Отборная невеста кн. 1

Глава 24. По пути на бал

Шум голосов, до этого казавшийся лишь эхом, вдруг нахлынул, становясь громким и отчетливым. Я выглянула из-за угла, и тут же спряталась обратно, как белка-мясоедка, когда в дупле легкомысленных пичуг караулит. Пугающий покой пустых анфилад разом сменились шумом и блеском переполненного зала. Между колоннами — тоже вызолоченными! — медленно, как начавший закипать суп, кружила разряженная толпа. Собственно, поэтому я и спряталась — враз поняв, что встреченная в уборной сьёретта… та, с алмазными бантиками в прическе… была весьма сдержанной и скромной.

Вовкуньими лампами при дворе не пользовались, щадя чувства гордых сьер и нежных сьёретт, а золотистый свет сотен свечей искрил и переливался в бесчисленных драгоценностях. Украшений было… много! Очень! Быстрый взгляд отметил пожилую сьеру — грудь ее платья, будто кираса, закрывали плотно, один к одному нашитые алмазы. У другой юбка целиком была заткана золотом, за ней переливалась драгоценными камнями роскошная тиара — ее обладательницы видно не было, никто не мог бы сказать блондинка она, брюнетка, или вовсе лысая, всё затмевал блеск камней.

Что ж, по крайней мере, насчет кроя платья я успокоилась: среди полушарий кринолинов и юбок-колокольчиков мелькали и прямые силуэты. В остальном же… Я поняла скептическую гримаску сьёретты-из-уборной, и слова голоса-за-спиной, что без драгоценностей при дворе я буду выглядеть голой. Правда, голос-за-спиной не только говорил, он еще и делал…

Я нашла глазами зеркало над бело-золотым камином, маленькое, декоративное, но в нем отлично было видно, как вспыхнуло мое лицо. Зато пальцы ледяные, и я прижала их к щекам, пытаясь унять жар. Сапфир на тонкой, почти невидимой цепочке лег точно в ложбинку между грудей. В его сиянии видно было, какая белая… и мягкая, наверное… у меня кожа… Ведь гладил же он… оторваться не мог…

Я отняла ладони от щек, и сама кончиками пальцев обвела сияющую каплю сапфира. Действительно: гладкая… мягкая…

Капля воска с люстры ляпнулась точно мне за вырез. Я судорожно вздрогнула от мгновенной боли, и очнулась.

— Хвост Крадущейся, о чем я думаю! — я похлопала себя по щекам, приводя в чувство.

Следует признать, что голос-за-спиной изрядно выручил — вовсе без драгоценностей меня и впрямь бы засмеяли. Но один сапфир, даже такой роскошный, не сможет соперничать с принятыми при дворе каскадами драгоценностей. А раз играть на равных не можешь… остается сменить игру!

Я вытащила из сумочки на поясе… цветок. Большой, лохматый, темно-синий цветок выпивона с ярко-золотыми прожилками на лепестках был словно стеклом облит. На самом деле сорванные цветки заливали арахновой слюной — стоило потянуть за похожий на ниточку стеклянистый кончик и прозрачная пленка с едва слышным шипением испарилась, а цветок ожил и задышал, как только что срезанный. Я заправила его в собранный на затылке пучок волос — на фоне моих темно-шоколадных прядей он смотрелся особенно выигрышно.

Да и вся я… смотрелась. Глаза сияли, кожа была белоснежной и бархатистой, без единого изъяна, румянец — ровным и нежным, никаких лихорадочных пятен. Ресницы стали длиннющими, а брови ровными и темными, а еще от меня исходил легкий, почти незаметный, но кружащий голову аромат.

В том и сила выпивона, что рядом с ним не бывает некрасивых женщин!

И стоит он больше, чем весь каскад алмазов на груди у той пожилой сьеры.

Что я за него не платила, а просто срезала в оранжерее, про то никому знать не нужно.

Я гордо вскинула голову и плавно направилась в зал. Может, там если не накормят, так хоть пить дадут?

На пороге я замешкалась — всего лишь люди, почему же мне страшно, как если бы я собиралась сойти с нахоженной тропы в неизведанные глубины Чащи? Под взгляды из листвы, которые чувствуешь, но кто глядит — не знаешь. А если вдруг узнаешь — никому уже не расскажешь.

Кажется, останавливаться не следовало, все головы тут же повернулись ко мне. И я почувствовала, что Чаща — не Чаща, а вот вовкунья стая придворным сьерам, сдается, сродни. Во всяком случае, глядят одинаково: оценивающе и с явным желанием сожрать.

— Это кто такая? — прикрывая рот веером для большей секретности, но при этом говоря так пронзительно, что слышно было на весь зал, вопросила сьера в алмазном нагруднике.

— Не знаю! — проорала в ответ золоченая сьера. — Впервые ее вижу!

— Провинциалка какая-то, а гонору… — с треском захлопывая веер, протрубила сьера-в-диадеме. — Встала в проходе — любуйтесь на нее все!

Летящая, да я всего лишь хотела собраться с духом!

— Было бы на что любоваться. — сквозь зубы процедила молоденькая девица в розовом шелке и мелких кудряшках с жемчужными висюльками. — Даже драгоценностей нет… почти… — и неприязненно покосилась на мой сапфир.

— Зато платье из немаркого шелка. — завистливо протянула ее подружка в голубом.

— Не-мар-ского! — презрительно поправила кудрявая особа. — Вы если некорпулентны… не разбираетесь, то есть… так и молчите!

— Я, может, и не такая корпулентная, как вы! — с достоинством возразила та-что-в-голубом.

Тут она права, кудряшка была гораааздо, гораааздо корпулентнее.

— …А только папенька мне на один такой шелковый корсаж потратиться согласился, а выл и стенал, как если б его летучее страховидло живьем жрало! А тут целое платье!

Мы с тетушкой, покупая немарский шелк, выли и стенали, не хуже папеньки той-что-в-голубом, но теперь ясно, что всё сделали правильно. Платье оценили, сапфир, судя по неприязненным взглядам, тоже произвел впечатление, и это еще никто не понял, что за цветок в волосах. Крадущаяся, дай мне лишь немного твоей уверенности!

Я растянула губы в улыбке, и шагнула в зал.

Толпа начала распадаться передо мной, как раскрывается занавес перед Новозимней мистерией! Я плыла по залу, а кавалеры отступали, и глядели мне вслед. Дамы одаривали неприязненными взглядами и тоже отступали, и даже пара девиц, сперва вознамерившихся перегородить проход своими кринолинами, подобрали юбки, давая дорогу. Гордо и величественно, я плыла, плыла… и приплыла.

К распахнутым дверям. За которыми было еще больше блеска, роскоши и толпы, и да, лакеи с напитками и закусками тоже сновали там.

Враз стало понятно, что основное действо происходит именно там. А по охраняющим проход дворцовым стражникам в черных с золотом камзолах было ясно, что пропускают в эти двери не всех. Собственно, здесь, в приемной, роятся именно те, кого не допустили.

Мне бы переждать, подумать, оценить шансы, но… благодаря своему шествию по залу, я теперь стояла перед стражей, а в спину мне, как копья, упирались злорадные и предвкушающие взгляды. Я шагнула вперед.

Стражники шевельнулись, недвусмысленно собираясь перекрыть мне дорогу.

— Графиня Редон, гостья… личная гостья его величества.

Я сказала это уверенно и невозмутимо, с легким презрением истинно знатной особы, я даже не остановилась, продолжая плавно скользить по натертому дворцовому паркету… Сейчас стражники отступят, пропуская меня внутрь — ведь не могут же они и в самом деле задержать носительницу третьего по значимости, после короля и герцогов, титула в Овернии.

Стражники встали плечом к плечу, перекрывая проход, так что я чуть не ткнулась носом в золотое шитье на камзоле.

— Здесь сегодня побывало ровно сто двенадцать графинь. — невозмутимо заявил правый стражник.

— Сто тринадцать. — поправил его левый. — Эта же тоже уже пришла!

— Сто тринадцать. С этой. — согласился правый. — Даже графиня Куразье была: помолодела, похорошела, скачет… как козочка. И не скажешь, что ей сто один год, из которых последние десять она провела в постели.

— Две графини Куразье. — меланхолично заметил левый. — И двадцать одна графиня Редон.

— Двадцать две. — поправил правый. — С этой.

Я поняла, что хлопаю глазами. Мы с тетушкой готовились к разным придворным проблемам, но не к тому, что на первом же большом приеме меня даже за меня не посчитают!

Левый стражник неожиданно мягко улыбнулся и подался ко мне, прошептав в самое ухо:

— Но могу пустить… за поцелуй.

— Эй! — недоуменно воззрился на него правый. — Договаривались же…

— Да брось, эта красивая. И пахнет… — он снова наклонился ко мне и потянул носом. — Пахнет очень приятно.

Это он меня… понюхал? Меня, младшую графиню Редон, при королевском дворе успели уже не только, прости Летящая, полапать за портьерой, но и обнюхать у всех на виду?

— Два поцелуя, ему и мне. — сориентировался правый. — Или ступайте к другим… благородным графиням. — и он выразительно указал на кучку сьёретт, наблюдающих за нами одновременно жадно и неприязненно.

Под этими взглядами я вдруг почувствовала себя как в первый раз в Чаще, когда пряталась за деревом от слеподырого проглота, точно зная, увидит — проглотит. Целоваться со стражей? Я — графиня Редон, за мой поцелуй платят жизнью! Ну или по крайней мере, громадным сапфиром. Но стражники, когти Крадущейся им в мягкие места изнутри и снаружи, оценили его всего лишь в плату за вход!

Девица в кудряшках злорадно захихикала, нетерпеливо ожидая, когда я отойду от дверей как попрошайка, которую метлой отогнали от ящика с отбросами на задах кухни.

— Представьтесь, сьеры. — скрипучим от злости голосом, потребовала я.

— Это еще зачем? — нахально ухмыльнулся левый.

— Мне же необходимо сообщить главе рода о претендентах на звание графа-консорта. — процедила я. — Не могли же вы просить о поцелуе графиню Редон не имея серьезных намерений. Такое могли бы сотворить простолюдины из городской стражи, но никак не сьеры из охраны дворца!

— Э-э-э… — одновременно протянули оба, правый и левый. Теперь уже они растерянно переглянулись.

— Ливви! Как это прикажете понимать, Оливия? — раздался за спиной дрожащий от негодования голос.

Я обреченно оглянулась.

— Мало мне этого придворного хлыща… — Гэмми, барон Гельмут Аденор, в лучших придворных традициях обряженный в вызолоченный камзол, дернул подбородком на стоящего рядом шевалье Омера.

Укоризненно глядящего на меня Омера!

— …так теперь еще и этих терпеть? — Гэмми яростно воззрился на стражников, а потом перевел негодующий взгляд на меня. — Прости, Ливви, я знаю, ты не любишь, когда тобой распоряжаются…

Возвышающийся у Гэмми за спиной нарядный лейтенант Лукаш возмущенно фыркнул, не одобряя такой мягкотелости в нанимателе.

— …но моя невеста не может узнавать имена всяких там… стражников!

— Королевских стражников! — возмущенно выпалили разом правый и левый.

— Она не ваша, а моя невеста! — влез шевалье Омер. — Я, дорогая Оливия, с папенькой поговорил. В общем, если ты из-за того сбежала, что я в консорты не согласен, а только в графы, так мы ж всё понимаем! И про честь родовую, и про титул. Согласные мы! — он приосанился и торжественно провозгласил. — Папенька за мой графский титул нам с тобой на свадьбу не только счет в Подгорном банке отпишет, а еще два доходных дома в столице и один в предгорьях. И ваш Редон в планы дорожного строительства включит, в первую очередь. Обещался даже, что сам курировать будет — всё в семью пойдет. А на этих внимания не обращай, — хмуро зыркнул он на стражников. — Они, конечно, и на консорта согласятся, а толку тебе с них? Мы, может, на нынешнем приеме о помолвке объявим, вот и нечего всяким безземельным на графинь зариться.

Мы посмотрели на безземельного Омера. Я с любопытством, стражники — с угрюмой безнадежностью.

— Ливви, не вздумай! Ты разобьешь мне сердце! — Гэмми схватился за грудь.

— От разрыва сердца помирают. — деловито кивнул Омер. — Вот и отличненько, будете тихонько лежать, и не станете путаться под ногами.

— Настоящая графиня Редон? — пробурчал правый стражник, хмуро косясь то на меня, то на моих «женихов».

— Судя по выпивону в волосах — да! — раздался мелодичный женский голос.

Кажется, увлекшись разговором мы многое упустили. Например, как начали кланяться набившиеся в приемную мужчины и приседать в реверансах дамы и девицы.

К широкой юбке-колоколу и алмазным бантикам на рассыпающихся каскадом снежно-серебряных прядях добавились еще два аксессуара — переливающаяся шитьем и драгоценностями свита и… высокий поджарый гончак на цепочке-поводке.

Я посмотрела опасливо. Гончаки — единственные создания Чащи, которые не против жить с людьми. В суровые зимы мамаши-гончихи, бывает, весь свой выводок в крестьянский овин перетаскивают — в тепло. Те и остаются потом, выбирая себе хозяев среди деревенских детишек. Лучшие чащобные охотники из таких пар выходят. У нас у самих в поместье целая стая гончаков живет… потому и опасаюсь. Чащобный гончак на королевском приеме? Его хоть на двор вывели, прежде чем в зал брать? Или он тоже… из приближенных ко второму трону в маленькой комнатке за незаметной дверью? Странные нравы во дворце…

Гончак тем временем пошевелил розовым носом, больше похожим на аккуратный хоботок. Его уши распахнулись, как два покрытых шерсткой лопуха… и он вскинулся на задние лапы, с размаху водрузив передние мне на плечи.

В толпе придворных раздались вскрики.

— Он ее сейчас сожрет! — кажется, с предвкушением вскричала девица из свиты.

— Конеееечно… Обязаааательно… — почесывая вибрирующие от восторга уши гончака, бормотала я, пока тот принюхивался к цветку у меня в волосах. — Вот все знакомые мне гончаки меня жрут… А не жрут, так снюхивают… — дополнила я, когда любопытный нос ткнулся мне в шею, а потом и вовсе уперся в сапфир и принялся восторженно пыхтеть, обдавая декольте горячим дыханием. — Прекрасный зверь, сьёретта-герцогесса! — ссаживая гончака обратно на пол, кивнула я блондинке. Пусть не думает, что она одна умеет догадываться об именах и титулах новых знакомых.

Герцогесса Гардеро, дочь регента, изначальная и бесспорная фаворитка нынешнего отбора, с достоинством кивнула.

— Неужели вы совсем не испугались, графиня? — фыркнула свитская девица, похоже, несколько огорченная, что есть меня не будут.

— Разве Редоны могут бояться Чащи? Они же там живут! — радостно выпалила совсем юная, не больше пятнадцати лет, рыженькая сьёретта, с веснушками на курносом носу.

— В дупле. — себе под нос, но все же отчетливо пробурчала свитская девица.

— На пеньке. — громко шепнул молодой сьер — роскошь и пестрота его наряда затмевала даже туалеты сьёретт.

Оба захихикали.

— Что вы такое говорите! — юное создание не стало делать вид, что не слышит — нахмурилось и топнуло ногой. — Кто вы такие, чтоб смеяться над моей… сестрой? Вы же позволите мне так вас называть? — создание обернулось ко мне.

— Конечно же… не позволю. — сообщила я. — Я совершенно уверена, что мои родители произвели на свет только одну дочь.

— Да! Брат мне рассказал — они погибли от рук сторонников предыдущего режима! Такая трагедия, я так рыдала! Но теперь вы можете ни о чем не беспокоиться! Брат вас защитит, вы же знаете, какой он храбрый!

— Не знаю. — под жадными взглядами со всех сторон сохранять холодно-невозмутимое выражение лица было сложно. Но можно. — Я впервые слышу о вашем брате.

— Но как же! — скандализированное создание отпрянуло. И вдруг спохватилось. — Ну конечно, какая я глупая!

На лице разряженного сьера мелькнуло занятное выражение — будто он хотел согласно кивнуть, и лишь в последний момент удержался.

— Я же не представилась! Я Маурисия, баронесса Мортен, сестра Алексио! Вашего жениха!

Мортен. Те самые, что нынче разводят скакунов для почтовой службы. Вместо нас.

— О как! — кажется, потеряв всякое представление о приличиях, высказался лейтенант Лукаш. Но его слов никто не услышал — из груди Гэмми вырвался гневный вопль:

— У нее уже есть жених!

— Да, и это — я! — подхватил шевалье Омер.

— Вы ошибаетесь, сьеры. — снисходительно улыбнулась им юная Маурисия. — Вчера вечером, в малой оранжерее, дорогая Оливия приняла предложение моего брата.

— Это я вчера вечером сделал дорогой Оливии предложение! — взвился шевалье Омер. — На постоялом дворе!

— И она его не приняла! — злорадно напомнил Гэмми.

— Думает пока. Цену набивает. — отрезал Омер. — Как набьет, так и поженимся, правда, Ливви?

— Неправда! — отрезал Гэмми.

Игнорируя их перебранку, я равнодушно улыбнулась сьёретте Мортен:

— Я прибыла ко двору только нынче утром, и к сожалению, не успела еще даже чаю выпить, не то, что принять предложение вашего брата.

— Но… как же… вы же… он же… — забормотала Маурисия, нервно ощипывая светлые перышки веера. — А с кем же… — юная Мортен в отчаянии посмотрела на свою покровительницу, но герцогесса лишь покачала головой:

— Право, не знаю, дорогая, не я же вашего брата познакомила с какой-то авантюристкой!

— Вы бы поторопились, а то оглянуться не успеете, женится братец невесть на ком. — пропела разряженная девица.

— Да… Сьёретта-герцогесса, вы позволите? Мне сейчас же нужно найти отца… или брата…

— Я провожу! — неожиданно вызвался разряженный молодой сьер.

В лицо я его не узнала, а вот камзол показался знакомым. Я еще подумала, что подобная пестрая роскошь совершенно неуместна утром на лестнице в боковом крыле дворца. Я кивнула сама себе: разряженный сьер был в компании рыжего наглого Поля.

— Благодарю, но это не вполне прилично. — рассеянно отмахнулась Маурисия и направилась прочь со всей спешкой, дозволенной на дворцовом приеме. И даже немножко сверх того.

В устремленном ей вслед взгляде отвергнутого сьера пылало самое настоящее бешенство.

«Какие тут, однако, кипят страсти» — подумала я.

— Какие вокруг вас кипят страсти, дорогая графиня. — с некоторой даже завистью выдохнула герцогесса. — Быть может, с вашим приездом при дворе станет не так скучно!

— Необычайно повезло, что графиню не пустили в приемный зал! — с двусмысленной улыбкой вмешалась разряженная девица.

— В отличии от еще дюжины графинь Редон, которые бродят где-то здесь. — согласилась я.

Топчущаяся неподалеку парочка стражников начали аккуратно отступать к дверям.

— Вы так скромно, совсем не по придворному одеты… Эдакая милая деревенская простота… — начала разряженная.

— Что при дворе станет не так гнусно, надеяться не стоит. — себе под нос пробормотала герцогесса. — Что ж, спасем придворных сьеров от козней фальшивых Редон, показав всем настоящую. — она подхватила меня под руку. — Можете звать меня Анаис, дорогая Ливви.

Мы направились в вожделенный зал.

В спину мне неслись завистливые вздохи.