Глава 14. Ночной визит в приют

Двор Отбросов

— Мартин! Скажи, чтоб убирались! — из соседней комнаты прокричала мистрис Гонория.

— Сию минуту, мистрис! — Мартин с видом вышколенного дворецкого уже торопился к дверям.

— Заснули вы там, что ли! — донеслось из-за двери.

— Пошли вон! — прокричал Мартин. — Или стражу позовем!

— Стража уже тут! — рявкнули за дверью.

— Стража в дома к честным людям не ломится! Валите отсюда!

На старое щелястое дерево обрушился оглушительный удар, дверь кракнула… и повисла на одной петле, едва не пришибив вжавшегося в стену Мартина.

Широкоплечий мужчина в черном дублете городской стражи шагнул на порог, и моментально углядев Мартина за провисшей дверью, взял его за горло:

— Как же плохо ты знаешь городскую стражу, малец! — почти нежно сказал он, поднимая мальчишку на вытянутой руке.

Мартин отчаянно задергался, колотя пятками в стену и царапая толстую перчатку в напрасных попытках оторвать пальцы мужчины от своего горла.

— Ой! Да это же сьер капитан! — мистрис вскочила. — Мартин, болван! Нашел, кого не пускать! Не сердитесь, монсьер! Что с него взять — отброс, ни ума, ни воспитания! Для вас наша дверь всегда открыта.

— Можем и воспитать. И ума добавить, если сами не справляетесь. — протянул капитан, встряхивая задыхающегося Мартина.

— Капитан… — раздался негромкий уверенный голос и на пороге нарисовалось два темных силуэта — один высокий и широкий, мужской, второй маленький и кругленький — детский. — Мы пришли по делу.

Стражник слегка разочарованно хмыкнул и разжал пальцы. Мартин сполз по стене, и скорчился, заходясь лающим кашлем.

— Чем наш скромный приют может быть полезен монсьерам? — мистрис Гонория опасливо покосилась на пришельцев.

— Свет зажги, старая кошелка, пока почтенный сьер ноги не переломал. — прикрикнул стражник.

Мистрис растянула губы в принужденной улыбке и торопливо захлопала в ладоши. Почти выдохшийся шар под потолком начал лениво разгораться. В его тусклом свете стало заметно, что кресло мистрис, в отсветах очага казавшееся почти троном, на самом деле изрядно потерто, пол укрывают разномастные ковры, а на потолке виднеются пятна плесени.

— Вина, монсьеры? — мистрис потянулась к бутылке, украдкой косясь на брезгливо озирающегося по сторонам сьера и девочку рядом с ним.

— Благодарю вас, мистрис, но я такое… не пью. — в голосе незнакомого сьера звучала высокомерная брезгливость. Одет он был хорошо, и даже не дешево, но явно по-чиновничьи. Его можно было и вовсе принять за выходца из горожан, пристроившегося в одну из многочисленных канцелярий, и добившегося пусть небольшой, но приятной власти. Однако капитан стражи обращался к нему «сьер», а значит, чиновник происходил по крайней мере из безземельных.

Девочка рядом с ним и вовсе могла быть дочерью хорошего рода: в теплом пальто нежно-голубого цвета, капоре с изящными лентами и кожаных ботиночках. Ровесница Крыске, выглядела она не в пример приятнее и здоровее: щечки круглились, кожа была нежной и не обветренной. Вот только румянец казался скорее лихорадочным, чем здоровым, губы были искусаны в кровь, а под глазами залегли глубокие тени. К себе девочка прижимала дорогую фарфоровую куклу в роскошном платье. Прижимала так отчаянно, будто эта кукла была последним, что у нее осталось в жизни.

— Извольте, мистрис, принять новую воспитанницу! — пальцы, стиснутые на плече у девочки, разжались и чиновный сьер подтолкнул ее в спину концом трости. Будто брезгуя прикоснуться лишний раз.

— Это какая-то ошибка? — растерянно спросила мистрис.

— И что же вы полагаете ошибкой? — губы чиновника сжались в тонкую неодобрительную линию.

— У меня тут не пансион для благородных сьёретт. Детишки самые что ни на есть простые, родители их шлюхи да воры. Булок на завтрак и учителей изящной словесности у нас не водится!

— Эй, язык-то попридержи! — прикрикнул капитан.

— Тише, капитан, не стоит кричать на эту добрую горожанку, которая всего лишь выполняет свою непростую работу. — едва заметным движением трости чиновник остановил капитана.

— Ох, непростую, монсьер, как есть непростую — такие мерзавцы эти дети, не приведи Летящая! — немедленно забормотала мистрис и тут же осеклась под строгим взглядом.

— В одном вы ошиблись, добрая женщина: здесь нет благородных сьёретт. А есть дочь изменников, которая несет в себе больше урожденных пороков, чем дети бандитов и шлюх!

Девочка только ниже опустила голову, так что лица стало совсем не видно за оборками капора, и прижала куклу к себе.

— Эта девочка — никто. — веско сообщил чиновник. — У нее нет ни титула, ни звания, ни даже имени. Она жива лишь милосердием монсьера герцога… и его величества, конечно… которые не отправили ее на плаху вслед за изменником-отцом и покрывавшей его предательство матерью. А вместо этого дозволяют гнилому семени вырасти. — в голосе чиновника мелькнуло явное неодобрение подобным попустительством. — Надеюсь, они правы, и строгое воспитание позволит хоть отчасти искоренить ее врожденные пороки, и приучить к честному труду… где-нибудь на ткацкой… или прядильной фабрике. Строгость, любезная мистрис! Я бы даже сказал, суровость! — рявкнул он так, что мистрис Гонория вздрогнула и закивала, как чиньская фигурка с качающейся головой, которую Пыря как-то нашел на свалке. — Единственное, чем мы можем помочь этому ребенку! — он размашисто рубанул воздух тростью, и повернувшись на каблуках, зашагал прочь.

— Монсьер! — окликнула его мистрис. — А деньги, монсьер? Пятнадцать сентаво на ребенка… От магистрата…

Сьер чиновник чуть-чуть, едва заметно ускорился, перешагнул порог и скрылся во мраке, не оглядываясь.

— Ну догони да стребуй! — расхохотался капитан и гулко топая, направился следом.

Сквозь выбитую дверь донеслись голоса, потом щелкнул хлыст и зацокали копыта — коляска отъехала.

— Это что ж выходит… Дверь сломали, девчонку оставили… и пятнадцать сентаво зажилили? — мистрис Гонория нашарила на столе бутылку и приложилась прямо к горлышку. Срыгнула, по-простецки вытерла рот ладонью и укоризненно пробормотала. — А еще блаародные…

Загрузка...