Кюр Гора

Глава 78 Разговор двух прикованных рабынь

— Я хотела бы доставлять ему удовольствие, — призналась темноволосая рабыня Коринне, невольнице Пейсистрата.

Они обе были прикованы цепью за лодыжки к столбу наказаний.

Мы коротко отметили появление Лорда Гренделя в лесном лагере. Четыре дня спустя сюда прибыл Пейсистрат в сопровождении нескольких своих людей, и некоторых из их рабынь. Гореанские мужчины любят рабынь и редко хотят обходиться без их услуг и удовольствий. Это, как мне кажется, легко понять любому мужчине, который, как говорится в одном гореанском высказывании «отведал рабского мяса». Вероятно, как только человеческий мужчина «попробовал рабыню», он более не удовлетворится ничем меньшим. Возможно, это — одна из причин того, что свободные женщины так ненавидят рабынь. Хотя, на мой взгляд, им не стоит винить за это рабынь, поскольку на них ошейники, а над ними плеть. Все же возможно их чувства до некоторой степени можно понять, поскольку они не могут не заметить, несомненно, с некоторым чувством раздражения, выражения необъяснимой удовлетворенности, счастья и радости на лицах рабынь, удовлетворенности, счастья и радости, об отсутствии которых в их собственных жизнях они так хорошо знают.

— Научи меня быть рабыней, — попросила брюнетка, — милая Коринна. Я — рабыня, и я хочу быть хорошей рабыней. Научи меня, как доставлять удовольствие моему владельцу! Я хочу служить ему, и я хочу, чтобы он любил меня!

— Поберегись, — шикнула на нее Коринна, встревожено озираясь. — Не смей говорить так. Господа могут услышать!

— Я не понимаю, — растерялась темноволосая рабыня.

— Я бы на твоем месте в разговоре с господином даже не заикалась о любви. Ты — рабыня. Почему тебя нужно любить?

— Но, дорогая Коринна, разве мы все не хотим, чтобы наши владельцы могли бы любить нас, хотя бы немного?

— Ясное дело, — кивнула Коринна. — Это, то о чем мечтает любая рабыня. Только не говори об этом с господином. Тебя за это могут избить и быстро продать. Какой рабовладелец признается, что любит столь низкое и никчемное существо, как рабыня? Представь, что об этом услышит свободная женщина?

— Мы должны бояться свободных женщин?

— До ужаса, — прошептала Коринна.

— Я пока знаю только одну свободную женщину, — сказала брюнетка, — Леди Бину.

— Верно, она свободна, — кивнула Коринна, — но она даже не считается. Она незнакома с Гором. У нее нет никакой реальной концепции надменности и власти гореанской свободной женщины, во всей ее гордости, регалиях, одеждах и вуалях. Мы — ничто перед ними, всего лишь непритязательные, полуголые, смазливые животные в ошейниках, которые должны вставать перед ними на колени и в терроре пресмыкаться у их сандалий.

— Но я хочу быть любимой, — призналась темноволосая рабыня.

— Ох, помалкивай, глупая рабыня, — предостерегающе зашипела на нее Коринна. — А вдруг твой господин услышит? Ты что, хочешь познакомиться с его плетью? Ты хочешь, чтобы он тебя поскорее продал? Думай лучше о том, чтобы быть презренной рабыней, полностью покорной. Твоя судьба, служить и ублажать.

— А разве Ты сама не хочешь быть любимой?

— Всем своим сердцем, — заверила ее Коринна, — но, ни одна из нас не осмелится говорить об этом владельцу. Мы все только рабыни.

— А мне нравится быть рабыней, — призналась брюнетка.

— Как и всем нам, — кивнула Коринна. — Тебя ведь Лита зовут, не так ли?

— Звали, — вздохнула ее темноволосая собеседница. — Но владелец переназвал меня. Теперь я — Сесилия.

— Это земное имя, не правда ли? — уточнила Коринна.

— Земное, — подтвердила Сесилия.

— Тебе оно Вам нравится?

— Я ненавижу его!

— Возможно, именно поэтому Ты теперь Сесилия, — предположила Коринна.

— Несомненно, — раздраженно буркнула брюнетка. — Мне это имя не нравится. Оно было одним из моих имен, когда я была свободна.

— Ну и что, это же теперь не то же самое имя, — пожала плечами Коринна. — Это — теперь не больше чем рабская кличка, присвоенная тебе, как могла бы быть присвоена слину или кайиле.

— Возможно, тогда оно не настолько плохо, — согласилась Сесилия, — если это — только рабская кличка.

— Так и есть, и это все, что оно есть, — заверила ее Коринна, — и я думаю, что это довольно симпатичное имя, превосходная кличка для рабской девки с Земли.

— Коринна тоже земное женское имя, — заметила брюнетка. — У тебя красивое гореанское произношение. Может, Ты тоже с Земли?

— Нет, — засмеялся девушка, — я родилась на Горе, и многие из моих гореанских сестер по клейму и ошейнику смотрели бы свысока на меня из-за того, что я разговариваю с Земной рабской девкой. Имя «Коринна» было дано мне, чтобы я понимала, что я ничем не лучше чем самая непритязательная из рабынь. Кроме того, мне кажется, что мой благородный владелец, Пейсистрат, находит это имя, сексуально стимулирующим на гореанской девке.

— А я хочу быть сексуально стимулирующей для моего господина, — призналась брюнетка.

— Ой, уверяю тебя, Ты именно такая и есть, — усмехнулась Коринна. — Я видела его. Должно быть ему приходится собирать всю волю в кулак, чтобы держать свои руки подальше от тебя!

— Но он не трогал меня несколько месяцев, — сообщила Сесилия.

— Признаться, мне трудно в это поверить, — покачала головой Коринна. — Он что, готовит тебя к продаже?

— Надеюсь, что нет, — вздрогнула брюнетка. — Научи меня как лучше понравиться ему!

— Каковы твои чувства к нему? — поинтересовалась Коринна.

— Я горю, — всхлипнула Сесилия. — Я встаю на колени, я бросаю себя к его ногам как простая рабыня, я умоляю! Но он не прикасается ко мне! Я скоро начну кричать от потребностей.

— В твоем животе зажгли рабские огни? — уточнила Коринна.

— Да, — жалобно простонала брюнетка, — и они мучают и мучают меня. Они доводят меня до отчаяния, они сжигают меня, а меня оставляют нетронутой!

— Бедная рабыня! — искренне пожалела ее Коринна.

— Могу я осмелиться, и спросить, дорогая Коринна, — поинтересовалась брюнетка, — а были ли такие огни зажжены в твоем животе?

— Конечно, — не стала скрывать Коринна. — Это то, что мужчины делают со всеми нами. У меня теперь тоже рабский живот. И в нем тоже пылают огни, часто и безжалостно, но мой господин, Пейсистрат, удовлетворяет меня.

— Он любит тебя! — выдохнула брюнетка.

— Конечно, нет! — отпрянула от нее Коринна. — Я — простая рабыня, не больше, чем объект, который он использует для своего удовольствия!

— Он однозначно любит тебя, — уверенно заявила брюнетка.

— Уверена, твой господин тоже использовал тебя для подобной цели, — усмехнулась Коринна.

— И очень активно, но это было давно, — вздохнула темноволосая рабыня — и с тех пор как я убежала, ни разу.

— Сделать это, было очень большой глупостью, Сесилия, — покачала головой Коринна.

— Я знаю, — сказала брюнетка, коснувшись своего ошейника.

— И как он тебя наказал? — осведомилась Коринна.

— Он меня не наказывал, — развела руками Сесилия.

— Не наказывал? — удивилась ее собеседница.

— Нет, — покачала головой брюнетка.

— Это очень странно.

— Много раз я корчилась от потребностей, — пожаловалась девушка.

— Возможно, это и есть твое наказание, — предположила Коринна.

— Расскажи мне об удовольствии и о рабовладельцах! — попросила Сесилия.

— Владельцы не обязаны беспокоиться о нашем удовольствии, — предупредила Коринна, — мы же для них рабыни. Они могут использовать нас, чтобы уменьшить свою похоть, высокомерно, по своему выбору, односторонне, совершенно не заботясь о нас, не больше чем о сандалии, когда ставят ногу на землю, потому что мы — рабыни. Безусловно, иногда, ради собственного развлечения они проявляют терпение, вызывая в нас ощущения, которым мы не можем и не хотим сопротивляться, ощущения, которые превращают нас в беспомощные, радостные, рыдающие, благодарные, умоляющие игрушки.

— Я была бы рада, — вздохнула брюнетка, — если бы он прикоснулся ко мне, пусть даже и не проявляя интереса ко мне и даже заботясь обо мне не больше чем о ковре под своими ногами. А если бы он соизволил быть со мной терпеливым, я была бы рада стать его доминируемой, беспомощной, отдающейся, умоляющей игрушкой.

— О да, — мечтательно вздохнула Коринна.

— Ты тоже? — полюбопытствовала Сесилия.

— Конечно, — кивнула Коринна. — Не кори себя. Мы не можем ничего с собой поделать, и даже не желаем этого делать.

— Мы в ошейниках, — пожала плечами брюнетка.

— Да, — улыбнулась Коринна.

— И рабские огни горят в наших животах.

— Верно, — еще шире улыбнулась Коринна, — рабовладельцы проследили за этим. Мы теперь принадлежим им, трудно даже описать насколько глубоко и насколько беспомощно!

— Но разве они не могли бы, хотя бы иногда, быть добрыми с нами, дарить нам нежность и ласку, просто ради нас самих?

— Конечно, — кивнула Коринна, — и много, точно так же, как они могли бы потрепать кайилу по холке, или погладить домашнего слина.

— Не больше чем это? — удивилась Сесилия.

— Давай мы будем говорить потише, — посоветовала Коринна. — Часто, несомненно, чаще, чем им хотелось бы, или они это готовы были бы признать, рабовладельцы влюбляются в своих рабынь.

— Уверена, свободные женщины возразили бы против этого, — хмыкнула брюнетка.

— И это, конечно, еще одна причина, по которой они нас ненавидят, — добавила Коринна, — и с такой яростью.

— А разве они не могут нам завидовать? — спросила темноволосая рабыня.

— Нисколько не сомневаюсь, что они это делают, причем дико, — усмехнулась Коринна, — но не стоит осмеливаться даже предлагать такую зависть с их стороны, а то они проследят, чтобы наша плоть отставала от костей под плетями мужчин.

— Но разве господин, который любит свою рабыню, — спросила брюнетка, — не будет заинтересован в том, чтобы, по крайней мере, до некоторой степени успокоить потребности его собственности, облегчить тяжесть ее напряжения, уделить внимание ее рабским огням, которые он сам же так терпеливо зажигал и поддерживал?

— Разумеется, — кивнула Коринна, — но он может держать ее в напряжении, требовать, чтобы она красиво выпрашивала и все такое, а иногда, эти монстры приводят нас к краю экстаза, о котором умоляет каждая клеточка нашего голодного кричащего неистового тела, и затем останавливаются, давая нам глубже осознать себя покоренными и беспомощными рабынями, находящимися полностью во власти наших владельцев, а затем, если пожелают, и когда пожелают, и если мы попросим достаточно жалобно и отчаянно, они могут подарить нам легкий поцелуй или нежное прикосновение, которое посылает нас рыдать среди звезд.

— А мой господин даже не прикасается ко мне, — обиженно всхлипнула Сесилия.

— Господа бывают жестоки, — вздохнула Коринна.

Брюнетка дернулась, попытавшись вытянуть свою лодыжку из браслета.

— Не будь я прикована, — призналась она, — я подползла бы к нему и, покрывая его ноги поцелуями, умоляла бы о его ласке.

— Понимаю, — кивнула Коринна.

— Но ведь тогда он не смог бы уважать меня, — вздохнула брюнетка.

— Возможно, именно этого он и добивается, — предположила Коринна.

— От земной женщины? — удивилась Сесилия.

— Почему нет? — пожала плечами Коринна.

— Мой владелец совсем не хочет меня, — отмахнулась брюнетка.

— Не неси чушь, — усмехнулась Коринна. — Разве найдется такая женщина, которую могли бы желать больше, чем вожделеют рабыню?

— Я была бы рада оказаться интересной моему господину, и я была бы благодарна и счастлива, быть желаемой им, — призналась темноволосая рабыня.

— Лично я уверена, что он тебя жаждет, — успокоила ее Коринна.

— Я хочу отдаваться ему и отдаваться, — заявила Сесилия. — Я хочу отдаваться ему так, как не отдалась бы ни одна свободная женщина, и как я сама, возможно, не смогла отдаться никому другому, кроме как своему господину.

— А куда Ты денешься? — усмехнулась Коринна. — Ты должна понимать, что твоя судьба теперь, принадлежать и отдаваться. Рабыня должна отдаваться абсолютно, обильно и безоговорочно, в особенности тому, кто является ее господином. Она лишена выбора, ей его просто не оставили.

— Научи меня быть рабыней! — попросила брюнетка.

— Ты и так рабыня, — ответила Коринна. — Просто будь той, кто Ты есть.

— Но я не знаю как, — огорченно сказала Сесилия.

— А я не уверена, что Ты осознаешь, что Ты — рабыня, — заметила Коринна.

— Я — рабыня, — поспешила заверить ее брюнетка. — И я хочу быть хорошей рабыней!

— Да я уверена, что Ты — хорошая рабыня, — пожала плечами Коринна.

— Почему же тогда мой господин не хочет меня? — прошептала она. — Он приковал меня к столбу!

— Подожди до завтрашней ночи, — посоветовала Коринна.

— Я не понимаю, — растерялась темноволосая рабыня.

— Мужчины собираются возвращаться в жилую зону, — сообщила Коринна. — Выйти планируется послезавтра утром.

— Ну и что? — спросила Сесилия.

— Завтрашняя ночь, — намекнула Коринна, — будет последней ночью в лагере.

— Все равно не понимаю, — развела руками брюнетка.

— Завтра ночью будет банкет, — объяснила Коринна. — Неужели Ты думаешь, что тебе не придется служить на том банкете?

— Как могла бы служить рабыня?

— Разумеется, — кивнула Коринна.

Можно напомнить, что Лорд Грендель несколько дней назад, опередив своих человеческих союзников, ворвался в лесной лагерь.

В результате, точно так же как Кабот, только что оказавшийся в немалом затруднении столкнувшись с Флавионом, знавшим, как выяснилось, с какой стороны держаться за большой кюрский топор, теперь сам Флавион, попал в серьезную переделку, неожиданно увидев перед собой разъяренного Лорда Гренделю, намного более крупного, сильного, вооруженного огромным топором, и к тому же чемпиона, заработавшего несколько колец на арене.

Несмотря на то, что можно было бы ожидать, что Флавион в столь отчаянной ситуации начнет энергично защищаться, тот попросту бросил свой топор и, повернувшись, метнулся к воротам лагеря, которые, как мы помним, сам же запер, предполагая, что Кабот постарается воспользоваться ими как путем для отступления. Так что, его же собственная предосторожность, предпринятая, чтобы создать Каботу некоторые сложности с бегством из лагеря, теперь не дала самому Флавиону улизнуть от возмездия. Он успел оторвать пару запоров, когда топор Лорда Гренделя, брошенный стремительно и точно, ударил его в спину, параллельно и чуть левее позвоночника. Напомним, что Лорд Грендель победил в одном праздничных состязаний, расколов столб, метнув топор приблизительно с пятнадцати кюрских шагов. Подскочив к Флавиону, который все еще был жив, поскольку кюры славятся здоровьем и жизнестойкостью, Лорд Грендель схватил его за левую ногу и оттащил назад в центр лагеря, где перевернул на спину. Затем, он, двумя ударами топора, отсек сначала левую, а потом и правую ногу Флавиона, и рывком поставил его на кровоточащие обрубки, тем самым, если не останавливая, то замедляя потерю крови. Пыль вокруг остатков ног Флавиона тут же превратилась в бурую грязь.

— Вспомни арсенал, — прорычал Лорд Грендель.

Лорд Грендель бросил Флавиона на землю спине вниз и, наступив на его левое предплечье, чтобы зафиксировать руку, ударом топора отрубил левую кисть Флавиона, после чего так же поступил и с правой рукой

— А это тебе за предательство в Долине Разрушения, — пояснил Лорд Грендель.

Флавион валялся в пыли, размахивая окровавленными культями и подвывая.

— Добей его! — крикнул Кэбот в ужасе. — Ради Царствующих Жрецов просто добей его!

Ему казалось, что Лорд Грендель превратился во что-то чужое и ужасное.

— Какое мне дело до Царствующих Жрецов? — прорычал он.

Флавион тоже умолял добить его, но Лорд Грендель, отложив свой покрытый кровью топор, приблизил свою огромную, зубастую пасть к левому уху Флавиона. Переводчик Кабота смог зарегистрировать едва слышное рычание Лорда Гренделя.

— А это тебе за Леди Бину, — было сказано распростертому на земле, дрожащему кюру.

Лорд Грендель выпрямился, отступил и, подняв голову к далекому потолку мира, завыл. Так, наверное, когда-то выл первобытный кюр, изливая свой гнев и ненависть, победу и удовлетворение.

Кабот отшатнулся.

Флавион сумел перекатиться на живот и пополз к воротам, отталкиваясь кровавыми обрубками, оставляя за собой полосы бурой грязи. Он замер, не доползя до них четыре или пять ярдов.

Он был кюром, здоровым и жизнестойким, так что ему потребовались несколько енов, чтобы умереть. Он что-то бессвязно бормотал, но Кабот не знал, что именно он хотел сказать, поскольку давно выключил свой переводчик.

Позже Лорд Грендель отрубил голову предателя, а его тело и отсеченные конечности уволок в лес, где и выбросил на пищу падальщикам.

Рамар, большой слин, исследовал оставленное мясо, но есть его не стал. Вероятно, он опознал в нем того, кто когда-то принадлежал гарнизону лагеря, и следовательно должен был оставаться непотревоженным.