Кюр Гора

Глава 75 Запах рабыни

— Я могу я говорить, Господин! — спросила рабыня.

— Нет, — отрезал Кэбот.

Она, голая, с закованными за спиной в наручники руками, шла за ним, то и дело спотыкаясь, когда он дергал за поводок.

Они уже забрались довольно глубоко в лес.

За два дня до этого, Кэбот заявил на нее права и потребовал вернуть ему его собственность. С этим у него не возникло никаких трудностей, поскольку он был теперь личностью известной в жилых районах Мира, а надпись на ошейнике рабыни четко гласила: «Я — собственность Тэрла Кэбота».

Его рабыне хватило одного взгляда на него, когда он вошел в конюшню, чтобы понять, на этот раз она пришел за ней. На нем больше не было праздничных регалий. Их место заняла простая туника, покрытая пятнами различных оттенков зеленого и коричневого, то есть тех цветов, которые могли бы быть фоновыми в определенных естественных условиях, скажем, в лесу. Поверх туники был накинут плащ путешественника, тех же расцветок, а ноги были обуты в высокие закрытые спереди сандалии, обычная обувь для солдат и путешественников. Талию мужчины опоясывал ремень с кошелем и ножнами. Из-за его спины, торчал топор на длинной рукоятке, закрепленный там на ремне. Этот топор был значительно меньше кюрского, того размера, с которым мог управиться человек. Дорожная сумка, которая будучи переброшена через плечо, висела бы у левого бедра, осталась стоять у ворот. В левой руке мужчина держал пару тонких рабских наручников и моток легкой цепи, которой предстояло служить поводком.

Она услышала его голос, подзывавший дежурного, а через пару мгновений в двух замках, запиравших клетку, один за другим проскрежетали ключи. Дверца распахнулась, и девушка увидела тени прутьев, скользнувшие по деревянному полу. А потом перед нею выросли две тяжелых сандалии. У них были массивные ремни, опоясывавшие голень, поднимаясь высоко, почти до колен. Они смотрелись массивно и очень брутально.

Она немного приподняла голову, но, увидев его глаза, тут же опустила ее на прежнее место. Она поняла, что должна будет обращаться к нему, только как рабыня могла бы обратиться к своему господину.

Ей так много хотелось сказать ему, рассказать ему, объяснить, дать ясно понять, излить ему свою душу. Он должен понять ее!

Она должна заставить его понять ее!

— Я могу говорить, Господин? — прошептала брюнетка.

— Нет, — отрезал он.

В первый же день, как только они вошли в лес, к ним присоединился Рамар, огромный слин. К ужасу девушки, ей было приказано лечь на спину, и слин по команде Кэбота, принялся тщательно обнюхивать ее, беря запах. Она чувствовала горячее дыхание зверя на своем теле. Его мохнатая морда тыкалась в разные места, любопытный язык скользил по коже, ноздри с шипением втягивали воздух. Девушка вскрикнула от страдания и задергалась, но затем была перевернута и поставлена в другую позу, чтобы облегчить работу животного.

— Ой! — вскрикнула она. — О-ох! О-о-о! О-ой! Пожалуйста, нет! Пожалуйста, не надо! О-о-ох! О-ой-е!

— Тихо, рабыня, — прикрикнул на нее мужчина, и животное продолжило заниматься своим делом.

Наконец, зверь отошел в сторону, оставив в покое девушку, снова лежавшую на спине. Кэбот стоял рядом, свысока глядя на нее. Ее запах был взят, как может быть взят только запах рабыни. Она чувствовала себя изнасилованной. Но, разве она не знала, что была рабыней?

Затем Кэбот присел подле нее и, взял ее за одну руку, повернулся к Рамару, тряхнул рабыню и сказал:

— Сесилия. Сесилия.

Брюнетка в ужасе уставилась на него. Это было имя, которое она презирала, имя, на ее взгляд, годное только для продавщицы. Кроме того, она уже знала, что на гореанских рынках такое имя будет сразу признано земным, то есть таким, которое может быть дано только самой низкой и наиболее деградировавшей из рабынь. Такие имена иногда дают гореанским рабыням в качестве наказания. Гореане часто азартно торгуются из-за земных девушек, но совсем не потому, что они хотят проявить к ним уважение или что-то в этом роде. Скорее, дело в том, что они хотят иметь на своей цепи одних из самых низких и наиболее беспомощно восхитительных рабынь.

— Только что был взят твой запах, — объяснил Кэбот рабыне. — Также, он был связан с особым именем. Думаю, цель этого тебе должна быть ясна. Имя, вместе с отданной командой, инициирует определенную реакцию слина. Например, если отдать ему команду «убей», слин определит местонахождение и уничтожит жертву, а если скомандовать «веди», то он отконвоирует добычу к предопределенному месту, или, если его клиент окажется упорным, разорвет на куски. Есть и другие команды, как Ты, наверное, подозреваешь, но большинство из них очевидно, и я не собираюсь расписывать их все. Если Ты понимаешь смысл того, что я говорю, кивни утвердительно.

Рабыня, запуганная до слабости в животе, кивнула.

— Как тебя зовут? — поинтересовался он.

Рабыня уставилась на него, сквозь заполнившие ее глаза слезы, и выдавила из себя:

— Сесилия, Господин, — и затем добавила: — Если это понравится Господину.

Некоторое время она лежала, содрогаясь от рыданий, а потом, спросила:

— Я могу говорить, Господин?

— Нет, — в очередной раз запретил Кэбот. — Сейчас Ты облегчишься и ляжешь спать.

— Да, Господин, — прошептала она.

— Вон там, — указал мужчина.

— Да, Господин, — всхлипнула Сесилия.

Затем он приковал ее поводок к дереву, жестом указал, чтобы она откинулась на спину, и укрыл одеялом.

Позже рабыня немного приподнялась на локте, но почувствовав напряжение поводка на своем ошейнике, услышав тихий звон звеньев, она снова легла на землю, перевернувшись на бок.

— Пожалуйста, Господин, позвольте мне говорить, — сделала еще одну попытку она.

— Нет, — отрезал ее хозяин.

Рамар, огромный слин, лег поблизости.

Рабыня попробовала немного потянуть в стороны браслеты, удерживавшие ее хрупкие запястья за спиной, и в очередной раз осознала себя, той, кем она была, беспомощной рабыней.

«Я хочу быть в его наручниках, — подумала она, едва осмеливаясь верить своим собственным мыслям. — Сколько еще я могу притвориться перед самой собой, что я — свободная женщина? Разве я к настоящему времени не узнала, что я должна быть рабыней, и являюсь рабыней? Но почему он не трогает меня? Я хочу его прикосновений. Разве он забыл о том, что было сделано со мной, о том, как изменилось мое тело? Мой ум кричит: „Ты — свободная женщина“! Мой живот кричит: „Ты — рабыня“! Насколько же глуп мой ум! И как мудр мой живот! Дорогой ум, как Ты осмеливаешься диктовать мне! Неужели Ты все еще слушаешь только других, а не меня? Почему Ты не хочешь посмотреть в глаза моей правде? Разве это не твоя правда тоже? Дорогой ум, сдавайся, объединись с моим телом! Дорогой ум, неужели моя правда является настолько ужасной, настолько незнакомой, неразумной и чуждой? Я хочу быть с моим телом одним целым, а не его врагом. Я хочу быть цельной! Позволь воротам распахнуться, а стенам развалиться. Пожалуйста, дорогой ум, проследи, чтобы меня отвели в цепях, беспомощную, лишенную выбора и радостную к постели моего господина!»

Рабыня отметила, что ее хозяин не стал разводить костер. Это озадачило ее.

Он сидел поблизости, не спал, и глядел в лес.