно, но только не то, что вы и вправду думаете.

— Просто раньше вы мне такого не рассказывали!

— При дворе с вами неизбежно произойдет множество такого, чего раньше не происходило. Так неужели всем следует знать, что вы по этому поводу на самом деле думаете?

Как ни противно признавать, но она права. Я старательно устыдилась, но тетушка все равно осталась недовольной:

— Воспитанной сьёретте следует показывать стыд, когда она слышит о всяческих старинных неприличностях. Стыд, а не кошачье любопытство!

Возлежащая на теплом от солнца подоконнике тетушкина пушистая любимица тихонько мяукнула, будто спрашивая, не о ней ли речь.

— Ах, да причем здесь ты! — досадливо отмахнулась тетушка. Кошка поглядела на нее презрительно, давая понять, что уж она-то всегда причем, и снова ткнулась мордой в лапы. — Эти отборы стали, конечно, не единственной, но одной из причин того самого восстания знатных фамилий, во время которого мы лишились старого замка. — тетушка резко отставила чашку и сцепила пальцы.

Я во все глаза уставилась на это почти невероятное для несгибаемой старой дамы проявление чувств.

— Отборы сохранились, но со временем приобрели не столь вопиюще бесстыдный характер, все больше напоминая светские сезоны и дебютные балы наших соседей. — тетушка продолжала разглядывать сцепленные пальцы. — Их стали проводить каждый год: юноши присматриваются к девушкам, родители девушек — к юношам, действующая королева отбирает новых фрейлин, королевский комендант — гвардейцев… Кроме того единственного, который и впрямь получает титул королевского отбора: когда женится король или наследник престола. И осчастливливает супружескими узами сподвижников своего царствования! Верных… или неверных, тоже бывало… — она стиснула пальцы до побелевших костяшек. — Мне пишут из столицы — нынешний отбор объявлен королевским.

Я медленно и аккуратно вернула чашку на блюдце. Не знаю, сумела ли я совладать с лицом, но расплескать чай и впрямь было бы верхом неприличия.

— Его величеству пятнадцать лет.

— При дворе предпочитают говорить «почти шестнадцать». — блекло улыбнулась тетушка, и я поняла, что она… боится. Моя невозмутимая и непоколебимая тетушка — боялась! Мало того — позволяла мне это заметить! — Как вы знаете, несмотря на долгое отсутствие при дворе, у меня в столице еще остались подруги по пансиону.

Тетушка запустила пальцы в конверт, и вытащила не одно, а сразу четыре письма с отчеркнутыми ногтем строчками. Разложила их на чайном столике, как полководец — карты.

— Главная причина в дочери герцога Гардеро.

— И что с ней?

— Ей скоро двадцать.

— Полагаю, при дворе предпочитают говорить «минуло девятнадцать». — пробормотала я, всматриваясь в бисерный почерк тетушкиных подруг. — Разница в четыре года между ней и королем все равно никуда не денется, а тянуть с замужеством герцогессы еще год будет откровенно неприлично.

Я пока еще не понимала, почему тетушка так взволнована, ведь этот союз никак не касается наших планов. Но спрашивать не стала — раз взволнована, значит, касается.

— Сподвижники, дорогая племянница, сподвижники… — вздохнула она.

— У юного короля и сподвижники наверняка юные. Их гувернеры за такую шалость, как женитьба, коленями на горох не поставят? — не удержалась я.

— Оставьте неуместные шутки! — тетушкино раздражение было настолько велико, что она даже позволила себе стукнуть кончиками пальцев по столу. Для меня этот негромкий хлопок прозвучал как взрыв, враз разогнав и без того напускную веселость.

Тетушка снова схватилась за чашку, явно чтобы занять руки, и глухо сказала:

— В чем регенту Гардеро не откажешь, так это в умении ждать. Восемь лет назад, во время переворота, он не стал лишать побежденных всего, зная, что наступит этот день. Дал возможность привести в порядок поместья и покрыть долги… а тем временем у тех, кто свергал бедного неудачника Вальеро…

За окном гулко стукнуло, будто уронили что-то тяжелое, но тетушка не обратила внимания.

— …подросли сыновья. И если старшие со временем наследуют своим отцам, то средним и младшим нужны чины, должности, а главное, собственные земли. Отобранного восемь лет назад у вальеровцев на нынешние аппетиты уже недостает! Моя старая подруга пишет, что приглашения ко двору рассылают даже дочерям горных баронов и приграничных дворян.

— Из тех, что зарабатывают на контрабанде? — сообразила я.

Шаг первый — соратники герцога Гардеро женят подросших сыновей. Оптом, как говорят торговцы. И получают не только изрядное приданое, но и влияние на все значимые семьи Овернии — от знатных столичных родов до обороняющих Овернию от Пустоши горных баронов. С помощью папенек зятья прибирают к рукам не только земли и замки, но и мануфактуры с торговлей, если таковые у девиц найдутся. А ведь найдутся. Даже лавочка, куда мы отправляем оранжерейные растения — и на нее будут желающие!

Конечно, кроме дочерей, у нашего дворянства еще и наследники имеются, но… Им не позволят стать помехой планам королевского регента. Кто-то из особо упорных в наследовании братьев очередной счастливой невесты трагически погибнет. Остальные проявят сообразительность и увеличат размер приданого до размера всего имущества рода. И герцогу Гардеро будет принадлежать… всё! Власть его над Овернией станет беспредельной, и даже совершеннолетие короля ничего не изменит, ведь королевой будет дочь регента. А наследником — его внук.

А у меня, видит Летящая, даже и братьев нет! Бери графство и делай с ним, что хочешь.

— Говорят, двор бурлит — сьеры-женихи делят невест. Состоялось две дуэли, хотя по большей части спорных сьёретт разыгрывают в карты. — безжалостно закончила тетушка.

— Мне приглашение пришло? — тихо спросила я.

Тетушка запустила пальцы в конверт и брезгливо, как жабу, вытащила письмо, так обильно украшенное золотыми виньетками, что сам текст помещался с трудом.

— Но мы можем сделать вид, что оно запоздало.

Я поднялась и подошла к окну, принялась поглаживать возлежащую на подоконнике кошку. Обычно не терпящая фамильярности, та позволила зарыться пальцами в разогретую на солнце шерсть. Словно понимала, как сильно мне это нужно.

— Но мы же решили, что нам в поместье нужно завести мне мужа с деньгами. Ну или со связями.

«И чтоб вместо меня зимнюю охоту вел!» — мысленно добавила я. Кошка запрокинула голову, позволяя почесать ее под подбородком.

— Вот именно: мы собирались завести вам мужа для нашей общей пользы! А не попасть на раздел имущества между жадными, развращенными, привыкшими ко вседозволенности мальчишками… в роли этого самого имущества! Уж простите мое себялюбие, дорогая племянница, но я хочу остаться хозяйкой в своей доме, а не быть вышвырнутой за ворота наглым юнцом из клики Гардеро. Или полагаете, хоть один из подручных регента согласится оставить власть в Редоне вам, и на роль вашего графа-консорта? — тетушка покачала головой, давая понять, что сама в такое не верит.

Впрочем, я тоже не верила. Кто же станет ограничиваться малым, если может взять всё?

— Что же нам делать?

— Вы могли бы выйти замуж за вашего Гэмми! — с легкой брезгливостью предложила тетушка. — Замужних на отбор не приглашают. Пусть гадкие мальчишки делят других невест, а мы объединим наше поместье и земли баронства Аденор…

— Тогда нам понадобится вдвое большая сумма, чтобы сделать эти земли доходными. — я позволила себе перебить тетушку и впервые за этим не последовала нотация. — А если донесут, что приглашение пришло до свадьбы? Самое малое, нас обвинят в небрежении королевской волей. А могут и до измены раздуть. Письмо видел дворецкий, Мартишка…

— Ах, оставьте Мартишу в покое!

— К тому же… — я замерла, так сильно вцепившись в шерсть, что кошка предостерегающе мявкнула. — Кому-то ведь невесты на отборе может и не хватить. И что помешает этим сьерам… обделенным супружеским счастьем… и приданым… сделать меня молодой вдовой? Уж точно не сам Гэмми!

— Какие ужасные мысли приходят вам в голову! — тетушка поглядела на меня осуждающе и одновременно испуганно.

— А если не только мне? Тогда у нас вовсе никакого выбора не останется. — я отвела глаза, чтобы не смотреть ей в лицо, когда она осознает: тот, кто сделает вдовой меня, от ненужной родственницы тем более избавится.

— Полагаете, на отборе у вас будет выбор? — сухо спросила тетушка.

— Я очень постараюсь. — я подхватила кошку на руки. На миг мы встретились с ней взглядом — мне вдруг показалось, что круглые темные глаза «младшей сестры Крадущейся» глядят на меня пугающе осмысленно и слегка насмешливо. Но потом кошка прижмурилась, глаза ее сузились и снова стали непроницаемыми, высокомерно равнодушными к такому назойливому существу, как тискающий ее кошачество человек.

— Если уж решились, тогда оставьте кошку — что вы, право, как ребенок! — и идите сюда. — тетушка взяла себя в руки и вновь стала требовательной и нетерпимой.

Я опустила кошку на подоконник и снова присела к чайному столику.

— В отсутствии у Редонов дома в столице, вам придется принять гостеприимство дворца — это сделает вас более уязвимой как для «женихов»… — в это слово тетушка вложила столько яда, что хватило бы отравить всех неженатых мужчин королевства. — …так и для интригующих придворных дурочек. Но соглашаться на приглашение погостить от более богатых и успешных ваших товарок я бы советовала лишь в крайнем случае. Это сразу же определит вас в свиту пригласившей, не позволяя подняться выше. Теперь касаемо средств… — тетушка водрузила денежный ящик поверх писем. — Деньги из нашей столичной лавки… не пришли.

— То есть — как? — ошеломленно спросила я. Новость была почти убийственная!

— Никак! — по-детски огрызнулась тетушка. — Ни денег, ни письма, ни известий! Не знаю, что эта девка там удумала! — тетушка нервно прижала пальцы к вискам. — Хуже того, наш дорогой… партнер… написал мне… они тоже ничего не получили.

Я говорила, что новость убийственная? Ошибалась — та была еще ничего.

— По приезде вам предстоит разобраться не только с отбором, но еще и… с этим делом. — скривилась тетушка.

Она-то чего кривится? Мне же разбираться!

— Вы найдете пропавшие деньги… и товар, конечно же! — повелительно распорядилась тетушка. — А пока что… Я вынуждена просить вас ограничиться этой суммой. — она выложила на столик три одинаковых кошеля, немного подумала, и добавила еще один.

— Нет.

Тетушка вздернула брови:

— Вы знаете, сколько стоит зимовать в поместье…

— И могу только догадываться, во что обойдется выживать на королевском отборе. А тем более — искать наши пропажи! — я вновь позволила себе ее перебить. — Выдать Редон за богатое графство не выйдет, но если я не смогу заплатить за модный шарф или чашку чая, тут же превращусь в добычу… причем для охотников поплоше. — я оценивающе оглядела содержимое денежного ящика. — Левые Сонюшки опять не заплатили графский налог?

— Эта деревня еще не оправилась после пожара! Им нужно закупать коров, а никаких побочных доходов у них нет, с тех самых пор как Гардеро запретил нам большие экспедиции в Чащу!

А сонюшковцы, конечно, все как один покорные подданные герцога-регента! Ах, как же я верю в деревеньку рядом с Чащей, живущую с одних лишь коров!

— Или им коровы, или мне — шарфики. Право же, тетушка, какой тут может быть выбор? — я извлекла из ячеек денежного ящика еще два кошеля. — Если вы смущаетесь сказать сонюшковцам, что пора платить, поднимите налог для благополучных деревень — в пользу пострадавших. Тогда те сами разберутся с сонюшковцами.

Тетушка глядела на меня долго-долго, потом губы ее скривились, и она обронила:

— Порой я забываю, какая вы. Что ж… — она решительно захлопнула денежный ящик. — Быть может, у нас всё и получится.